Владимир Хотиненко - Новые русские бесы
В. ХОТИНЕНКО: Это меня не то что удивило. Я – не хозяин канала, это не только меня удивило… Меня спрашивали постоянно, отчего поставили. Понятия не имею – у меня нет ответа.
Е. АФАНАСЬЕВА: Странно. Вызывает какие-то дополнительные, наверное, ассоциации и размышления, когда после Достоевского появляется Саша Белый.
В. ХОТИНЕНКО: Это, наверное, нужно у кого-то спрашивать, кто занимался формированием этой программы. Для меня это вопрос второй, во всяком случае.
Е. АФАНАСЬЕВА: Да, есть SMS-вопрос от Вячеслава из Новокузнецка, который пишет, что он смотрел отрывками, но считает, что время показа не очень удачное. По его мнению, «Достоевского» нужно показывать ближе к 24 часам, то есть для позднего зрителя.
В. ХОТИНЕНКО: Это тоже вопросы, на которые у меня нет ответа.
Е. АФАНАСЬЕВА: Это не я задаю, это наши слушатели.
В. ХОТИНЕНКО: Нет, вы – это он, кто там задал. Я разговариваю уже с человеком.
Е. АФАНАСЬЕВА: Вячеслав из Новокузнецка.
В. ХОТИНЕНКО: Поэтому я Вячеславу обращаю этот ответ. Не знаю. Это не я, к сожалению, время планирую. Нам тоже казалось, что это немножко не совсем удачно. Сейчас-то уже произошло, поэтому чего задним числом?
Е. АФАНАСЬЕВА: Наталья из Екатеринбурга задает вопрос: «Как вы считаете, сериал поднимет новую волну интереса к творчеству Достоевского?»
В. ХОТИНЕНКО: Ну, это гадание на кофейной гуще. Поднимет – хорошо. Не поднимет – значит, у нас чего-то, может, не получилось. Может, уже время такое. Ну и так далее, и тому подобное.
Вы понимаете, в чем дело? Пусть достоевсковеды возмущаются сколько угодно. Они должны понять одно. Во-первых, может быть, им кажется, что это имя навеки. Но слава богу, что пусть такая мысль, но она есть. Она о Достоевском, не закостеневшем, но все равно подразумевается стереотипный, удобный или неудобный Достоевский. Все равно подразумевается что-то такое, что либо удобно, либо неудобно. Мы постарались показать другого. Спорный? Так и слава богу. Федора Михайловича самого долбали, теперь память о нем долбают. Ничего такого страшного тут нет.
Е. АФАНАСЬЕВА: Спасибо, Владимир Иванович, за участие в программе. Жалко, что вы не пришли.
В. ХОТИНЕНКО: Очень жалко, я жалею.
Е. АФАНАСЬЕВА: Не кипятитесь, пожалуйста. Потому что когда что-то вызывает такую бурную реакцию у прессы, и хорошую, и плохую, естественно, это значит, что попал в какие-то обсуждения общества. Хуже, если бы не заметили ни критики, ни зрители.
В. ХОТИНЕНКО: Нет, поймите меня. Я говорю это только по одной простой причине, что если б это было хоть чуть-чуть объективно, ну, хоть чуть-чуть без похлопываний. Не надо меня похлопывать по плечу. Не люблю, когда меня похлопывают по плечу. Вот и все.
Е. АФАНАСЬЕВА: Понятно. Спасибо…
2011 г.
Спасать нужно не только редких животных, но и народ
(Интервью В.И. Хотиненко для газеты «Аргументы и факты». Журналист Юлия Шигарева)
Ю. ШИГАРЕВА: Ну что, Владимир Иванович, вас можно поздравить с началом съемок «Бесов» по Ф. Достоевскому?
В. ХОТИНЕНКО: С поздравлениями тут сложно (смеется). Это все равно что сказать: «Поздравляю вас с началом очень тяжелой работы, результат которой неизвестен». А так – да, механизм запущен, и это хорошо. Я же сам для себя это выбрал!
Ю. Ш.: А ведь Ленин в свое время хотел запретить «Бесов» как крайне вредное для умов молодежи произведение.
В. Х.: В общем-то, он думал правильно. Потому что роман этот показывал анамнез бунта, революции. «Бесы» – это навсегда, к сожалению. По прозорливости это нечто совершенно невероятное. В убийстве студента Иванова, которое осуществил в самом конце 1860-х революционный кружок Нечаева, Достоевский увидел «сперматозоид» будущих революционных событий в России. Хорошо, роман пытались признать идеологически вредным. Но вы откройте «Катехизис революционера», написанный Нечаевым. Это ужас!
Ю. Ш. Почему?
В. Х.: Нечаев призывает к отказу от всего – от дружбы, от любви. Потому что ничего не может быть выше идеи. И можно предать кого угодно ради идеи. Убить кого угодно во имя высшей справедливости. Причем эти античеловеческие вещи, был уверен Нечаев, человечеству пойдут во благо.
Недавно я у Кафки вычитал гениальную цитату: «Один из самых действенных соблазнов зла – призыв к борьбе». Когда у большинства молодых людей (особенно сегодня) идей в голове нет никаких, эта идея борьбы «во благо» становится весьма соблазнительной. Она придает жизни смысл. Пусть ложный, но смысл.
