А. Вестбрук - Секреты самураев: Боевые искусства феодальной Японии
СОЗДАНИЕ МЕЧА. ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ
Многие из тех, кто изучал историю меча и искусство фехтования, убеждены, что японский меч не имеет себе равных как по качеству стали, так и по утонченности и изяществу исполнения. Он выражает не только духовную сущность воинского сословия и национального характера, но и ту предельную щепетильность, с которой японцы традиционно подходили к ремесленному и художественному мастерству. Вот почему развитие и использование технологий создания меча представляют особый интерес.
Археологические находки свидетельствуют, что уже в девятом веке, в начале периода Хэйан, технология производства мечей находилась на весьма высоком уровне, а своего пика она достигла в конце четырнадцатого—начале пятнадцатого столетий. Однако истоки ее сокрыты во мраке «доисторических» времен. Мы располагаем лишь несколькими мифами — например, как Ками Сусано сделал меч из хвоста дракона и превратил его в одно из Трех Священных Сокровищ — и весьма немногими археологическими материалами.
Облачение
Сражаться до конца
В любом случае, мечи заняли важное место в истории японского народа уже в далекие времена и в немалой степени поспособствовали установлению контроля над архипелагом и поддержанию на нем порядка. Вполне возможно, что первые технологии производства мечей были позаимствованы японцами у китайцев и корейцев. Первые экземпляры представляли собой лишь закаленные и заточенные металлические пластины. Созданию меча сопутствовала своя религиозная мифология, ведь во всех дошедших до нас письменных источниках об истории меча его производство наделяется глубоким мистическим и церемониальным смыслом.
Мирча Элиаде в своих сочинениях неоднократно отмечает, что металлургия в своих самых разнообразных формах, которые она принимала во многих доисторических и племенных обществах, обладала особой аурой, превращавшей кузнеца в могущественную и порой даже устрашающую фигуру. В мифологическом смысле он был сродни шаману или алхимику, принадлежавшим к обоим мирам («обычному» и сверхъестественному, сверхчувственному) и вселявшим в сердца людей надежду и ужас. Алхимик мечтал о том, как бы с помощью «химии» физической и магической довести «земные субстанции», в первую очередь основные металлы, до зрелости и совершенства и превратить их в чистое золото. Шаман же в состоянии транса отправлялся в полное опасностей путешествие в мир духов, демонов и неведомых сил, а «по возвращении» передавал советы, предупреждения или спасительные целебные средства простым людям.
Кузнец был человеком огня, который часто связывали с демоническими силами. Считалось, что свое умение он получил от запредельных духов, поэтому порой его боялись и ненавидели, а порой почитали и уважали. Иногда кузнецы создавали своеобразные «ремесленные братства», вступить в которые можно было лишь пройдя через особый обряд посвящения. Их ремесло, подобно ремеслу шамана, считалось весьма опасным, ибо подразумевало соприкосновение с двумя уровнями реальности: демоническим «подземельем» металла и огня и обычным миром созданных ими изделий. Отношения кузнецов с шаманами в различных культурах варьировались: порой они были враждебными, порой — взаимовыгодными и дружескими. Вот как говорит об этом Элиаде:
«"Тайны металлургии" напоминают профессиональные секреты шаманов, передаваемые лишь посвященным; в обоих случаях мы, имеем дело с эзотерической магической техникой. Вот почему «профессия» кузнеца, как и шамана, как правило, наследственная… Здесь достаточно… указать на тот факт, что металлургическое волшебство, включавшее в себя "силу прежде огня", вполне может быть сравнимо с деятельностью шамана. В мифологии кузнеца мы находим многие сюжеты, и темы, заимствованные из мифологии шаманов и предсказателей».
Первые японские кузнецы, создававшие мечи и обладавшие этой мифическо-религиозной аурой, находили духовное прибежище в буддийской школе Тэндай.
«До периода Камакура (1192–1333) кузнецы были либо приверженцами школы Тэндай, либо горными отшельниками, которых называли «ямабуси»… "Японцам эпохи средневековья создание блестящего, словно зеркало, катана из черно-коричневой земли и песка казалось почти мистическим искусством и даже божественным миражом. Неудивительно, что ремесло кузнеца было востребованным. Школа Тэндай, считавшая тяжелый труд и духовную тренировку основой самосовершенствования, восприняла кузнечное дело как аскетическую практику. Монахи Тэндай часто украшали катана религиозными орнаментами, изображавшими божеств и будд. Подобные рисунки, по-видимому, являлись выражением их молитв, чтобы мечи были такими же могущественными, как божества и будды."…
Самураи, в свою очередь, пребывали в уверенности, что переступивший через катана навлечет на себя гнев свыше и неотвратимое наказание… Согласно кодексу бусидо, меч катана защищает справедливость и карает зло. В мирное время катана, висящий на поясе самурая, убережет его от безнравственных мыслей, а во время войны катана уничтожит всех врагов и защитит его. Лишь божества и будды считались более могущественными, чем катана».
