Гай Ротери - Золотой век амазонок
Эпизод этот относится к числу оставивших наиболее глубокий след на эллинском образе мыслей и его выражении в искусстве. Он стал центральным в поэме «Эфиопия» Арктиния Милетского, долго считавшегося предшественником Гомера, но на самом деле жившего около 770 года до н. э. и продолжившего «Илиаду» своей великой поэмой. В самом деле, она была посвящена описанию сражений между греками и амазонками и последними деяниями Ахиллеса. Предание утверждает, что самые прекрасные строки ее были посвящены великому поединку между царицей амазонок и вождем греков, и гнев последнего быстро сменился уважением и скорбью о сраженной им прекрасной женщине. «Эфиопия» дошла до нас в незначительных фрагментах, хотя влияние ее прослеживается как в литературе, так и в изобразительном искусстве, гае выражает общее настроение греков, переросших те ужасы, которые внушал им рождающийся миф.
Квинт Смирнский, возможно, наилучшим образом излагает нам последнюю стадию восприятия этой легенды, хотя и добавляет к ней несколько чудес. По его словам, Пентесилеей руководила не столько ненависть к грекам, как личное горе, потому что она случайно убила собственную сестру во время охоты.
Дабы душу очистить от преступления злого, своим мечомК злобным Эринниям жертвы свои отправляя,К гневным, богиням, вершившим над ней отмщениеза гибель сестрицы,Ибо незримыми, неустанно гонят они преступивших законы…
Подгоняемая страшной потребностью в принесении человеческих жертв духу усопшей и разъяренным богиням, Пентесилея уезжает из дома с двенадцатью подругами, и ее охотно приветствует Приам. И в скорбное для нее утро —
…Едва улыбнулась розовопятая Эос,С ложа воспряв, Пентесилея члены своиОблекла во сияющий панцирь, бывший даром Арея;Первым чредом свои снежнобелые ноги поножамизолотыми укрыла царица,Лег же на нежную грудь ее панцирь пестрой работы.После, с плеча меч огромный повесив, с гордостьюИбо ножны его были тонкой работы, выложенные то серебромТо слоновою костью, в шуйцу взяла она щит,полумесяцом гнутый,Схожий с луной, когда выставив острые рожки,блещет она над волнами темного моря. Шлем же наделапоследним,с гребнем златым и высоким султаном. Так воссияв,Как перуны, что мечет гневный Зевес, предвещаякапли дождяИ бурного ветра порывы.В левой руке за щитом два дротика были,схваченные торопливо.В деснице ж твердо зажата секира с двойными краями,какие девам даровал Раздор, чтобы орудовать на поле бранном.
После она поспешила на бой, производя смертоубийство среди греков, и, наконец, заметив Ахиллеса и Аякса, бросилась им навстречу, и после неизбежной перебранки была убита Ахиллом, остановившимся возле нее, чтобы снять панцирь, и ощутившим —
…безысходное гореНа тело убитой им девы взирая,И скорбя о ней как об убитом Патрокле.
Квинт добавляет, что, увидев это, Арес ринулся вниз с Олимпа на Гору Ида, поколебавшуюся и вспыхнувшую огнем; бог войны напал бы на греков, если бы громы и молнии рассерженного Зевса не остановили его.
Во всем этом мы видим греческое ощущение неизбежной трагедийности мира. Смертными управляет Судьба и воля богов, а из сопротивления этому мироощущению выглядывает старинная и жестокая доктрина, утверждающая, что гневных богов можно умилостивить жертвоприношениями, совершаемыми собственной рукой или рукой жреца. Однако весь эпизод заканчивается на скорбной интонации.
Глава 3. АМАЗОНКИ АНТИЧНОСТИ (продолжение)
Сколько бы ни рассказывали эти писатели об амазонках в пору их славы, повествование их остается не менее занимательным и красноречивым, когда речь заходит об упадке племени этих удивительных женщин. Один из наиболее живописных случаев связан с ненавистью амазонок, направленной на греков. Рассказывают, что после гибели Ахиллеса и падения Трои, усопший герой-полубог правил на зачарованном острове, находившемся в Черном море возле устья Дуная, возможно близко к тому острову Ареса, на котором направлявшиеся к Афинам амазонки воздвигли храм, посвященный богу войны. Когда Фетида скорбела возле погребального костра Ахиллеса, Посейдон утешил ее следующим обещанием:
Остров есть посреди Эвксииского Моря,На котором властью моей будут чтить Ахиллеса как бога;И его погребальною жертвой ублажат соседние племенаи народы.
В каком бы именно месте ни располагался этот остров, рассказы о славном, хотя и сумрачном, царстве достигли амазонок, пребывавших в своей столице на Фермодоне, и ослепленные свирепой ненавистью к убийце царицы Пентесилеи воительницы решили последовать за героем даже в царство теней. Поэтому они силой захватили нескольких мореходов, поднявшихся вверх по реке, и вынудили их соорудить флот. Погрузив на корабли сильный конный отряд, они заставили мореходов отвезти их на таинственный остров. Мстительная и неблагочестивая армада достигла берегов острова, поросших величественными лесами. После спокойной высадки, амазонки приблизились к великолепному храму, и кони их сперва начали беспокоиться, а потом пришли в бешеный ужас. Вставая на дыбы и валясь на землю, они сбросили с себя утомленных всадниц, кусая и топча оказавшихся на земле, а потом повернулись, помчались к береговым утесам и бросились вниз, чтобы погибнуть в разъяренных волнах. Поднявшаяся жуткая буря, ветер и молнии обрушилась на амазонок. Немногие из них уцелели в разразившемся буйстве стихий и сумели возвратиться с известием в Фемискиру.