У нас ведь перед большинством молодых людей какая цель стоит? Деньги и слава. Больше ничего не осталось. Поэтому все рвутся туда, на эту гору, на Олимп, к богам, на которой очень мало места и очень много жертв на пути к ней. На мой взгляд, отсутствие целей – беда не одной только России. Сегодня вся наша цивилизация движется к закату.
Ю. Ш.: В связи с законами, которые принимает Европа (узаконивает однополые браки, решает проблемы мигрантов), невольно возникает вопрос: «А в себе ли эти люди?»
В. Х.: Мне кажется, что не в себе. Хотя бы один из европейцев, принимавших или поддерживавших эти законы о «зеленом коридоре» для мигрантов, пусть спросит самого себя: а ты способен выйти на улицу и первому встречному сказать: «Приходи в мой дом! Живи, делай в нем что хочешь. Я за все заплачу»? Возможно, пара таких подвижников и найдется. Но большинство скажет: «Вы что, с ума сошли? Это же мой дом!» Но ведь и страна – это тоже дом, со своими устоями!
Ю. Ш.: Сегодня все чаще слышится выражение «Надо укреплять властную вертикаль». А может, эта вертикаль не стоит не потому, что власть – неумеха, а потому что этой вертикали просто опереться не на что, ей опоры нормальной не найти?
В. Х.: Мне порой становится больно за нашу страну. Когда вижу, как Путину приходится руководить в режиме ручного управления, в среде, где очень мало людей, которые реально переживали бы за Россию и хотели бы решить ее проблемы – сложнейшие проблемы огромной страны, – как переживал за страну и пытался проводить реформы ей во благо в начале ХХ в. тот же Столыпин. Было ли в России так всегда? Возможно. И казнокрадство, воровство стали у нас уже особенностями национального характера…
Ю. Ш.: Мне кажется, что все-таки не всегда. И в XIX в., и в большей части ХХ в. базис страны составлял класс созидателей – да тот же пролетариат! А сегодня кто? Офисный планктон? Класс потребителей?
В. Х.: Я бы сказал так: в России все держалось на трех точках (может, закончу «Бесов» и сниму документальный триптих на эту тему) – пролетариат, крестьянство, интеллигенция. Каждый из них был классом созидателей. И самое печальное в нашей сегодняшней жизни – это исчезновение всех трех классов. А ведь у каждого из них была своя уникальная культура. Вспомните фильм «Юность Максима» – о люмпене, пробившемся в люди… И это (напевает): «Крутится, вертится шар голубой…» Ты буквально кожей ощущал эту жизнь низов, с их жаждой революционной романтики. А это (снова поет): «Не кочегары мы, не плотники…» И вся страна какое-то время жила этим фильмом, этой романтикой монтажников-высотников. И фильмы, и песни вызывали интерес у молодежи: может, в эту профессию пойти? Я уж не говорю о Распутине, Астафьеве, Белове, Шукшине – какой мощнейший пласт деревенской прозы! А песни, нормальные, хорошие песни, которые были одной из таких связующих страну нитей?!
Мы сейчас много говорим о губительной роли революции. Но гораздо более разрушительным стало новое время. Оно оказалось безыдейным. Идея, которую на знаменах перестройки принесли в новую Россию, была изрядно потрачена временем – идея денег, накопительства. Могли бы сперва «Подростка» Достоевского прочитать – там все про это написано: что не в деньгах счастье. Но забыли и про Достоевского, и про предупреждения других умных людей. И вот сейчас мы получили поколение молодых людей, у которых нет даже бледных корешков, которые бы связывали их с тем местом, где они живут. Они плохо образованны (я убедился в этом на вступительных экзаменах во ВГИКе), им ничего не нужно, кроме возможности потреблять. Вот мы боремся за сохранение редких видов животных – леопардов или панд. Нужно это? Нужно! Но дело-то в том, что мы сами уже на краю гибели! И не только леопардов – нас спасать надо! Потому что масштаб бедствия огромен!
Ю. Ш.: Да уж, мы тут недавно по Калининградской области проехали: заросшие бурьяном поля, борщевик по обочинам – выше человеческого роста…
В. Х.: Я несколько картин снимал в Беларуси. Конечно, там свои проблемы… Но в республике все заняты делом, поля ухоженные. Я сейчас не говорю о том, что перестройка ничего не дала… Просто хочу, чтобы мы сели и спокойно проанализировали: что мы, проведя все эти преобразования, потеряли и что приобрели. И пока у приобретенного нет никаких шансов перевесить утраченное.
А вообще (задумывается)… Умным людям неплохо было бы чуть-чуть заглянуть в будущее и подумать: а что такое технический прогресс? Да, это очевидно: машины придут на место людей. А люди-то чем будут заниматься?! Ведь работа – это не только деньги. Чтобы пройти тот путь, что отмерен ему на Земле, человек должен вызреть. Воспитывается, вызревает он, пока работает. Почему сегодня на дачах все снова ринулись к грядкам? Потому что работа на земле дает возможность ощутить реальные плоды своего труда. У меня в детстве был такой опыт. Мы тогда жили в Славгороде на Алтае. И мне, десятилетнему мальчишке, захотелось самому вырастить хлеб. Мама выделила на огороде небольшую деляночку, я засеял ее пшеницей. Она вызрела, мне удалось ее перемолоть. И мама мне испекла лепешку – корявенькую, небольшую. Но это была моя лепешка! И я теперь знаю, что такое – труд земледельца.