Позднее создание меча оказалось синтоизированным, как и многие другие культурные заимствования Японии. И что более естественно и даже неизбежно, кузнечное ремесло, почтительно обращавшееся с металлами земли и мистическими силами, нашло прибежище в синтоистском культе божественной земли, сама основа которой имела божественное происхождение и являлась воплощением божественной (ками) силы. Действительно, меч иногда называли «вместилищем ками».
Кузнецы интересующей нас эпохи относились к своему делу со всей профессиональной и церемониальной серьезностью. Они были своего рода «священнослужителями», от которых требовалось искреннее и честное исполнение своих «обязанностей». Как отмечает Гилбертсон:
«Эти обязанности считались "умилостивляющими божеств", поэтому кузнец, желавший достичь успеха на своем поприще, должен был воздерживаться от крайностей и вести более-менее религиозный образ жизни. Ковка меча была именно религиозной церемонией. Для ее исполнения древний кузнец (как и мастера более поздних времен) надевал особую (синтоистскую) одежду, маленькую лакированную шапочку, а через кузницу протягивал соломенную веревку (симэнава), к которой прикреплялись бумажные полоски (гохэй), призванные отгонять злых духов и призывать духов добрых. Сообщается, что когда Мунэтика ковал меч корицурэ, помощник покинул его, и тогда божество Инарисама сошло с небес и помогло ему».
Некоторые из синтоистских ритуалов исполняются при изготовлении мечей и по сей день.
Был и еще один очень важный момент: гордость искусного мастера за свое творение. Каждый кузнец владел своими собственными рецептами и техникой создания совершенного меча, открытыми им самим или же унаследованными от предков, которыми он ни за что бы не поделился со своим соперником даже ради покровительства какой-нибудь могущественной особы. Эти секреты мастерства касались всего: используемого сырья, способов плавки и ковки, температуры воды на разных этапах и прочее. Предание гласит, как однажды один кузнец увидел, что зашедший к нему в гости «коллега» тайком опустил руку в воду, предназначенную для закаливания али. Мгновенно, не говоря ни слова, он схватил меч и отрубил несчастному руку.
Согласно древним японским правилам (сравнимым и с существовавшими в средневековой Европе) секреты мастерства являлись семейным достоянием и тщательно скрывались наследником (обычно старшим сыном) от посторонних глаз. Традиция передачи семейного дела от отца к старшему сыну (иногда это был приемный сын) всегда считалась в Японии (а в некотором отношении считается и по сей день) основой преемственности поколений. Причем это касалось не только ремесленников и торговцев, но и буддийского и синтоистского духовенства.
Едва ли нужно говорить, что в ту эпоху почти непрекращающихся войн кузнец был весьма влиятельной в социальном плане фигурой и часто был родом из весьма знатных и состоятельных семей. Его мастерство высоко ценилось и хорошо оплачивалось; если он был ремесленником хотя бы удовлетворительного уровня, спрос на его услуги не иссякал. Каждый даймё имел — и гордился этим — свою собственную артель кузнецов, которые делали и чинили доспехи и оружие, в первую очередь мечи. Естественно, что крупные даймё и могущественные сёгуны в первую очередь могли приглашать на работу лучших мастеров.
Для военных кругов того времени имел значение еще один важный фактор, нередко определявший выбор в пользу того или иного мастера: считалось, что характер человека, создающего меч, хороший ли, плохой ли, проникает в саму природу творения. Примечателен в этом отношении знаменитый мастер Мурамаса Сэндзо, родившийся в середине четырнадцатого века и учившегося у великолепного и почитавшегося всеми Масамунэ. Мурамаса был человеком раздражительным и вспыльчивым, и его мечи заслужили славу «жадных до крови», которыми опасно владеть (ибо они могут вовлечь владельца в стычку) и сражаться (ибо они могут даже зарубить владельца). Ясухиро, современный мастер, пишет:,
