Владимир Шигин - Дело «Памяти Азова»
— Это кто? — спросил он меня.
— Это маляр Козлов, а другого я не знаю.
Другой был очень тщедушный молодой человек, небритый, не матросского вида. Мазуров спросил:
— Ты кто?
— Кочегар.
— Номер?
— Сто двадцать два, — была очевидная ерунда. Номер не кочегарный.
— Обыщите его.
В кармане у него я нашел заряженный браунинг, в другом патроны. Мы повели его в офицерское отделение и посадили в ванную каюту. Приставили часового, ученика комендора Тильмана. Тильман и доложил старшему офицеру ночью, что на корабле есть „посторонний“.
В это время разбудили всех офицеров.
Командир спустился в кают–компанию и открыл дверь в ванную комнату, где сидел арестованный. Он лежал на крышке ванны и при появлении командира не пошевелился, смотря на него спокойно и дерзко.
— Вы кто такой? — спросил командир. Неизвестный не ответил.
— Отвечайте, ведь мы все равно узнаем.
— Ну, когда узнаете, то и будете знать, — дерзко ответил „вольный“.
Его заперли снова, и он просидел арестованным всю ночь. По осмотре носового отсека оказалось, что в таранном отделении незадолго перед этим было сборище многих людей. Там был „надышенный“ и „накуренный“ воздух.
Дело оборачивалось „всерьез“.
Между тем в палубе, в пирамидах, стояли открыто ружья. Тогда офицеры и кондукторы стали таскать ружья в кают–компанию: тут же снимали и прятали затворы и отдельно штыки. Командир приказал доложить адмиралу о происшедшем. Я выбежал через батарейную палубу наверх и увидел Дабича, ходящего на юте. Я ему все доложил. Он выслушал, пожал плечами и сказал: „Я ничем тут помочь не могу. Пусть командир действует по усмотрению“. В это время остановилась динамо–машина, электричество погасло, и корабль погрузился во мрак внизу и в полумрак на верхней палубе (летняя ночь).
Кто–то доложил, что несколько человек напали на денежный сундук, ранили часового и разводящего и украли стоявший там ящик с патронами. Наверху, у светового люка в кают–компанию, раздался оружейный выстрел и вслед за выстрелом пронзительный крик. Стреляли и кричали революционные матросы. Спрятавшись за мачту, матрос Коротков и матрос Пелявин из коечной сетки стреляли почти в упор в вахтенного начальника мичмана Збаровского. Две пули попали в живот. Збаровский упал и долго потом валялся, корчась на палубе. Уже много позже его отнесли в лазарет, где он утром и умер в сильных мучениях и был выброшен за борт.
Вслед за первым выстрелом по всему кораблю начались какие–то крики, улюлюканья и выстрелы. Члены комитета и боевой дружины бегали по палубам и принуждали команду вставать и принимать участие в бунте. Большинство команды робко притаилось в койках. Их тыкали штыками и выгоняли. Из командирского помещения послышался голос командира:
— Офицеры наверх с револьверами.
Мы стали выбегать на ют через кормовое адмиральское помещение. Лейтенант Захаров вышел первым и что–то кричал команде. За ним вышел Македонский. Захаров был сразу убит. Македонский под обстрелом прыгнул с трапа за борт, но был застрелен в воде. Мы стояли на юте и никого не видели вдоль всей открытой палубы до самого полубака. Был полусвет белой ночи. Однако отовсюду шла стрельба из ружей. На кормовом мостике перед нами стояли вахтенные сигнальщики с биноклями в руках.
В это время с моря к нам на корму подходил миноносец „Ретивый“, нашего отряда, под командой капитана 2–го ранга П. Иванова. Он только что пришел из Ревеля. Подходя к крейсеру, он услышал выстрелы, увидел на корме офицеров. Миноносец обстреляли из ружей… Лозинский пробовал голосом что–то сказать Иванову. Однако миноносец дал задний ход и ушел.
Мы сделали несколько выстрелов, но цели не видели. Скоро „сели“ Селитренников и Вердеревский, оба раненные в ноги. Тогда мы спустились в адмиральское помещение и унесли туда раненых. Мазуров выходил с командиром из его помещения в батарейную палубу, и оба пробовали урезонить мятежников, которые с ружьями толпились у входа в командирское помещение. Мазурова ранили выстрелом в грудь. Он упал на палубу, но продолжал распоряжаться:
— Не сметь стрелять в лежачего.
Однако в „лежачего“ выстрелили и ранили Мазурова вторично в грудь навылет. Командир капитан 1–го ранга Лозинский смело вышел на мятежников и начал кричать и призывать к порядку. На него напирали с ружьями наперевес. Лозинский стал хватать руками ружья за штыки и кричал:
— Что вы делаете? Опомнитесь! Уберите ружья!
Несколько штыковых ударов в грудь свалили маленького Лозинского с ног. В это время мы вышли из командирского помещения в батарейную палубу и увидели лежачего командира. Мы сразу бросились его поднимать, и нас никто не тронул. Лозинский хрипел и харкал кровью и не мог говорить. Мы внесли его в командирское помещение, в спальню, и положили на кровать. Мазурова мы снесли в кают–компанию на диван. Кают–компания обстреливалась сверху через световой люк.
