Михаил Лукашев - 10 тысяч путей к победе
Снова и снова расхаживали по киевскому лагерю бирючи и до хрипоты тщетно выкликали охотника на единоборство. Дело складывалось скверно. И вот тогда в шатер к огорченному и встревоженному Владимиру пришел пожилой ополченец с такими словами:
— Княже, есть у меня меньшой сын дома. Я вышел с остальными четырьмя, а его оставил дома. Однажды мял он воловью кожу, выделывая ее, я же стал бранить его за что-то. Так он, рассердившись, эту толстую крепкую кожу разодрал руками…
Из рассказа ополченца выяснилось, что сын его был не только наделен огромной природной силой, развитой к тому же тяжелым, дававшим очень большую нагрузку на руки трудом усмаря — кожевника, отрок славился еще и как искусный борец, не потерпевший ни одного поражения. С самого детства его так и не нашлось никого, кто смог бы «ударить им о землю», то есть повергнуть, одолеть его в борьбе. Как видим, юный силач был именно тем, кого мы ищем. При всей молодости по праву следует признать его «абсолютным чемпионом Древней Руси».
Интересно, что летописец не считал нужным назвать не достаточным сказать о его профессии, которая впол-имя этого юноши простолюдина. Представлялось вполне могла, фигурировать в качестве прозвища, равносильного нынешней фамилии. Вот точно так же осталось неизвестным имя другого киевского отрока, за четверть века до этого сумевшего выбраться из обложенного печенегами Киева и переплыть Днепр под градом их стрел, чтобы принести важную весть из осажденного города. Быть бы и нашему «чемпиону» безымянным усмарем, кожемякой, если бы совсем иная летопись не восполнила этот пробел и не сказала, что звали его Яном.
Обрадованный Владимир приказал немедленно послать за силачом усмарем. А когда Ян прибыл в лагерь и предстал перед князем, тот поведал, чего ждут от него. В первое мгновение отрок смутился: «Княже, не ведаю, по силам ли мне одолеть его… Испытай сначала меня».
Суровое испытание для себя Ян выбрал сам. Он просил отыскать большого сильного быка и разъярить его, прижигая раскаленным железом. Так все и было сделано. А когда разъяренного, со страшно налившимися кровью глазами быка выпустили на волю, Ян встал у него на пути. Смертельного удара рогами юноша избегнул, ловко ступив в сторону. И еще он успел схватить быка за бок и вырвать кожу с мясом, сколько захватила рука его…
Иные специалисты утверждают, что рассказ этот — отзвук древнейших игр с быками, подобных тем, что породили испанскую корриду. Но в любом случае мы, разумеется, не сможем не воспринять такой эпизод как явно легендарную гиперболизацию силы киевского отрока. И тем не менее именно этот эпизод даст редчайшую возможность как бы ощутить живое дыхание загадочного процесса народного мифотворчества.
Летописец, конечно, сам ничего не выдумывал, а описывал только то, что считал фактом. Однако Нестор жил значительно позднее, чем Ян Усмарь. Подвиг юного киевлянина и запись о нем в летописи разделяют более ста лет, в течение которых имя отрока жило в дружинных преданиях. Воины ревностно хранили память о героях былых времен. Но здесь вступили в свои нрава непреложные закономерности рождения легенды вокруг славного имени. Всегда и везде благодарная память народа наделяла любимых героев необычайной силой. И гиперболизация эта, искренняя дань народного восхищения, возрастала прямо пропорционально истекшим годам и столетиям. Вот почему летописный рассказ об испытании силы Яна Усмаря стал как бы интереснейшей моментальной фотографией самой начальной стадии сотворения легенды. Народное предание отметило всего лишь первое столетие своего существования. Его вполне реалистические штрихи еще не успели стереться и просматриваются четко, но рядом с ними уже успела возникнуть и такая чисто мифическая деталь: клок вырванной мощными руками бычьей шкуры… Пройдет еще восемь столетий, в течение которых предание будет жить своей невидимой таинственной жизнью, и на территории Украины запишут теперь уж сказку о спасителе киевлян могучем Кожемяке.
Сгинет бесследно великан-печенег, а на его место заступит ужасный Змий, напавший на Киев. Почти не останется уже былых подлинных деталей событий, но мы сразу же узнаем их даже в причудливых сказочных одеяниях. Вот герой, разгневавшись, что его оторвали от работы, разом разрывает целых двенадцать кож, которые в это время выделывал… А вот, вступив в борьбу с чудовищем, валит его на землю, совсем как Усмарь своего противника-печенега…
Сила и ловкость, выказанные Яном Усмарем, доказывали, что печенег будет иметь достойного соперника.
