Томас Рид - На море (Первая часть дилогии)
Раздался душераздирающий крик, крик предсмертной агонии, громким и продолжительным эхом разнесшийся по лесам. Он дрожал еще в наших ушах, когда на поверхности воды показались пузыри, указывавшие место, где исчез бедный Детчи.
- И прекрасно! - крикнул шкипер, сопровождая свои слова ужасным проклятием. - Потеря не велика; кислятина, трус, без которого мы можем обойтись!
- Разумеется! - поспешил ответить ему боцман. - Пусть это послужит примером тому, кто попробует дезертировать, - прибавил он, поворачиваясь в мою сторону. - Не беги дурак с "Пандоры", с ним этого не случилось бы. Впрочем, он, быть может, решил, что брюхо крокодила лучше палубы хорошего судна. Тогда он получил, что хотел. Прелюбопытное, однако, судно выбрал он себе!
В ответ на эти слова капитан разразился громким смехом, к которому присоединились и некоторые из матросов. Поставив мушкеты на место, шкипер и боцман вернулись к гамакам и заснули глубоким сном. Матросы продолжали еще обсуждать ужасную катастрофу, разыгравшуюся на их глазах. Однако их рассуждения доказывали жестокость их сердец - одни из них шутили, другие смеялись этим шуткам. "Хотелось бы мне знать, - проговорил кто-то, - написал ли Детчи завещание?" Матросы захохотали, так как всем было известно, что у несчастного ничего не было, кроме старого ножа, жестяной чашки, вилки, железной ложки и кое-каких лохмотьев, служивших ему вместо одежды. "А кто же будет его наследником?" - не мог угомониться весельчак. И вся шайка снова принялась хохотать.
В конце концов матросы решили бросить на следующий день жребий, кому достанутся вещи покойного. Наконец они разошлись; одни из них отправились к своим койкам, другие к гамакам, и скоро весь экипаж "Пандоры" крепко спал. Что касается меня, то я продолжал стоять у борта судна, не спуская глаз с того места, где исчез несчастный Детчи. Там ничего не было видно. Кровавая пена, всплывшая на несколько минут на поверхности реки, уже давно разошлась. Темные воды катились мимо меня, и в них не заметно было ни малейшего движения. Но в моем воображении ясно возникало ужасное зрелище - я видел в раскрытой пасти чудовища тело его жертвы, я слышал предсмертный крик, уносимый эхом. Кругом меня, однако, все было тихо, ни один листочек не трепетал на берегу, не слышно было ни шелеста ветра, ни ропота воды, можно было подумать, что природа, пораженная ужасным зрелищем, притаилась и затихла.
IX
Я не мог спать всю ночь и очень обрадовался, когда наступило утро. Судьба моего бедного товарища не давала мне покоя весь следующий день: мне казалось, что и меня постигнет та же участь. Причиной таких грустных предчувствий был ужас, внушаемый мне капитаном. Я твердо был уверен, что настоящими убийцами бедного Детчи были шкипер и его ужасный боцман, а крокодил появился только случайно. Голландец и без него был бы все равно убит этими двумя людьми, которые уже целились в него; чудовище только предупредило их, и погибни матрос от пуль этих негодяев, они так же мало раскаивались бы в этом и так же были бы спокойны. У меня были, следовательно, причины бояться их, и неудивительно, что меня охватило беспокойство при этой мысли.
Весь день раздавался в моих ушах предсмертный крик несчастного матроса и звучал он еще печальнее от того, что представлял разительный контраст со взрывами хохота и шумным весельем всего нашего экипажа. На борту был большой праздник. Капитан принимал короля Динго-Бинго, которого сопровождали не только его важные сановники, но и чернокожие красавицы из его гарема. Матросы устроили бал, и пьянство и танцы продолжались до самой глубокой ночи.
Товары, привезенные нами, были переправлены на берег и переданы королю Динго, который взамен отсчитал капитану своих пленных, становившихся таким образом невольниками. Но прежде чем доставить их на борт, нам предстояло исполнить необходимые для этого приготовления. Так, были сделаны решетки, уничтоженные во время погони крейсера, исправлены перегородки, отделяющие мужчин от женщин, опорожнены бочки и вновь наполнены пресной водой. Только по окончании всего этого мы могли приступить к размещению груза, что не представляло никакого затруднения, так как "груз" сам мог двигаться на места, указанные ему.
Пока "Пандора" готовилась к их приему, невольники оставались в прежнем помещении на берегу.
Я по-прежнему стремился попасть на твердую землю хотя бы на несколько минут. Я стал бы самым счастливым человеком, если бы мне удалось побегать по лесу, мне казалось, что я почерпнул бы новые силы для того, чтобы переносить ужасы предстоящего нам плавания, одна мысль о котором вызывала у меня страх.