Аполлоний Родосский в своей «Аргонавтике» описывает два типа амазонок. Он рассказывает о том, что, отправляясь на поиски Золотого руна, отважные мореходы побывали на острове Лемнос, на котором обитали одни только женщины, а властвовала над ними добрая Гипсипила. Ясона с его товарищами женщины встретили с подозрением, в доспехах и с оружием…
«Гипсипила надела доспехи отца и возглавила рать, страшная очарованьем».
Но когда стало ясно, что аргонавты не имели плохих намерений, молодая царица рассказала горестную повесть.
Лемнос, по ее словам, стал жертвой вторгшихся врагов, перебивших на острове всех мужчин. Рассказ должен был пробудить не подозрения, а жалость в сердцах греков, которых пригласили остаться на острове и занять место убитых. Правда, однако, состояла в том, что мужчины Лемноса были убиты собственными женщинами, и кару эту на них навлекло пренебрежение богами. Забытая женщинами Афродита отомстила им, сделав отвратительными для мужей и любовников, которые принялись искать утешение на стороне и стали привозить девушек-рабынь с материка. Разгневанные подобным оборотом событий женщины перебили всех мужчин и рабынь, а потом взялись за оружие, подозревая, что слухи об их деянии широко разошлись по свету, и мужчины соседних стран вот-вот нагрянут, чтобы наказать их. Виноватые в убийстве жены и дочери сначала увидели в прибывших аргонавтах опасность, а потом, когда стало известно, что те не имеют враждебных намерений, источник надежды; и поэтому женщины постарались сделать все возможное, чтобы заставить отважных мореходов забыть цель своего похода. Однако после небольшой задержки аргонавты уплыли прочь и, миновав Геллеспонт, пробирались по Эвксинскому Понту, разумным образом — «избегая берега амазонок, чтобы Фемискира по знаку тревоги не собрала вооруженную рать».
Такова была репутация этих женщин, которых боялись сильнее армий, могущественных царей и волшебных чар, с которыми предстояло встретиться Ясону и его товарищам. О другом скоротечном морском походе нам рассказывает Геродот, который, повествуя о Савроматии, говорит, что после битвы при Термодоне, представлявшей собой вторую энергичную попытку греков отогнать народ женщин-воительниц, Геракл нагрузил три корабля плененными амазонками. Эти корабли отбились от флота, и на пути в Грецию через Босфор пленницы взбунтовались и перебили охрану и мореходов. Победа эта могла дорого обойтись им, поскольку, разделавшись с моряками, женщины обнаружили, что ничего не понимают в морском деле, и отдали корабли на волю стихий. Суда унесло на север, и, миновав опасные проливы, они достигли Меотийского озера (Азовского моря), омывавшего подножие неких, так и оставшихся неизвестными «белых утесов». Выбравшись на незнакомый им берег, женщины захватили первый же попавшийся им косяк коней и, обретя привычное средство передвижения, принялись обследовать окружающую страну. Они напали на ничего не подозревавших скифов, грабя и убивая направо и налево. Скифы не могли понять, откуда на них свалилась такая напасть: одежда, язык и все прочее было им незнакомо. В свой черед амазонки приняли бритых местных жителей за отряды молодежи. Однако в сражениях некоторые из амазонок пали, и когда стала известна истина, мужчинам показалось недостойным изгонять захватчиц силой оружия, и они придумали тонкую и полную поэзии хитрость. Они выслали наблюдать за незваными гостьями легковооруженных юношей. Став лагерем на некотором расстоянии от стоянки амазонок, те следили за каждым движением женщин-воительниц с почтительного расстояния, случай стал время от времени сводить представителей обоих отрядов вместе; юноши делали все возможное, чтобы подчеркнуть свои мирные намерения, постепенно передвигая свой стан поближе к ним. По инициативе молодых людей начались свидания, и, наконец, женщины-воительницы, поняв, что беды отсюда можно не ждать, отбросили осторожность, и результат, которого не могла добиться скифская доблесть, был без всякого труда достигнут бесштанным и незрячим мальчишкой с его невидимыми стрелами. Недоверие уступило место любви, оба стана смешались, и женщины скоро овладели местным языком. После этого молодые люди собрались отправиться домой и зажить как подобает — они уже не желали других жен, кроме амазонок. Однако на это предложение их подруги ответили: «Мы не сумеем ужиться с вашими женщинами, так как наши обычаи во всем отличаются друг от друга. Мы умеем натягивать лук, бросать дротик, скакать на коне, а о женских трудах нам ничего не известно. Ваши женщины, напротив, ничего подобного не умеют, но остаются дома в своих повозках, занимаясь женскими делами, и никогда не выезжают на охоту или на рать. Мы не найдем согласия с ними!» Они предложили молодым людям вернуться к родителям и попросили выделить им долю наследства, достаточную для того, чтобы зажить своим кочевьем. Юноши согласились на это и, вернувшись с добром, выделенным им мудрыми отцами, предложили его странным женщинам. Тогда амазонки сказали, что им стыдно оставаться в этой стране, поскольку, не удовлетворившись грабежом и убийством, они похитили сыновей у отцов: чтобы жить в мире, им всем надлежит куда-нибудь перебраться.
