Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь - Жан Флори
Генрих II не стал выполнять обещания, данные насчет восставших баронов, которых он намеревался усмирить. Через несколько недель после соглашения в Монмирае он отправился в Аквитанию и подчинил себе большинство восставших, среди которых оказался граф Ангулема Гийом Тайфер и Роберт Сейяк: если верить хронисту Жоффруа де Вижуа, этих двоих король заковал в кандалы и оставил умирать без воды и хлеба[65]. Генрих ясно показал своими репрессивными действиями в Аквитании, что пока еще не собирается оставлять Ричарда, действительно еще слишком молодого, лично действовать в герцогстве, за которое он принес оммаж французскому государю.
Автономия без разрыва (1170-1174)?
Положение вещей изменилось через год. Будучи тяжело больным, Генрих II решился разделить свои владения между Ричардом и его братьями — Генрихом Молодым и Жоффруа. Генриху, королю Англии, он оставил Нормандию и все континентальные земли, которые в свое время получил от родителей; Жоффруа досталась Бретань и чуть позже графство Мортэн — Жану[66].
Генрих Молодой был коронован четырнадцатого июня 1170 года в Вестминстерском аббатстве архиепископом Йорком, вопреки протесту папы Римского и Томаса Бекета. Генрих II воспользовался моментом для того, чтобы выдвинуть короля Вильгельма Шотландского и его брата Давида[67] принести оммаж своему сыну. Однако он позабыл короновать жену сына, Маргариту Французскую, чем вызвал сильное раздражение Людовика VII, короля Франции; в ответ тот вторгся в Нормандию. 22 июля Генрих восстановил мир в Вандоме; он пообещал, что коронация Маргариты английской королевой состоится, но только в сентябре 1172 г. в Винчестере; церемонию проведет архиепископ Руанский[68]. Однако, несмотря на свою коронацию, Генрих по-прежнему оставался под присмотром отца, английского короля, который не предоставлял ему в делах никакой инициативы. Ричард же тотчас отправился с матерью в доставшиеся ему владения. Жоффруа де Вижуа отмечал, что в 1170 г. по настоянию Алиеноры король Генрих передал герцогство Аквитанское сыну Ричарду. Это решение вошло в силу лишь несколько месяцев спустя. Между тем Генрих выздоровел и отправился поблагодарить небеса в Рокамадур. Тем же временем в кафедральном соборе было совершено убийство Томаса Бекета рыцарями, желавшими таким образом доставить удовольствие Генриху II. Ответственность за это преступление тяжким грузом легло на совесть Генриха, которому позднее пришлось принести покаяние.
Лишь в 1171 г. Ричард по-настоящему вышел из тени, чтобы войти в историю вместе с Алиенорой. В Лиможе он заложил первые камни в основание монастыря Св. Августина. Затем последовал примирительный объезд Аквитании, во время которого Алиенора и Ричард аннулировали конфискации и санкции, установленные незадолго до этого Генрихом II, а на Рожество 1171 г. они пригласили ко двору всех своих южных вассалов. Следом за этим, в июне 1172 г. Ричард был провозглашен герцогом Аквитании в церкви аббатства Св. Илария в Пуатье, где получил копье и знамя, символы его сана, из рук прелатов Бордо и Пуатье. Некоторое время спустя он получил кольцо Св. Валерии, хранительницы Аквитании, добавив к предыдущим символам власти и печать таинственного союза, связавшего отныне герцога Аквитании со святой покровительницей, культ которой поддерживали монахи аббатства Сен-Марсьял де Лимож[69]. К этому моменту Ричарду исполнилось пятнадцать лет, и с одобрения Алиеноры, чьим наследником он являлся, он отныне мог считаться законным графом Пуатье, возможно, вызвав тем самым зависть у своего старшего брата, Генриха, которому отец так и не давал полной свободы.
Однако Генрих II и слушать ничего не хотел и по-прежнему намеревался править землями по обе стороны Ла-Манша. В мае 1172 г. он повинился в смерти Томаса Бекета, согласившись принести публичное покаяние, и был оправдан[70]. Выздоровев, вернув расположение Церкви, он провел Рождество 1172 г. в Шиноне с Алиенорой и детьми[71]. Здесь состоялась последняя публичная демонстрация семейного союза, на деле уже развалившегося.
Однако Генрих II пытался заручиться для себя и своей семьи верностью и других людей. Так, в феврале 1173 г. граф Тулузы прибыл в Лимож и в присутствии короля, его супруги, Ричарда и многочисленных князей принес оммаж за свое графство Генриху II и его сыну Ричарду, герцогу Аквитанскому, пообещав каждый год поставлять сорок лошадей и в случае необходимости оказывать военную поддержку (servicia) в виде сотни рыцарей (milites) в течение сорока дней[72]. Генрих II пытался расширить свое влияние путем политических и брачных союзов, например, с графом Гумбертом де Мориеном, земли которого занимали большое стратегическое положение в Европе, так как через них проходила дорога в Альпы. Поскольку его наследницей являлась семилетняя девочка, то Генрих пожелал сделать ее невестой своего последнего сына, пятилетнего Жана. Официальная помолвка состоялась в 1173 году, и по обычаю невеста была отдана королю Англии. Вероятным потомкам этой пары был обещан Руссилон[73]; но на тот момент Жан все равно оставался «Безземельным». Его отец предложил передать ему три замка с прилегающей к ним территорией — замки Шинона, Лудена и Мирбо. Это обещание вызвало крайнее недовольство старшего сына, Генриха Молодого, который в возрасте восемнадцати лет был коронован и после публичного и торжественного принесения оммажа был наделен герцогством Нормандии, графствами Анжу и Мэна — однако и королем, и герцогом, и графом был только по имени. Он не располагал ни реальной властью, ни землями и, следовательно, никаким доходом, полностью завися от доброй воли своего отца, который сосредоточил в своих руках всю полноту власти и все блага. Выделение Генрихом доли для Жана, частично взятой у Генриха Молодого, вызвала в нем чувство горечи: он просил отца отдать ему хотя бы часть наследства, которое ему полагалось. Иными словами, еще при его жизни осуществить условия раздела владений, установленные два года тому назад, Генрих Старший наотрез отказался.
С этого момента было покончено с семейным союзом, видимость которого хотели создать годом ранее при дворе в Шиноне. Конфликты, до сей поры скрытые, вспыхнули между отцом и сыновьями[74]. Впрочем, лучше сказать, что по крайней мере поначалу они вспыхнули
