Китай в эпоху Си Цзиньпина - Иван Юрьевич Зуенко
Идеологический вакуум должна была закрыть концепция, выдвинутая уже 29 ноября 2012 года (через две недели после его избрания генсеком ЦК КПК[35]), во время посещения выставки «Дорога к возрождению»
в Национальном музее Китая на площади Тяньаньмэнь в Пекине. Глубокий символизм заключался уже в том факте, что для первого коллективного появления на публике всех семи членов нового Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК была избрана именно эта выставка, демонстрировавшая историю «ста лет унижений» , с середины XIX до середины ХХ века, а также возрождение Китая под властью Компартии.Еще символичнее стала речь, произнесенная новым китайским лидером: «У всех есть идеалы, устремления и мечты… Величайшая китайская мечта — увидеть великое возрождение китайской нации»[36].
Китайская мечта
Так появился лозунг (своеобразный «девиз правления» няньхао
), который позднее стараниями исследователей, идеологов и самого Си Цзиньпина, обогащавшего этот лозунг конкретным содержанием, превратился в политическую концепцию «Китайской мечты о великом возрождении китайской нации» (или просто «Китайской мечты» Чжунгомэн ). Не будет преувеличением сказать, что эта концепция стала одной из двух несущих конструкций политической линии Си Цзиньпина.И хотя ни в момент произнесения, ни позднее Си Цзиньпин не давал однозначного объяснения, что же именно означает «Китайская мечта», националистический подтекст этой идеологемы оказался очевиден.
Нужно сказать, что к моменту избрания Си правящая Коммунистическая партия давно уже из классовой (пролетарской) превратилась в национальную — партию «китайской нации»[37]. Другое дело, что понятие «китайской нации» (Чжунхуа миньцзу
) в Китае трактуется максимально широко — не как «нация китайцев», то есть народа хань , который составляет 92 % населения КНР, а как совокупность всех народов, проживающих на территории государства, объединенных, как заявляется, «общими культурными ценностями».Впрочем, это не помешало властям именно в период правления Си активизировать жесткую ассимиляционную политику, направленную на искоренение национальной идентичности «малых народностей», проживающих в стране. Речь, прежде всего, об уйгурах и других нацменьшинствах Синьцзян-Уйгурского автономного района, исповедующих ислам.
В рамках борьбы с проявлениями «трех зол»
(терроризма, сепаратизма, экстремизма) центральное правительство действительно «навело порядок» на национальных окраинах, где до этого нередки были теракты и беспорядки на этнической и религиозной почве. Но что важнее — население стало «перековываться» на ментальном уровне. Этому способствовали агрессивное продвижение китайского языка как языка межличностного общения и работа по вовлечению нацменьшинств в экономическую активность: зачастую ценой потери традиционного образа жизни и ремесел, как это происходит, например, со скотоводами Синьцзяна и Внутренней Монголии (подробнее — очерк о «китаизации» культуры и религии).Так или иначе, в существующей системе националистических координат, принятой нынешним лидером, у национальных меньшинств, по сути, не осталось других вариантов, кроме как учить китайский язык, принимать китайский образ жизни и интегрироваться в китайское общество, ценностная структура которого представляет собой причудливое сочетание конфуцианства, отдельных коммунистических догматов и капиталистического консюмеризма.
Сложнее с иностранцами — за предыдущие десятилетия в открытом и стремительно модернизирующемся Китае их скопились десятки тысяч, они заняли ниши дополнительного образования (курсы английского языка), открыли сотни кафе, баров и клубов, которые были популярны не только среди экспатов, но и среди самих китайцев. В отдельных городах, типа Гуанчжоу
, образовались целые районы компактного проживания иностранцев — в основном из Африки и с Ближнего Востока.При этом положение иностранцев в Китае было двойственным. С одной стороны, они пользовались всеми благами, которые давала им растущая китайская экономика и инфраструктура; с другой стороны, они не разделяли китайские идейные ценности и не интегрировались в китайское общество (этому, впрочем, способствовали и ограничения в получении китайского гражданства). Более того, иностранцы массово нарушали миграционное законодательство, годами работая в КНР по туристическим, учебным или деловым визам, а в любой конфликтной ситуации считали, что у них должны быть некие «особые права».
Все это со временем начало раздражать китайское общество. К тому же, подобное положение никак не вписывалось в смысловое поле «китайской мечты о великом возрождении китайской нации», поскольку воспринималось как продолжение «века унижений» — длительного периода, когда иностранцы были подлинными хозяевами в Китае, а китайцы считались людьми второго сорта.
Поэтому, начиная с 2016–2017 годов, Китай начал упрощать получение рабочих виз для штучных высококвалифицированных специалистов и ужесточать требования для неквалифицированных иностранцев. В 2018 году начался настоящий «крестовый поход» против экспатов, не имеющих визы, которая соответствовала бы их реальному роду занятий. Пандемия коронавируса 2020–2022 годов форсировала уже назревшие процессы по закрытию страны (точнее — ее крайне избирательному открытию). Значительная часть экспатов, проживавших в Китае, в этот период покинула страну, причем многие сюда так и не вернулись: как по причине каждодневного прессинга со стороны властей, так и из-за банальной дороговизны жизни.
Китай по-прежнему заинтересован в торговле с внешним миром и точечном приглашении нужных и полезных иностранцев. Но сейчас Китай знает себе цену и уверен, в том, что многое (если не все) здесь уже лучше, чем во внешнем мире. А многое из иностранного не только не полезно, но и вредно. Поэтому он усиливает фильтрацию информационного и людского потока из-за рубежа и перестраивает экономику, чтобы увеличить внутренний спрос и перестать зависеть от мирового рынка; эта концепция получила название «системы двойной циркуляции»
.Китай обрел голос
Шаги к частичному закрытию страны были произведены не сами по себе, а как часть концепции «китайской мечты» с заложенным в ней реваншизмом и как реакция на глубокое разочарование, постигшее китайскую элиту в конце 2010-х по поводу отношений с Западом. Вплоть до 2018 года в Китае считали, что та схема, которая успешно работала предыдущие десятилетия, будет работать и дальше. Китай, включенный в процессы экономической глобализации и мастерски сочетающий элементы рынка и госрегулирования, будет продолжать богатеть и развиваться, и никто ему не будет мешать.
Это, в свою очередь, давно уже раздражало американский истеблишмент, который на примере Китая получил подтверждение несостоятельности своей теории, что по мере обогащения незападные страны будут неизбежно перенимать американские ценности, проводить неолиберальные
