Фридрих Делич - Библия и Вавилон

Ещё тяжелее падает этот упрёк на самого Моисея, если мы станем придерживаться твёрдо буквального содержания Торы, упрёк, единодушно раздающийся из уст всех людей, ищущих Бога и стремящихся к Нему.

Подумать только: Всесильный Бог, «Всеобъемлющий, Вседержитель, Незримый», сам Иегова, — «твердыня, которого дела совершенны» (Второзак. XXXII, 4) вещает среди грома и молний из огненного облака свою святую волю, высекает две каменные доски и пишет на них 10 заповедей собственной рукой, держащей в равновесии весь мир, — а Моисей бросает вечные скрижали вечного Бога и разбивает их на тысячи кусков! И этот Бог пишет вторично другие скрижали, представляющие Его первое и последнее собственноручное, обращённое к человечеству, реальное откровение, а Моисей не даёт себе даже труда передать своему народу, а через него и всему человечеству, слово в слово то, что Бог вырезал на этих скрижалях.

Мы, учёные, считаем тяжёлой виной с нашей стороны, если кто–нибудь из нас хотя бы с маленькой неточностью передаст надпись, сделанную каким–нибудь пастухом, пожелавшим увековечить своё имя на скалах Синайского полуострова, — а Моисей, подтверждая вторично перед переходом через Иордан своему народу 10 заповедей, переделывает не только отдельные слова и фразы, заменяя их похожими, но изменяет в них даже целые места, выдавая их тем не менее за подлинные слова Бога. Таким образом мы до сих пор не знаем, велел ли Бог чтить субботу в память своего отдыха после шести дней творения (Исх. XX, 11) или в воспоминание непрерывной принудительной работы народа израильского во время его пребывания в Египте (Второз. V, 15).

На подобную небрежность по отношению к самым святым заветам Бога, данным Им людям, можно пожаловаться и теперь.

Мы ищем ещё и теперь в горном хребте Синая гору, которая подходила бы ко всему рассказанному в Библии, и в то время, как мы весьма подробно учим о таких сравнительно незначительных вещах, как, например, кольца и железные полосы от ковчега, в котором хранились скрижали завета, относительно внешнего вида скрижалей мы не знаем почти ничего, кроме того, что они были исписаны с обеих сторон.

Когда филистимляне захватили ковчег завета, они увезли его в храм Дагона в Аздоде; на следующее утро изображение Дагона оказалось лежащим ниц перед ковчегом завета (1 Царств V). Когда ковчег был потом перенесён в маленькое пограничное иудейское местечко Веесамис, и обитатели сбежались посмотреть на него, 70, а по другим рассказам 50,000 (!) человек было поражено смертью (1 Цар. VI, 19). Гнев Иеговы поражает даже того, кто касается ковчега по ошибке (2 Цар. VI, 6 и 7).

Но как скоро мы вступаем на почву исторического времени, всякие сведения о ковчеге исчезают. Весьма подробно описывается, как халдеи увезли сокровища иерусалимского храма, все золотые, серебряные и медные сосуды, кружки и чашки (4 Царств XXIV, 13; XXV, 13), но о ковчеге с двумя скрижалями Завета не говорится ни слова. Храм гибнет в пламени, но никто не интересуется вопросом об участи этих двух чудодейственных скрижалей всемогущего Бога, этой величайшей святыни Ветхого Завета.

Мы оставим в стороне вопрос о причинах подобного умолчания. Мы хотим указать лишь, что критика Пятикнижия снимает с Моисея упрёк, падающий на него согласно содержанию Торы. Как утверждает, наравне с другими учёными, Дильман («Kommentar zu den Büchern Exodus und Leviticus», стр. 201), пользующийся высоким авторитетом даже среди католиков, — 10 заповедей являются перед нами в двух различных редакциях, происхождение которых следует приписать не скрижалям, а иным источникам.

Подобным же образом и все остальные так называемые законы Моисея дошли до нас в двух сравнительно более поздних, отделённых одна от другой столетями, редакциях, чем достаточно легко объясняются все встречающиеся в них различия. Мы знаем также, что эти так называемые законы Моисея представляют собой постановления и обычаи, частью уже и до него имевшие силу у сынов Израиля, частью же получившие правовое значение после поселения израильтян в Ханаане. Впоследствии одни были приписаны Моисею и даже — в видах придания им большей святости и ненарушимости — самому Иегове, как высшему законодателю. Подобное же явление мы можем наблюдать и у других древних народов — вспомним лишь законодательства Ману и Вавилона.

