Вячеслав Манягин - Апология Грозного Царя
Не сумев найти подтверждений царскому блудодейству, автор стремится приписать Иоанну хотя бы многоженство. На сцену выступают пресловутые семь жен Ивана Грозного, созданные больным воображением западных мемуаристов, начитавшихся сказок о Синей Бороде. Иеремия Горсей, много лет проживший в России, не постеснялся записать в царские жены "Наталью Булгакову, дочь князя Федора Булгакова, главного воеводы, человека, пользовавшегося большим доверием и опытного на войне… вскоре этот вельможа был обезглавлен, а дочь его через год пострижена в монахини" (10). Звучит правдоподобно. Однако, в примечаниях Ю. А. Лимонова.к тексту, мы читаем: "Упоминание жены Ивана IV Натальи Булгаковой - ошибка, таковой не существовало" (11). Эту фразу можно повторить и по отношению к большенству других "жен" Иоанна. В своем "Путешествии по святым местам русским" А. Н. Муравьев указывает точное число Иоанновых жен. Описывая Вознесенский монастырь - место последнего упокоения Великих княгинь и русских цариц, он говорит: "Рядом с матерью Грозного четыре его супруги…" Конечно, четыре супруги - это безусловное нарушение церковного канона. Но, во-первых, не семеро. А, во-вторых, третья супруга царя, Марфа Собакина, тяжело заболела еще невестой и умерла через неделю после венца, так и не став царской женой. Для установления этого факта была созвана специальная комиссия, и на основании ее выводов царь получил впоследствии разрешение на четвертый брак. Надо помнить к тому же, что в царской жизни нет ничего личного, но все - государственное…
Впрочем, для историков такие факты не имеют ровно никакого значения. Когда речь идет о ненавистной им опричнине, они словно теряют способность к объективному анализу и разражаются в адрес Грозного филиппиками, ничуть не стесняясь подменять историческую истину домыслами a la Карамзин или Курбский: "После всенощной в Александровской слободе Иван отправляется в свою опочивальню, где три слепых старика должны были усыплять его своими сказками. Кроме того, сидя у его изголовья, они, вероятно (выделено мой - авт.), оберегали его от ночных видений и избавляли от тяжелого одиночества (как известно, цари в одиночестве не спали - при дворе была должность постельничего, спавшего в одном помещении с царем. В описываемое время постельничим был Дмитрий Годунов, дядя будущего царя Бориса Годунова -авт.). Днем государь имел другие развлечения. Не отправлялся ли он, как говорили, в застенок наслаждаться видом пыток, производимых по его приказанию? Не заменял ли он там палача? Не менялось ли тогда его мрачное и угрюмое лицо, не становился ли он веселее среди этих ужасов, не сливался ли его дикий хохот с криками жертвы? Все могло быть. Но государь развлекался и менее кровавыми играми скоморохов, фокусников и медвежатников" (13).
И с помощью такого примитивного подлога формируется в общественном сознании образ Иоанна, как "кровавого деспота"! Прочтите цитату еще раз, вдумайтесь. Сначала приводится известный факт: царь любил слушать на ночь сказочников. Затем нам намекают, что старики-рассказчики "вероятно" - да и кто может знать это наверняка? - охраняли царя от мук неспокойной совести. После таких намеков самое время объяснить происхождение этих мук. Не утруждая себя доказательствами, автор высыпает на читателя ворох домыслов о дневном времяпровождении царя, который, возможно, шел в застенок, возможно, наслаждался пытками, возможно, заменял там палача и, возможно, дико при этом хохотал. Ну а если не шел, не наслаждался, не заменял и даже не хохотал? Что тогда останется от всех обвинений? Автора это не волнует. Зачем доказательства? Все и так знают, что Иоанн был тираном. И просто сказав: "Все могло быть", - Валишевский уже говорит о "кровавых играх" как о доказанном факте, мельком упоминая, что царь кроме пыток развлекался и скоморохами. Что может сделать маленькая частица "ли"! Вставьте ее в предложение и любая клевета сойдет за правду.
Конечно, царю приходилось отдавать приказы о казнях. Иоанн управлял государством с 1538 г. по 1584 г., почти 46 лет. За это время было казнено 3-4 тысячи человек, т. е. меньше 100 человек в год, включая уголовных преступников (14). При этом "периодическое возникновение широко разветвленных заговоров не отрицает ни один уважающий себя историк". Хотя, правда и то, что невозможно убедить некоторых отечественных и зарубежных исследователей взглянуть на документальные данные беспристрастно. Например. В. Б. Кобрин считает, что заговоров против царя не было, а имели место измышления иностранных мемуаристов, которые, таким образом, пытались показать "слабость" московского режима и убедить своих хозяев вести более активную антироссийскую политику (15). Интересно получается: когда источники сообщают о боярских заговорах - это домыслы; когда пишут о гуманности Грозного - это снисходительность и лесть; зато, когда речь идет о "кровавых казнях" - любая ложь идет "на ура" безо всяких доказательств. Но мемуары той эпохи так и пестрят рассказами о бесчисленных интригах и изменах. Факты и документы - вещь упрямая, а они свидетельствуют, что против Грозного были составлены несколько следующих один за другим опасных заговоров, объединивших многочисленных участников из придворной среды.
