Георгий Фёдоров - Живая вода

— Да, — подтвердил Горислав, — на его счету много побед. Особенно отличился князь во время боев в Вифинии.

"Вот как, — недобро подумал Дамиан, глядя вслед уходящему посаднику, — значит, он отличился в Вифинии, где пал в боях с руссами мой отец".

Выполняя, наказ посадника, Горислав стал обучать Дамиана искусству варить железо. Для этого им даже не нужно было выходить со двора. Железную руду откуда-то с верховьев Днестра сплавляли на плотах, а потом на телегах доставляли в самый Корчедар. Груда такой темно-красной руды лежала и во дворе Горислава. Положив куски этой руды на круглую каменную площадку, Горислав и Дамиан разбивали ее молотами на мелкие куски, потом долго промывали и укладывали в большую круглую печь, где она томилась несколько дней. При промывке и в печи вымывались и выгорали легкие частицы. И без того богатая железом руда еще больше обогащалась. И вот эту-то обогащенную руду вперемежку со слоями древесного угля клали в небольшую, врытую в землю толстостенную печку — домницу. С боков в печку входило пять глиняных трубок-сопел, соединенных с мехами. После того как уголь поджигали, Дамиан и Горислав по очереди непрерывно подкачивали воздух в домницу. При огромной температуре, свыше 1300°, руда плавилась и железо стекало вниз, застывая губчатой лепешкой на дне печи, а наверху оставался раскаленный шлак.

— Вы явно делаете успехи, Григорий Адамович, — поощрительно сказал Вениамин Иезекильевич, — я даже от археологов не слышал столь ясного объяснения сыродутного процесса. Тематика ваших лекций может быть значительно расширена.

Турчанинов в ответ обвел нас всех горделивым, многообещающим взглядом и продолжал:

— Так вот, однажды, когда Горислав работал с мехами, а Дамиан сидел и ждал своей очереди, к ним неслышно подошла сестра Горислава Ольга и поставила на землю глиняный горшок, вспыхивающий на солнце золотыми искрами от примеси слюды и весь покрытый нарядным узором из волнистых и прямых линий. В горшке была просяная каша, а в миске творог и теплые еще пшеничные лепешки. Она села рядом с Дамианом и насмешливо спросила его:

— Ты, я вижу, охотней служишь Сворогу, чем Перуну...

— А кто это такие? — удивился Дамиан.

— Как кто? Видел, возле домницы стоит глиняный человечек? Это и есть Сворог — бог кузнецов и плавщиков железа. А тебе, говорят, князь велел ратному делу обучаться, служить громовержцу Перуну.

— Я христианин, — ответил Дамиан, — и вашим языческим богам не поклоняюсь.

— А у нас только князь да его дружина приняли христианскую веру, а по мне и старая хороша.

— Ладно, не будем спорить, — усмехнулся Дамиан, — а кто меня обучать станет?

— Да хотя бы я. Спроси вот у брата, как я из лука стреляю.

— Что же, давай. С такой учительницей я готов и за прялку сесть, — снова усмехнулся Дамиан.

Ольга вскочила, скрывая смущение, и сказала, не глядя на Дамиана:

— Не до прялки теперь. Слух идет, снова печенежская степь на Русь поднимается. Гляди, и к нам пожалуют. Каждая рука понадобится. Заболталась я тут с вами.

Ольга ушла своей легкой, неслышной походкой. А Дамиан после долгого глубокого раздумья сказал Гориславу:

— Ходят ли купцы корчедарские к ромейским городам на морском побережье?

— Отчего не ходить! Ходят, — ответил Горислав.

— Вот, — сказал Дамиан, вытаскивая кожаный мешочек, в котором звякали монеты. — Это то, что заработал я на ромейской службе. Знают ли ромейскую грамоту ваши купцы?

— Те, что ходят в их города, знают, — подтвердил Горислав.

— Так вот, я напишу, какой товар купить. Тут его четыре рода. Пусть купят да привезут.

— Уж не украшения ли для моей сестры надумал ты покупать?

— Нет, не украшения, — серьезно ответил Дамиан, — а составные части для зелья: нефть, смола, сера да селитра.

— Что это еще за зелье? — заинтересовалась Зина. — Приворотное, что ли?

— Это зелье по рецепту сирийца Калинника из Бальбека. Подожди, в свое время все подробности узнаешь.

Уже через полмесяца просьба Дамиана была выполнена, и он, получив привезенный купцом товар, долго возился со своим зельем. Кроме того, Дамиан сделал какой-то заказ гончару. Горислав был удивлен странными действиями друга, но ни о чем его не расспрашивал, выжидая, когда тот сам расскажет. А между тем Дамиан уже неплохо овладел навыками плавщика железа и решился наконец попросить Ольгу поучить его стрельбе из лука. Дамиан оказался на редкость неспособным учеником. С 15-20 метров никак не мог он попасть в ствол мощного бука.