Мы указали, что уже около 2600 лет до Р. Хр. мы находим в Вавилоне высокоразвитое правовое государство, и упоминали о большом своде законов Гамураби, регулировавших гражданское право во всех его отраслях. Мы имеем ныне оригинал этого свода, представляющий для науки, особенно истории культуры и сравнительного правоведения, сокровище громадной ценности.

На рубеже 1901 и 1902 гг. французский археолог де Морган и доминиканский монах Шейль имели счастье найти в развалинах акрополя Суз обелиск царя Гамураби в 2,25 метр. вышины, который, очевидно, был увезён из Вавилона вместе с другой военной добычей и на котором самым тщательным образом вырезаны 280 параграфов законов.

Это, как говорит сам царь, — «законы справедливости, которые Гамураби, могущественный и справедливый царь, утвердил на пользу и уважение слабых и угнетённых, вдов и сирот».

«Потерпевший», читаем мы дальше, «имеющий тяжбу, пусть прочтёт этот мой письменный памятник и внимает моим драгоценным словам; пусть эти законы разъяснят ему и решат его дело! Пусть он вздохнёт легко и скажет: Гамураби мой господин, он истинный отец своего народа».

Хотя царь и говорит, что он, солнце Вавилона, изливающее свой свет на север и юг своей страны, написал эти законы, однако сам он получил их от бога солнца, высшего судьи неба и земли, воплощающего в себе всё справедливое. Поэтому величественный обелиск имеет на вершине прекрасный барельеф, изображающий Гамураби, получающего законы от Шамаша, высшего законодателя.

То же случилось и с законами Моисея. Как легко заметить человеческое происхождение и характер израильских законов! Ведь никто не станет утверждать, что святой Бог, который собственноручно написал на скрижалях завета «lô tiqtôl» — «не убий», мог санкционировать кровную месть, которая до сих пор, как проклятие, тяготеет над народами Востока, в то время, как уже Гамураби «почти совсем искоренил следы её»? Никто не станет утверждать, что обрезание, издавна бывшее в обычае у египтян и арабских бедуинов, знак какой–то особенной связи Бога с народом Израиля?

С точки зрения восточного образа мышления и оборотов речи, мы прекрасно понимаем, что постановления для различных мелких случаев обычной жизни (напр. если бодливый бык убьёт человека или другого быка), запрещения кушаний, медицинские предписания относительно кожных болезней, определения жреческой одежды — установлены Иеговой; но это лишь внешняя форма выражения. Бог, для которого лучшая жертва — «дух сокрушённый, сердце сокрушённое и смиренное» — и которому не мог доставить удовольствия жертвенный культ, сходный с культом «языческих» народов (Пс. XXXIX, 7), наверно не мог выдумывать рецептов елея и ладана, как об этом говорится у Моисея (Исх. XXX, 26).

Будущим исследователям предстоит задача определить, что в израильских законах, гражданских и жреческих, специально еврейского и что общесемитического происхождения, а также в какой мере они заимствованы из гораздо более древнего и, конечно, проникшего за границы своей страны вавилонского законодательства. Вспомним, например, о праве возмездия — «око за око, зуб за зуб», о празднике новолуния, так называемых «хлебах предложения», о нагрудниках первосвященника и т. д.

Пока же мы должны быть благодарны, что в вавилонской ŝ’abattu «дне χατ’ εξοχηυ» удалось найти корни «дня субботнего», происхождение которого неясно для самих евреев. Никто не пытался утверждать, что 10 заповедей также заимствованы из Вавилона; наоборот, неоднократно указывалось, что некоторые заповеди, как напр, 5, 6, 7, продиктованы присущим всем людям инстинктом самосохранения. В самом деле, большая часть заповедей так же свято исполнялись в Вавилоне, как и у евреев: непочтение к родителям, лжесвидетельство, всякие посягательства на чужую собственность и по вавилонским обычаям наказывались весьма строго, по большей части смертью.

Так, например, мы читаем в третьем параграфе законов Гамураби: «Если кто–нибудь в тяжбе даст ложное свидетельское показание и не будет в состоянии доказать его, то он должен быть наказан смертью, если он своим показанием подвергал опасности жизнь человека».

Специально еврейской является лишь вторая заповедь, запрещающая идолопоклонство, которая при более близком рассмотрении, по–видимому, носит антивавилонский характер.