Александр Вельтман - Вражий питомец
— А где та ведьма? — спросил юноша.
— А вот то-то того и пытают, сударь Боярич, чуешь, молвит слово-скать живет ведьма у Днепра, в недобром месте под осиною. Пагуба, дивись! а сотворила чудо над Владычьним старым родом; ведаешь, было: Вещий Владыко пошел на воду мыть малого Божича, госпожу златую… то еще было при Ольге Княгыне, а Княгыня была у Царь-града, а то был день праздный Купала; а жрецы шли на Днепр, несли мыло да ширинку узорочную, да лохань златую великую, да на лошках златых великих златую, сыпанную жемчугом одежду, да гребень, да елей на умащенье. А людьем, на берегу, ставили столы браные, и корм, и сологу, и рыбу, и мед, и пиво на пир великий; а пришли людье на Днепр, а Вещий принял золотую госпожу, моет мыльнею… глядит… на волнах чудо какое! лежит девица, всплыла из пучины, лепая, красная, распрекрасная!.. спит!.. Владыко завидел ее, да и уставил очи, уставил очи, да и ронил Божича в реку; Божич канул, да и пошел на дно. А Владыко не ведает, что творит, дай покрыл полою белой ризы; а девица русая, белая, словно из мовни, спит себе, любуется устами; а ланиты — день румяной, а лоно — две волны перекатные, а вся пышная, снежная — пух лебяжий. Вещего обдало пожаром… сором, да и только! Берет он девицу на руки тихо. «Подайте — говорит… а сам трусится, — подайте покров поволочитый!» — говорит да кутает девицу в ризу, не зрели бы люди. Подали покров поволочитый; окутал девицу в одеяло, несет, обливается градом, чуть дух переводит; а жрецы за ним следом, да поют, величают Божича. А величают они так.
Тут Мокош затянул сиповатым голосом:
Грядите во славу-д-мыльницы божьи,Черпайте-д-златом волны морские, Свету свет, велий боже наш!
А листом румяным-д-господыню хольте,Олеем душистым-ма-главу ей мастите. Свету свет, велий боже наш!
Усыпайте-д-волны, волны-д-морские,Лазоревым цветом-ма-д-маком багряным. Свету свет, велий боже наш!
Поливайте-д-волны-д-сытою и млеком,Кудри златые ладьте частым гребнем. Свету, свет велий боже наш!
Заплетайте косы-д-хитрой плетеницей,Умывайте тело-д-кипучею пеной. Свету свет, велий боже наш!
— Так спевали жрецы, а Владыко Вещий идет во храм Господский весь не свой… а зной градом с чела выступает; а велит никому идти в хором, кроме причета, на то воля Госпожи, говорит. А причет ставит на место над стоялом небо, а Владыко Вещий закидывает завесу да велит всем прочь идти, а девицу кладет на золотую подушку, а распахнул Вещий ризу…
Тут Мокош остановился, приставил костыль к левому плечу, снял шапку и, улыбаясь, почесал голову…
Юноша также остановился, рассказ Мокоша о деве привлек его внимание.
— Ну, дедушка, что ж, как распахнул Вещий ризу?
— Хэ! — произнес Мокош, улыбаясь, и потом, приложась к уху юноши, молвил шепотом: — Ровно голь гола!
Юноша нисколько не удивился.
Мокош продолжал вслух:
— И проснулась, очи ровно два светила небесных лучи бросают. «Где-сь я?» — говорит; а Владыко молчит, онемел да вперил очи на девичьи красы; а ей студно стало, набрасывает долгие русые косы на белые перси, а вся такая ласная!.. а Вещий — так его и бьет грозница — распылился, накинулся, словно канюк 7 на голубицу; а она хвать его за седые власы, словно коня за гриву, да и вскочила на выю; вези, говорит, на широкий Днепр! да и начала гонять по хороми, бьет долгой косою по хребтам. Ровно как на дыбах, носится Владыко, кружит коло стояла святого, а бежать вон не смеет: студно народа; а люди, весь Киев стоит у дверей хоромных, ждет, покуда откинет дверь Владыко, человать бы Божичу; а двери не отчинаются, а с Днепре летит тьмущая стая сорок… То, видишь, все русалки, дщери великой ведьмы, что хобот в три пяди, украли сестру молодшую. Осели всю хоромь, трескочут, бьются в окончины, тьма-тьмущая, туча черная! «Ох, недобро!» — молвят люди; гремлют, ломются в храмину — нет ответа. А в ту пору в хороми был хоромный отрок, звонарь; а той был на звоннице, вверху; а слышит в храме громоть, стук, сошел книзу, озирает из притвора, а в хороми красная дивная девица ездит на Владыке, ровно на коне, косой погоняет, а власы ровно риза шелковая расстилаются, а с чела Владычного зной градом сыплет. «Ох, — мыслит отрок хоромный, — размыкает Владыко красную девицу!..» а как поравнялся Владыко с ним… а хоромный отрок видит у девицы хвост словно у сороки колышется; он за хвост, а хвост, до пера, весь в руке остался. Вскрикнула девица, опали у девицы руки, рассыпалась коса до земли, запутался Владыко в косе, грохнулся без памяти оземь, и девица ровно пуховая покатилась — лежит, ровно уснула. А народ ломится в двери, гремит грозою… «Ох, горе великое!» — думает отрок хоромный, да и ухватил девицу поперек…
— Дедушка, дедушка! — прервал вдруг юноша рассказ Мокоша. — Не то ли терем?