Меня беспокоили не мои собственные страдания, а мысль о пытках, свидетелем которых я буду; беспокоил вид всей этой толпы, битком набитой в помещении, слишком тесном для нее, беспокоили мысли обо всех этих бедных неграх, у которых не будет достаточно места, чтобы сесть, осужденных на то, чтобы не ложиться в течение долгих недель, полумертвых от голода и жажды, задыхающихся среди тропической жары и отравленного воздуха, где многие из этих несчастных найдут себе смерть... И я не только буду видеть все эти страдания, но должен буду принять участие в них.
Жизнь моя и без того стала жалкой и полной разочарований. Ведь я ушел из-под родительского крова не потому, что чувствовал непреодолимое влечение к морской службе; мне просто хотелось увидеть неизвестные страны, я жаждал путешествий, меня влекла любовь к приключениям. "Когда я буду моряком, говорил я себе, - весь мир будет открыт для меня!" Какое разочарование! Я был в Африке, в ста метрах от берега, а мне едва позволяли взглянуть на дивный пейзаж, раскрывающийся перед моими глазами! Я был пленником, который сквозь решетчатое окно своей темницы видит безграничный горизонт, птицей, которая сквозь клетку смотрит на манящую ее зеленую листву.
Тем не менее у меня оставалась крохотная надежда. Бен Брас обещал, что как только он получит разрешение поехать на берег, он попросит капитана отпустить меня с ним. Перспектива этой поездки приводила меня в восторг, хотя я и не надеялся на успех.
Тем временем я старался развлечь себя, чем-нибудь разнообразить дни, внимательно наблюдая за всем окружающим. Все, что я видел с палубы "Пандоры", было ново для меня и потому интересно. Мы находились в стране, совсем необитаемой. Расположенные на берегу бараки и хижины были жилищем временным. Дворец его величества находился внутри страны, в более возвышенной местности. Климат там был здоровый; западный же берег Африки, куда мы приплыли, отличается очень плохим климатом. Король являлся сюда один только раз в году, когда приезжали суда, покупающие негров. Он пригонял с собой собранное им стадо, стадо людей, и это составляло ему главный доход. Во время этой поездки его сопровождали телохранители, министры, жены и все придворные женщины, потому что суда привозили ром и водку, и тут же, на месте, устраивались празднества или, вернее, грубые оргии, доставлявшие громадное наслаждение придворным его величества.
Все остальное время бараки и хижины короля стояли пустыми. Дикие звери, менее жестокие и страшные, чем люди, занимали их место, и только их голоса раздавались среди лесной тишины.
Вот почему я находил столько прелести в окружающем меня лесу, который производил на меня могучее, чарующее впечатление. Я видел гиппопотамов, плавающих по реке и затем медленно вылезающих на берег. Их было два вида: одни больше, а другие поменьше - об этих очень мало известно. Не проходило и часа, чтобы я не увидел громадных крокодилов, точно древесные стволы, лежащих неподвижно на берегу реки и преследующих в воде какую-нибудь рыбу. Большие морские свиньи выскакивали из воды и так близко подплывали к нашему судну, что я мог ударить их гандшпугом. Они живут в океане, но иногда заходят в реку и плывут вверх по течению до того места, где могут найти себе корм ("Пандора", к моему удовольствию, стояла как раз в том месте, где было много любимых морскими свиньями растений).
Я видел также амфибий разных видов, большую ящерицу, которая по своим размерам могла бы поспорить с некоторыми крокодилами, мне встретилось и одно очень редкое красновато-рыжее животное - речная свинья из Камеруна, от которого мы были недалеко.
По берегу проходили сухопутные животные. Я заметил льва, мелькавшего между деревьями, больших обезьян, черных и красновато-рыжих, крики, вой и болтовня которых не умолкали даже ночью. Бесчисленное множество диких голубей, попугаи, разные необычные птицы перелетали над рекой с одного берега на другой, сидели на верхушках деревьев, откуда доносилось к нам самое разнообразное пение...
Будь я свободен, я никогда не устал бы смотреть на эту полную жизни картину, все эти голоса, поражавшие мой слух, все эти животные, проходившие мимо моих глаз, еще больше увеличивали мое желание посетить эти места.
Какова же была моя радость, когда Бен объявил мне, что на следующий день он получает отпуск, и я буду сопровождать его! Милость эта была оказана мне не ради моего удовольствия: Бен заявил, что я ему необходим, так как он хочет поохотиться, и ему нужен помощник, чтобы нести дичь, а потому меня отпустили из одной только любезности к нему. Мне, впрочем, были совершенно безразличны мотивы, заставившие капитана дать мне несколько часов отдыха. Я был слишком счастлив, чтобы думать о таких пустяках, и готовился следовать за Беном с таким чувством радости, какого я впоследствии никогда больше не испытывал.
