Мария Рожнова - Гипноз и «чудесные исцеления»
Неизъяснимым гневом воспылало сердце параличного, а в ушах у него голос бога — «Никанор, встань!» Вскочил он и… побежал за мальчишкой. А народ весь как закричит: «Чудо! Чудо! Никанор встал!»
Жрец окончил рассказ и пристально посмотрел на Фортунату, которая не сводила с него глаз. У нее тоже часто слабели ноги, и она стояла, опираясь на Клеофана. Рассказ жреца вдохнул в нее силу, и она слепо уверовала, что и ее исцелит Асклепий.
Вот так, подогрев надежду на исцеление, воодушевив предварительной беседой о болезни, о настенных надписях и рисунках, жрецы вызывали у больных повышенное душевное настроение. В таком состоянии больной приступал к обязательным здесь предварительным сложным церемониям очищения души и тела, единственной задачей которых опять-таки являлось укрепление его веры в «чудесное» исцеление. Только после всех этих процедур ему дозволялось войти в специально отведенное помещение для сна — абатон. (Самая крупная часть здания — в центре его бил фонтан минеральной целебной воды). Здесь должен он уснуть, и тогда ему явится сам Асклепий и откроет средство достижения желанной цели.
С горячей молитвой о ниспослании такого видения засыпает паломник, и нередко действительно случалось, что он видел именно тот сон, которого так страстно желал. Самовнушение делало свое дело, и бог вещал ему откровения. Самому сновидцу они могут быть темны и непонятны, но зато их смысл никогда не бывает укрытым от мудрых жрецов. Жрецы владели великим искусством умело вопрошать и терпеливо выслушивать! Затем они давали больному толкование виденного во сне, назначая от имени Асклепия одному купание в бьющих здесь целебных ключах и диету, другому массаж и питье «священной» (опять-таки целебной!) воды, для третьего — достаточно было одного успокаивающего внушения, что выздоровление скоро наступит, если он ежедневно утром и вечером будет славить всемогущего бога-врачевателя в своих молитвах.
И от чего бы ни произошло потом выздоровление — от влияния ли прекрасного климата, полезной ли при многих болезнях воды здешних минеральных источников, от ванн, диеты и массажа или от одной постоянно и искусно подогреваемой веры в божественную помощь — все это, естественно, приписывалось доброте и силе Асклепия, ниспосланному им свыше «чуду исцеления». Ну, а если «чуда» не происходило — его придумывали.
Вернемся, однако, к нашим паломникам. Жрец Олимпидор закончил с ними беседу и предложил им погулять по священным садам, приблизиться к дыханью бога, разлитому среди этих кущ.
Все время, пока жрец говорил, Амариллис пугливо жалась к родителям. Нет, не этот благообразный старик пугал ее. Не сводя глаз, со страхом следила она за большой черной змеей, которая обвивала длинный посох Олимпидора[6]. Змея то сжимала, то расслабляла свои кольца, и девочке казалось, что вот-вот она прыгнет с посоха и обовьет ее страшными объятиями, от которых нет спасенья. Поэтому она была очень довольна, когда жрец наконец отошел от них и направился к другим паломникам, а ее родители и их новые знакомые спустились по ступеням храма в благоухающую рощу. Здесь все невольно рассеялись. Старый откупщик и купец с женой очень устали и присели у корней огромного лавра отдохнуть. А Тимон с женой и дочерью пошли в глубь леса.
Быстроногой Амариллис захотелось пробежаться во весь дух, и не заметила она, как оставила далеко позади своих родителей. Несколько поворотов — и аллея, резко сузившись, превратилась в узенькую тропинку.
Девочка остановилась. Кругом ее обступали толстые стволы деревьев, обвитые разросшимся плющом, они как бы образовывали стену вокруг нее. Ей стало страшно. Она поняла, что заблудилась. Постояв с минуту в нерешительности, Амариллис повернулась в ту сторону, где деревья, казалось, стояли не такой плотной стеной, сделала шаг вперед и — о, ужас!.. Прямо перед ее лицом закачалась квадратная голова огромной черной змеи. Желто-зеленые глаза ее пристально смотрели на девочку.
Оцепенение Амариллис длилось несколько мгновений. В стремительном порыве, который может произвести только отчаяние, она побежала, ничего не видя перед собой, и громко, на весь лес закричала:
— Мама! Ма-ма! Па-па! Спасите меня!
Тимон и Диофана, услышав голос дочери, поняли, что она в опасности, и, еще ничего не соображая, бросились со всех ног на ее призывный крик… Вот и она — их ненаглядная Амариллис! Увидев родителей, девочка подбежала к матери и, обхватив ее руками, разразилась рыданьями.
И только тут, расспрашивая девочку о том, что с нею произошло, Тимон вдруг сообразил: Амариллис заговорила! Он посмотрел на Диофану, и в ее глазах прочел ту же мысль.
— Чудо! Чудо! Чудо!
Закричала не своим голосом Диофана и бросилась назад к храму.
Амариллис и Тимон устремились за ней.
Весть о чудесном исцелении немой девочки распространилась с быстротой молнии среди паломников. Едва наши возбужденные знакомые вбежали по ступеням храма, их уже окружила толпа.
— Где? Когда? Какая девочка исцелилась? — наперебой задавали они друг другу вопросы.
Тотчас появился Олимпидор.