Когда таскали и разбирали винтовки из палубы в кают–компанию, старший механик Сергей Прокофьевич Максимов принимал самое деятельное участие, приносил охапки ружей из палубы. В кают–компании, я помню, он подошел ко мне и спросил:
— Как вынуть затвор из ружья? Он не идет.
— Нажмите курок.
Потом сказал:
— Яна минуту сбегаю в каюту.
Каюта старшего механика выходила в жилую палубу около кают–компании. Максимов ушел, и больше мы его никогда не видели.
Как потом оказалось, в каюте Максимов хотел что–то достать, или спрятать какие–то семейные реликвии или карточки. Может быть, что–нибудь самое дорогое. В это время в его каюту ворвалась ватага вооруженных мятежников во главе с машинистом Бортниковым. Наскочив на Максимова, Бортников начал бить его тяжелым рашпилем по голове. Другие тоже приняли участие, и Максимов был забит насмерть…
Офицерский состав таял. Мятежники наступали. Кают–компания и адмиральское помещение обстреливались со всех сторон. На бакштове, за кормой, стоял ревельский портовый таранный баркас (малый буксир). Инженер– механиков Высоцкого и Трофимова надоумили поднять на нем пары. Механики спустились на баркас и вместе с эстонской вольнонаемной командой стали лить керосин, жечь паклю и доски, поднимая пары. С кормового балкона мы стали спускать на баркас раненых. Спустили командира, Селитренникова, Вердеревского. Стали садиться остальные. Мы с Саковичем хотели вытащить раненого Мазурова и спустились в кают–компанию. Мятежники не дремали и стали с палубы стрелять по таранному барказу, стоящему на бакштове. Ждать было больше нельзя.
Баркас отдал бакштов и стал малым задним ходом отходить. Пару в котле еще было мало.
На верхней палубе опять начались крики и улюлюканье. Это бунтари пришли в ярость оттого, что часть офицеров может уйти. Началась беспорядочная ружейная стрельба. Вскоре присоединился пулемет с фальшборта.
Едва таранный баркас развернулся. как по нему начала стрелять кормовая 47–мм пушка с юта. Вскоре был спущен паровой катер, и мятежники на нем водрузили 37–мм пушку и пошли вдогонку. Таранный баркас медленно приближался к берегу. В него попало около 20 снарядов, и, не дойдя до берега, он затонул на мели. На баркасе снарядами были убиты командир капитан 1–го ранга Лозинский, флаг–офицер мичман Погожев, тяжело ранен лейтенант Унковский и ранен начальник отряда флигель–адъютант Дабич, легко контужены флаг–капитан, капитан 1–го ранга П. В. Римский-Корсаков и мичман Н. Я. Павлинов. Раненых вынесли на берег и торопились скрыться в лесу, так как сзади их настигал паровой катер с преследователями, стрелявшими из пушки и ружей. Однако паровой катер сел на мель на большом расстоянии от берега, и пока снимался, офицеры успели скрыться в лесу. Катер вернулся на крейсер».
Что же произошло с офицерами, которым удалось бежать с мятежного крейсера? Из объяснительной записки мичмана Николая Павлинова: «В ночь с 19 на 20 июля с. г., около 2 ч. ночи я был разбужен мичманом Крыжановским, который сказал, что на крейсере поймали агитатора и содержат его под арестом в кают–компании. Я тотчас оделся и вышел в кают–компанию, где в это время находились: старший офицер капитан 2–го ранга Мазуров, лейтенанты Захаров и Селитренников, мичман Сакович и корпуса инженер–механиков флота поручик Высоцкий. Старший офицер приказал мне взять револьвер и быть в кают–компании. Минут через 10 в кают–компанию пришел командир капитан 1–го ранга Лозинский и, подойдя к арестованному, приказал снять с него фуражку с надписью „Учебно–артиллерийский отряд“, раздеть его и приготовить для отправки на „Воеводу“. В это время к командиру пошел караульный начальник и доложил, что от денежного ящика украдены ружейные патроны. Командир со старшим офицером сейчас же вышли наверх. И приблизительно в это же время последовал первый выстрел, которым был ранен вахтенный начальник мичман Зборовский, а затем уже начались частые выстрелы из винтовок. По приказанию командира офицеры и кондукторы занялись переноской ружей из палуб в офицерское помещение. Я вынимал затворы у винтовок и клал их в свою каюту на койку под одеяло. Вскоре после этого электричество на крейсере потухло, и я вышел наверх, где находились начальник отряда флигель–адъютант Дабич и лейтенанты Вердеревский и Селитренников. По нас тотчас был открыт ружейный огонь. Первыми пулями были ранены лейтенанты Вердеревский и Селитренников. Я помог лейтенанту Вердеревскому спуститься вниз. Начальник отряда в это время стоял на балконе и давал приказание стоявшему на бакштове таранному баркасу разводить пары. Для этого на баркас были посланы лейтенант Унковский и корпуса инженер–механиков поручик Высоцкий. Когда пары были подняты, начальник отряда приказал офицерам садиться в баркас. Я ушел в кают–компанию, где услышал стоны старшего офицера. К нему подошел и.д. старшего врача коллежский асессор Соколовский, который был тотчас убит с верхней палубы через световой люк.