Вдруг он услышал, как Ольга вскрикнула, и, проследив за ее взглядом, увидел, как ястреб преследует сизого голубя. Еще секунду — и ястреб, сложив крылья, камнем упадет на него сверху, схватит когтями. И вот ястреб начал падать, но почему-то он пролетел мимо голубя и тяжело ударился о землю. Подбежав, Ольга увидела глубоко застрявшую в груди хищника стрелу, пущенную из лука Дамиана.

— Сам Перун натягивал тетиву твоего лука, чтобы зло не торжествовало! — с удивлением сказала Ольга. — Я еще никогда не видела такого выстрела.

Дамиан пожал плечами:

— Сам не знаю, как это получилось.

Но только оба они не знали, не видели, что уже через несколько минут второй ястреб догнал над самым городом измученного голубя и убил его. Не знали они того, что голубь был почтовым и нес с дальней заставы на границе со степью письмо. "Бесчисла печенегов идет по Днестру вверх" — было написано в нем. И то, что письмо попало в ястребиное гнездо, а не в детинец Корчедара, стоило много человеческих жизней...

Помолчав, Ольга неожиданно спросила:

— Скажи, Дамиан, что ты думаешь о жизни?

Дамиан внимательно посмотрел на нее, усмехнулся и ответил медленно, тщательно выбирая слова:

— Я уже давно воздерживаюсь от суждений, чтобы обеспечить себе невозмутимость. Тот, кто имеет мнение, что хорошо и что плохо, неизменно стремится к тому, что ему кажется хорошим, и почти всегда ошибается. Нужно просто следовать существующим законам и обычаям, применяясь к потребностям жизни, не составляя и не высказывая ни о чем суждение. Ну, а во что ты веришь, Ольга?

— На это трудно ответить не только кому-нибудь, но и самой себе, — задумчиво ответила девушка, — трудно и, я не знаю, нужно ли, хотя эта вера есть и она живет во мне. Есть простые и ясные законы отношений людей со всем сущим и между собой. Я не знаю, даны ли они свыше или сложены самой жизнью. Знаю только, что они существуют давно, они вошли в каноны и твоей христианской веры и всякой веры, они пребудут и после нас во веки веков. Тот, кто следует, им, тот верит, тот не один на земле. Да тебе, наверно, смешна моя вера? — грустно спросила Ольга.

— Нет, совсем не смешна. А скажи, ведь ты молишься... Вот как ты молишься?

Ольга ответила так же серьезно, как спросил Дамиан:

— Оглянись вокруг. Ты видишь, солнечные лучи пробиваются между листьев, вершины деревьев покачиваются в бездонной голубизне неба, земля дышит, земля, теплая, живая, поет и разговаривает с тобой тысячами голосов. Ты слышишь, ты видишь?

И Дамиан, как будто впервые почувствовав то, чего еще никогда не чувствовал, тихо сказал:

— Да, я слышу, я вижу.

— А скажи, — так же серьезно продолжала Ольга, — нет ли в душе твоей чувства благодарности за все, что ты слышишь и видишь, за то, что ты сам часть этого бесконечного потока?

— Да, — медленно и как бы с трудом произнес Дамиан, — все мое существо полно этого чувства благодарности, и это — самое радостное и прекрасное чувство, которое я испытал в жизни.

— Вот это и есть единственная молитва, какая существует в мире. Другой нет, — спокойно и снова чуть грустно сказала Ольга. — Смотри, уже солнце садится, — прервала она неожиданно ход своих мыслей. — Пойдем домой. Пора. Дамиан помог Ольге встать и задержал ее руку в своей...

— Подожди, подожди, — прервал Турчанинова Георге, — так выходит, что этот Дамиан, он же Стилион, неравнодушен к Ольге?

— Я не знаю, как тебе удалось догадаться, но это так, — иронически улыбаясь, подтвердил Турчанинов, — попросту говоря, Дамиан влюбился по уши...

— Ну, это уж ты, Гриша, заврался, — вмешалась Зина. — С какой это стати византийский аристократ из Константинополя полюбит сестру простого ремесленника из Корчедара? . .

— Много ты понимаешь! — сказал Турчанинов и продолжал:

— На другое утро князь с дружиной выехали в окрестные села собирать дань, а остальные корчедарцы жили своей обычной жизнью. Дымились домницы, звенели молоты, поскрипывали круглые каменные жернова ручных мельниц, пели пилы. Неожиданно все эти мирные звуки были заглушены страшным, идущим, казалось, из-под земли воем.

Мой репортаж из Корчедара X века заканчивается, я не баталист и потому передаю слово вам, Вениамин Иезекильевич, — объявил Турчанинов..

Вениамин Иезекильевич бросил на меня умоляющий взгляд и сказал: