Елена Проклова - В роли себя самой
Как я помню эти эпизоды, когда надо было ехать в карете! Мне подавали карету, я ехала в ней по городу к месту съемок. Ощущение от этого я отказываюсь передать словами. Просто - чудо, просто - сказка. "Жить в сказке" - мы часто так говорим. А мне посчастливилось в тринадцать лет (кажется, самый что ни на есть возраст для принцессы!) узнать, как это на самом деле бывает. Быть взрослой актрисой и сниматься в фильме-сказке - это все равно удовольствие. Но это не та вера. Я не снималась, я жила в сказке, и это не заменить ничем. Мое детское воображение ничуть не сомневалось, что я принцесса. И что я Герда - вот так все сразу, одновременно.
Костюм Герды я носила с такой уверенностью и чувством полной собственности, что однажды... была принята за нищенку. В Ужгороде на бульваре, где стояла гостиница, с другой его стороны был рыночек. Летом и осенью овощей и фруктов было полным-полно. Мы, возвращаясь со съемок, что-то там все время покупали и потом через бульвар возвращались. Я вышла из киношного автобуса с бабулей, а одета была все еще в съемочный костюм. Переодевались мы всегда уже в гостинице. Наряд героини к тому дню уже соответствовал всем превратностям судьбы на долгом пути в царство Снежной королевы - лохмотья по подолу платья и передника, сбитые на горных тропах башмачки.
На базаре бабушка купила огромный арбуз, стала выбирать еще что-то. Я устала, просилась скорей идти. Тогда этот арбуз бабушкой был отдан мне с наказом нести его в гостиницу и там сидеть и ждать ее с остальными покупками. Я побежала через бульвар. Остановилась, ожидая зеленого света, пропуская машины. И услышала, как говорит одна женщина другой:
- Да ты бачь, бачь, яка интересна ныщенка!
- Яка ныщенка?
- Да с гарбузом!
Так естественно я чувствовала себя в платье Герды, что мне в голову не приходило, что кто-то может посмотреть на мой наряд с обычной точки зрения. Например, как на нищенский - впрочем, таким ведь он и был в тот момент по замыслу.
Еще об одной вещи стоит, по-моему, сказать. Снимался эпизод: Герда и Маленькая Разбойница бегут по развалинам замка. Нам сказано было, где именно бежать: от этого дерева - по тропинке, пробежать еще под одним деревом и наконец скрыться за третьим. Камера заработала, мы побежали. От этого дерева - к тому. Уже на бегу я увидела, что с ветки второго на нашем пути дерева свисает змея. В Карпатах полно змей. Увиденная мной была внушительной толщины и свешивалась с ветки точно в том самом месте (разумеется!), где мне следовало пробегать. Что было делать?
Я ни секунду не задумывалась, что у меня есть выбор. Я не остановилась и пробежала там, где надо. Уже было к тому времени внутреннее "встроенное устройство": во время работы все профессиональные требования - это номер один, исключений не бывает.
Наравне с опытом и яркими воспоминаниями "Снежная королева" подарила мне еще один подарок - первое знакомство с Евгением Леоновым, чудесное знакомство. Иначе с этим человеком и быть не могло: всегда смешно, всегда интересно. Потом мы снова встретились, снимаясь в фильме "Гори, гори, моя звезда". В "Мимино" мы не встречались, снимались каждый в разное время.
Зато, когда эта картина была готова, мы вместе поехали с ней в Англию. Самое интересное происходило по утрам в гостинице, где жила наша маленькая делегация: Леонов, я и представитель союзного Комитета кинематографии. Мне как единственной даме в делегации был предоставлен номер люкс, со спальней, гостиной и т. д. Мужчины жили немного попроще. Зато завтракать собирались все у меня: в самом деле, не заказывать же каждому все отдельно и, зевая, жевать в одиночку! Итак, мы собирались, делали общий заказ, а потом сам завтрак происходил в спальне, потому что телевизор стоял именно там, не в гостиной. Мы усаживались по кроватям - их там было две, разделенных проходом, куда мы вкатывали столик с едой. Но Леонов с нами не сидел, он завтракал лежа. Только отнюдь не так, как можно, поторопившись, представить себе "аристократический" процесс съедания завтрака, поданного в постель.
Евгений Павлович ложился поперек кровати, на живот, и, придвигая к себе то одно, то другое блюдо, уплетал еду в хорошем темпе и с той же скоростью занимался самокритикой:
- Так, все, с завтрашнего дня - на диету! Это ужас, это безобразие, как я себя распустил. Начинаю борьбу!
Но еще лучше была его критика, ворчливо-возмущенная, непрекращающаяся, в адрес того, что он уписывал за обе щеки:
- Да что это такое? Это черт знает что! Есть невозможно! Чем они нас кормят? Как этот порридж можно в себя затолкать, хоть глоток... Гадость! А эти хлопья с молоком - дрянь какая-то.
И так далее, и так далее. Он все продолжал комментировать брюзгливым винни-пуховским голосом и не переставал поглощать все, чему давал уничтожительные характеристики.
- Нехорошо, невкусно. То ли дело у меня с утра жена яишенку приготовит! А это что вон там у вас? Дайте-ка мне. Спасибо. Опять гадость невозможная! Это пирожок? Тьфу! То ли дело у меня жена пирожки печет и жарит. Ну, что я тут пропустил? Вон, вижу что-то еще в тарелке... Давайте сюда. Безобразие!
Доставалось от него не только еде. Глядя на экран телевизора, Евгений Павлович и там не видел ничего достойного похвалы:
- Это кино? Да? Разве это кино? Черт-те что... Вот у нас кино снимают, это да!
И ел, и смотрел он, все отрицая, с мрачным лицом, без тени улыбки демон разрушения! А мы прямо-таки покатывались со смеху, потому что каждый раз это было бесконечное представление, даваемое одним актером для узкого круга публики.
(Примечание. Порридж - это как раз и есть та самая "овсянка, сэр!", почти непременная составная часть английского завтрака. Не просто овсяные хлопья, а молотые в тончайшую пыль, которую положено залить кипятком и добавить туда каплю сливок. Без соли и сахара. Замешиваешь такой клейстер и не ешь его, а "принимаешь внутрь", потому что удовольствие от него, действительно, небольшое. Зато польза для хорошей работы желудка. Я неукоснительно следила, чтобы мои спутники не уклонялись от порридж-процедуры, и каждое утро долбила им:
- Сегодня днем коктейли, ночью банкет... Как все это вредно, вы сами знаете. А порридж полезный, не зря же они его придумали. Ешьте, ешьте, не спорьте со мной!)
Получалось, что каждый играл свою роль. У Леонова это, конечно, получалось просто неотразимо. При том, что он в жизни был очень серьезным человеком. Его мнения были всегда умны, авторитетны. Редко от кого приходилось услышать что-то столь глубокое, неожиданное. То, что он говорил, было серьезно - и все равно смешно. Хотя высказанные Евгением Павловичем мысли ничего не теряли от смеха, сопровождавшего реакцию слушателей. Все, что исходило от него - и серьезное, и смешное - легко уживалось вместе, без ущерба одно для другого.
И говорить теперь о Леонове "был" - безумно жалко. Жалко, но при этом еще как бы... недостоверно. Хотя это уже второй случай в моей едва начатой книге, когда замечательнейший человек и артист, вспоминая о котором, после Ролана Анатольевича Быкова, мне приходится говорить в прошедшем времени. Потому что их уход я воспринимаю как некую условность. Смерти нет. Нет проходящего времени: вот оно было - вот его нет. Есть вечное сейчас.
Не хочу сейчас переходить на отвлеченные размышления, их черед еще настанет. Пока что здесь, следуя ходу событий, пора сказать о третьей моей детской картине с буквальным таким для всех ее главных героев названием "Переходный возраст".
Этот фильм на киностудии имени Горького снимал режиссер Ричард Викторов - очень по тем временам прогрессивный детский режиссер и любопытный для близкого знакомства человек. Съемки происходили в Волгограде, куда мне в тринадцать лет было очень интересно съездить. О том, что когда-то я окажусь за границей, побываю в разных странах, в той же Англии, например,- об этом мне тогда даже тень мысли не приходила в голову. А Волгоград-Сталинград - этот город был овеян таким героическим ореолом после войны. Его уже восстановили и воздвигли мемориал Славы, о чем говорили и писали тогда очень много. Да и вообще куда-то съездить - это было огромное событие для детей по тем временам. Для меня тоже, хоть у меня и были уже поездки в Ленинград и Ужгород, но общее представление о том, что редко и малодоступно, распространялось и на меня. У большинства наших граждан не было принято где-то разъезжать, тем более с детьми: свободное время ограничивалось коротким отпуском, а денег всегда было только-только, чтоб прожить не трогаясь с места.
Ну а мне повезло, открылась новая заманчивая перспектива. К городу-герою на Волге, повторю, было совершенно особое отношение: память, слава, подвиг, высокая трагедия и высокая благодарность - весь такой комплекс чувств, совершенно искренних, катарсис. Никакой насмешки или легкомыслия в отношении к войне, победе, ветеранам не было и быть не могло даже в воображении.
Для меня тоже все было всерьез и очень ответственно. Постоять у Вечного огня - такую несравненную честь оказал этот выдающийся город мне, обычной девочке из Москвы. Со мной рядом были какие-то другие пионеры, комсомольцы... Я хорошо помню подъем на курган, как все ближе становились монументальные скульптуры. Потом внутри мемориала - огромный зал, огонь, все так внушительно. Стены с пола до потолка испещрены именами людей, отдавших жизнь за Родину. На меня все это произвело большое впечатление, я прониклась и была в состоянии подъема высоких чувств: я в таком долгу перед прошлым. "Памяти павших будьте достойны", "в жизни всегда есть место подвигу" - не так уж мало людей среди нас, кто может вспомнить собственное глубокое впечатление от этих цитат, пусть даже временное.