— То, сударь, — отвечал Мокош и продолжал: —Так вот…
— Здесь живет красная Княжна-девица? — спросил опять юноша, дергая за полу Мокоша и устремив очи на высокий терем, которого светлые верьхи выказались из-за рощи.
— Здесь, сударь, здесь… Вот и ухватил, мечется во все углы хоромьнии, а ворота трещат, народ ломится, а сороки троскочут, бьют крылом в окны, туча грозная! хором словно среди ночи стоит…
— Стой, стой, дедушка, пойдем скорее! — вскричал юноша, схватив Мокоша за руку и потащив за собою.
Нить рассказа Мокоша оборвалась, он умолк, запыхаясь, переваливается за юношей, не сводившим очей с терема, — шепчет сердитые речи…
VII
«Мы же на преднее возвратимся, на горькую и бедную память тоя весны», — говорит летопись; поведаем о Киеве и о Князе Киевском Великом Киевском Ярополке.
Не дал бы Светослав, уезжая в Болгарию, стола Киевского Ярополку за его безнравие и слабосердие, если б не умолила его о том Ольга; не послушал бы Светослав и родной матери, если б знал он, чему учит она Ярополка в тайне.
Ярополк был слаб душою, добр, послушен каждому, не только мудрой бабе своей; и потому Ольга ошиблась, полагая, что ее светлые слова падут, как тучное семя на тучную душу его, и он торжественно восстановит крест над Русью.
Ольга умерла с улыбкою святой надежды. Светослав погиб последним героем язычества, Инегильда не пережила горя, и Ярополк принял костыль Княжеский, подтвердив уделы, назначенные отцом, за братьями.
По завещанию Ольги Ярополк должен был жениться на Гречанке, которую Ольга привезла с собою из Царьграда и воспитала в тайне, для внука. Говорили, что это дочь Патриция Константина, сестра Патриция Романа, бывшего впоследствии полководцем во время войны Цимисхия со Светославом; но достоверно этого никто не знал.
Она была собою прекрасна, как божья милость; полюбилась бы владыке Олимпа, увез бы он ее, как Европу, причислил бы к сонму Азов; но не соблазнил бы, как Леду, лебединой своей песнью.
Ольга приучила Марию и Ярополка друг к другу, старалась оковать их любовью; но сердце не живет чужими законами; оно любит тайну, любит затруднения, любит искать свое счастье среди горя. Ярополк видел часто Марию, Мария Ярополка; но их приветливые взоры были холодны, только Ярополку предоставлялось право видеть Марию; Олег и Владимир были лишены этого права.
Но в день смерти Ольги, когда уже все выплакали слезы свои, Владимир, любивший бабку свою искренне, более всех, стоял на коленях перед нею в продолжение всей ночи; тут же перед одром Ольги стояла и Мария. Так провели они ночь, как два ангела, обнявшие могильный памятник.
Занялась заря, оба они очнулись, взглянули друг на друга, опустили очи, и этого было довольно для любви.
Владимир не мог иметь времени узнать, кто такая Мария; ибо на третий день с Добрыней и послами Новгородскими отправился он в Новгород, а Мария знала, кто Владимир, и ничего не хотела более знать, — самое имя Ярополка стало ей ненавистно.
Ярополк, к счастию, и не заботился о красоте Марии; она жила, как очарованная, уединенно в красном дворце зверинца Княжеского, ожидая с ужасом исполнения завещания Ольгина; но Ярополк, занятый сперва поминками бабки, потом поминками отца, не мыслил о женитьбе. Между тем возвратился старый Свенельд, дядька и любимец Светослава, сохранивший чудным образом жизнь свою после пагубной битвы под Доростолом, где он остался на поле сражения между мертвыми телами.
Свенельд, честолюбивый Фэроец, привез Ярополку мнимую волю Светослава, чтоб он женился на его дочери Ауде, представив все неприличие избрать сильному и Великому Киевскому Князю в жены девицу неизвестной породы. Ненавидя Греков, он напугал Ярополка союзом с Гречанкой. «Греки ищут власти над Русью и над тобою!.. прими их веру, совокупись с кровью Еллинской, и будешь платить дань Царьграду, и пойдешь со всеми мужами твоими и повинниками на службу царю!»