Так в 1566-1567 гг. царем были перехвачены письма от польского короля и от литовского гетмана ко многим знатным подданным Иоанна. Среди них был и бывший конюший И. П. Челяднин-Федоров (16), чей чин делал его фактическим руководителем Боярской Думы и давал ему право решающего голоса при выборах нового государя (17). Вместе с ним письма из Польши получили князь Иван Куракин-Булгачов, три князя Ростовских, князь И. Д. Бельский и некоторые другие бояре (18). Из них один Бельский не вступил с Сигизмундом в самостоятельную переписку и передал Иоанну письмо, в котором польский король предлагал князю Ивану Дмитриевичу обширные земли в Литве за измену русскому государю (19). Остальные адресаты Сигизмунда продолжили письменные сношения с Польшей и составили заговор, ставящий .своей целью посадить на русский престол князя Владимира Старицкого (20). Осенью 1567 г., когда Иоанн возглавил поход против Литвы, к нему в руки попали новые свидетельства измены. Царю пришлось срочно вернуться в Москву не только для следствия по этому делу, но и для спасения собственной жизни: заговорщики предполагали с верными им воинскими отрядами окружить ставку царя, перебить опричную охрану и выдать Грозного полякам (21), Во главе мятежников встал Челяднин-Федоров, который, по словам Кобрина, был "знатный боярин, владелец обширных вотчин… один из немногих деятелей администрации того времени, который не брал взяток, человек безукоризненной честности" (22), Сохранится отчет об этом заговоре политического агента польской короны А. Шлихтинга. в котором он сообщает Сигизмунду: "Много знатных лиц, приблизительно 30 человек… письменно обязались (выделено мной - авт.), что предали бы великого князя вместе с его опричниками в руки Вашего Королевского Величества, если бы только Ваше Королевское Величество двинулись на страну" (23). Видать, "неподкупному" Челяднину очень пришлась по вкусу мысль увеличить свои обширные владения за счет польских подачек, иначе с чего бы "безукоризненно честный" боярин решился на иудин грех и возглавил такое мерзкое дело?
Состоялся суд Боярской Думы. Улики были неопровержимы: договор изменников с их подписями находился в руках у Иоанна (24). И бояре, и князь Владимир Старицкий, постаравшийся отмежеваться от заговора, признали мятежников виновными (25). Историки, основываясь на записках германского шпиона Штадена, сообщают о казни Челяднина-Федорова, Ивана Куракина-Булгачова и князей Ростовских. Их всех, якобы, жестоко пытали и казнили (26). Насколько этому можно верить? Во всяком случае, достоверно известно, что князь Иван Куракин, второй по важности участник заговора, остался жив и, более того, в 1577 г., спустя 10 лет, занимал важный пост воеводы г. Вендена. Осажденный поляками, он пьянствовал, забросив командование гарнизоном. Город был потерян для России, а князь-пьяница казнен за эту и предыдущие провинности (27).
Показателен для историографии опричного периода казус с князьями Воротынскими. В исторической литературе упоминаются три брата: Михаил Иванович, Александр Иванович и Владимир Иванович. У некоторых авторов желание "убить" их было так велико, что все трое слились в одну "образцово-показательную жертву деспотии", чей ужасный конец, как всегда красочно, описал Карамзин: "Первый из воевод российских, первый слуга государев - тот, кто в славнейший час Иоанновой жизни прислал сказать ему: "Казань наша"; кто уже гонимый. уже знаменованный опалого, бесчестием ссылки и темницы, сокрушил ханскую силу на берегах Лопасни и еще принудил царя изъявить ему благодарность за спасение Москвы - князь Михаил Воротынский, через десять месяцев после своего торжества был предан на смертную муку, обвиняемый рабом его в чародействе и в умысле извести царя… Мужа славы и доблести привели к царю окованного… Иоанн, доселе щадив жизнь сего последнего из верных друзей Адашева как бы для того, чтобы иметь хотя бы одного победоносного воеводу на случай чрезвычайной опасности. Опасность миновала - и шестидесятилетнего героя связанного положили на дерево между двумя огнями; жгли, мучили. Уверяют, что сам Иоанн кровавым жезлом своим пригребал пылающие уголья к телу страдальца. Изожженного, едва дышащего, взяли и повезли Воротынского на Белоозеро. Он скончался в пути. Знаменитый прах его лежит в обители святого Кирилла. "О муж великий! - пишет несчастный (!? - авт.) Курбский. - Муж крепкий душою и разумом! Священна, незабвенна память твоя в мире! Ты служил отечеству неблагодарному, где доблесть губит и слава безмолвствует…" (28).