— Дети мои, удивляться нечему. Благость Асклепия велика. Он исцелил девочку, едва она вступила в его сады. Бог пожалел немое дитя, пришедшее молить его о помощи, — сразу явил чудо. Воздадим же ему хвалу, вознесем молитвы наши вместе с дымом священного жертвоприношения — и будем просить о новых исцелениях, о помощи всем сюда пришедшим.
— А о милости Асклепия, сразу пожалевшего бедную девочку, на этой стене, — Олимпидор указал на то место, где были высечены слова, повествующие о возвращении ног параличному Никанору, — будет сделана надпись, прославляющая чудесное деяние, совершившееся только что на наших глазах!
Жрец сдержал слово.
Когда археологи раскопали засыпанную временем стену древнего храма, то на ней, рядом с рассказом о параличном Никаноре, они прочли:
«Девочка немая. Обегая вокруг храма, она увидела змею, вползавшую на дерево в роще; в ужасе стала звать отца и мать и ушла отсюда здоровой»[7].
Целительное воздействие внезапных, чрезвычайных раздражителей (роль которых в описанных примерах сыграл испуг) давно уже используется психиатрами для лечения разнообразных проявлений истерии, среди которых не последнее место занимают параличи, слепота, глухота и немота.
Поэтому в зафиксированных древними надписями фактах исцеления параличного и немой, конечно, нет ничего сверхъестественного.
Стоит обратить внимание на другое.
Описанное здесь происходило примерно две с половиной тысячи лет назад. Светская медицина тогда часто смыкалась с храмовой. В некоторых местах даже трудно было их разграничить. Врачи назывались асклепиадами, т. е. врачевателями милостью Асклепия. И даже если врач лечил на дому, в своей маленькой усадьбе (прообраз будущих больниц), независимо от храма и его обрядовости, большую часть платы отправляли в виде благодарственной жертвы за излечение в Храм Асклепия, полагая, что именно бог руками врача принес избавление от недуга.
Естественно, что тогда и храмовая медицина обогащалась опытом и вырабатывала многие полезные приемы и способы в борьбе с болезнями. Пример тому — помещение для сна. В нем все было разумно устроено для того, чтобы погрузить человека в гипнотический сон и, использовав его веру в целительные возможности святилища, внушить ему, если и не полное избавление, то по крайней мере облегчение от страданий. В тех же случаях, когда в основе заболевания лежали чисто нервные, истерического характера расстройства, часто добивались и полного излечения. И вот это достижение человеческой мысли в борьбе с болезнями жрецы ставили с ног на голову, приписывая их не самому человеку, а богу. Люди отнимали у себя свои реальные достижения и отдавали их несуществующему божеству, чтобы затем униженно вымаливать у него то, что сами сделали своими руками. На этом нелепом парадоксе тысячелетиями держалась вера в целительную силу богов.
Факты, о которых мы расскажем в следующей главе, помогут нам еще больше убедиться в справедливости этой мысли.
Виденье Бернадетты Субиру
Это рассказ о крестьянской девочке Бернадетте Субиру, которая дала возможность французскому духовенству превратить Лурд — крохотный городок, прилепившийся к подножью Пиренейских гор, — в Мекку католиков всего мира, воздвигнуть в нем одну из богатейших беломраморных базилик Европы и собирать в течение 100 лет ежегодный доход в десятки миллионов франков.
В обычный, ничем не примечательный день 11 февраля 1858 года жена бедного мельника Луиза Субиру послала своих двух дочерей, старшую Бернадетту и младшую Мари, набрать хвороста в общинном лесу. С ними пошла и соседская девочка Жанна.
Бернадетта росла хилым, мечтательным, болезненным ребенком. Ее самое раннее детство прошло в маленькой деревушке Бартресе, соседней с Лурдом, куда она была взята на воспитание по причине крайней бедности своих родителей. Крестьянка Лагю после смерти своего грудного ребенка предложила эту помощь семье Субиру и получила радостное согласие. Едва Бернадетта немного подросла, как тетушка Лагю стала ее посылать пасти овец, и юная пастушка целыми днями бродила со своим стадом по лесистым окрестным холмам. В этом возрасте уже замечались за ней повадки сомнамбулы. Она подолгу застывала в одной позе, со взглядом, устремленным куда-то вдаль, чему-то улыбалась, и при этом выражение ее глаз было таким восторженным, что все видевшие ее в такие минуты невольно ею умилялись. До двенадцати лет она была неграмотна, а когда научилась кое-как читать, то не выпускала из рук молитвенника — на этом ее образование и закончилось. Чрезвычайная набожность девочки укреплялась братом тетушки Лагю, священником. В долгие зимние вечера, собрав у приветливо потрескивающего очага кружок слушателей, он рассказывал различные истории из священного писания или какие-нибудь иные нравоучительные сказки. Часто в них повествовалось о явлениях святых мучеников и праведников людям, о том, что вещали они смертным и какой облик принимали. Иногда он рассказывал о святой деве. Окруженная неземным сиянием, она спускалась с неба, чтобы утешить бедных и страждущих, высушить их слезы своей любовью и милосердием, освободить от несчастий и болезней. Эти наивные сказки особенно сильное впечатление производили на Бернадетту. Последние годы она страдала от страшных приступов астмы и, бродя со своими овечками в полном одиночестве среди зеленых просторов живописной природы, девочка перебирала четки, повторяла про себя молитвы, грезила наяву и мечтала, что и к ней явится милосердная мадонна. Она изольет на нее жаркие слезы своей любви и избавит от всех невзгод и мучений. Когда девочке исполнилось четырнадцать лет, родители забрали ее домой.