— Ты можешь с ним бороться! — воскликнул обрадованный Владимир и приказал дать Яну доспехи и оружие. Отрок превратился в воина. А когда рано утром у реки снова послышались призывные крики кочевников, Ян с князем переправились на вражеский берег. Вышел и печенежский богатырь. Был он велик и страшен и, конечно же, ожидал встретить противника под стать себе: такого же великана. Увидев Яна, он даже громко расхохотался. Должно быть, и впрямь рядом с гигантом отрок выглядел не слишком внушительно и даже забавно. Усмарь был среднего роста и телосложения («середний телом»), и ничто не выдавало огромной его силы.
Между полками размерили место для единоборства, и соперники пошли друг на друга. Едва ли еще когда-нибудь бордам доводилось оспаривать столь же ценный приз. Наградой победителю этого «международного матча» X века была жизнь. Крепко схватились они в привычном борцовском захвате, и оказалось вдруг, что великан ровным счетом ничего не может поделать со своим небольшим соперником. Отрок, по словам летописи, «удавил печенезина в руках до смерти и ударил им о землю».
Тысячеголосый крик раздался над бранным полем. Кричали все: и русские и степняки. Одни от ужаса и скорби, другие в грозном боевом азарте. Объятые страхом печенеги не выдержали и бросились в бегство, а киевляне преследовали и избивали их. Опасный враг был побежден и изгнан. А на броде через Трубеж в честь памятного поединка Владимир заложил город, назвав его Переяслав, так как Ян «переял» — перехватил славу у печенежского великана. (Городу этому доведется снова войти в анналы истории, когда через шесть с половиной столетий Богдан Хмельницкий созовет здесь знаменитую Переяславскую Раду, принявшую решение об объединении Украины с Россией). Силача простолюдина князь вопреки всем обычаям приблизил к себе, сделал его «великим мужем». Не забыл и о его старом отце. В дальнейшем летописи говорят о Яне уже как о княжеском воеводе. Не раз еще довелось ему водить киевские полки против печенегов. Воины незыблемо верили в его силу, мужество, боевое искусство и, вдохновленные его примером, смело шли в любую смертельную битву. А на кочевников одно имя юного героя наводило ужас. Слишком хорошо помнили они устрашающую силу своего богатыря, павшего от руки Яна.
Едва ли усмотрим мы, люди второй половины двадцатого века, что-либо необычайное в возвышении древнекиевского ремесленника; «Был достоин — вот и получил награду!» Но в действительности-то было это из ряда вон выходящим случаем. Возможным, быть может, только при Владимире и благодаря широте его совсем не обычных демократических взглядов.
Князь отказался от наемников варягов и построил свои военные силы на общерусской основе: брал в дружину людей даже самого низкого происхождения, ценя не родовитость, а только их личные достоинства. И совсем ведь это не случайность, не благой вымысел-ска-зителей, что рядом с «ласковым князем» Владимиром, знатным боярином Добрыней в былинах встает, по тем понятиям, «смерд» — крестьянский сын Илья Муромец сын Иванович.
«Напрасно исследователи… пытались доказать, что мужицкие, крестьянские черты появились у этого богатыря только лишь в XVI веке. Даже придворная летопись этого времени перешла к новым героям: под 993 годом она рассказывает о простом безымянном юноше кожемяке, победившем печенега и вошедшем в силу этого в боярский круг… — пишет тот же блестящий знаток русской древности Рыбаков. — Однако историческую основу образа Ильи Муромца и первичных былин его цикла мы должны искать в русской действительности времен Владимира, когда князь, нуждавшийся в воинах и боярах, переселял с Севера тысячи людей, а победителей в важных поединках делал из простых ремесленников «великими мужами», то есть боярами».
Такова яркая история первого из известных наших сильнейших борцов прошлых времен — «чемпиона» Древней Руси конца X века Яна Усмаря. Его необычайно колоритная фигура будет столетиями привлекать к себе внимание сказителей, художников, ваятелей. Первое из сохранившихся изображений героя мы находим еще в так называемой Радзивиловской летописи. На миниатюре Ян в одежде простолюдина, долгополой рубахе, гордо попирает ногой поверженного им богатыря. По одну сторону от него устремившиеся в бой киевляне во главе с Владимиром, по другую — бегущие прочь печенеги. Внимание древнего художника вполне закономерно привлек момент победного завершения единоборства. А вот живописцев русского классицизма, живших в конце XVIII — первой половине XIX века, заинтересует уже совсем иной эпизод: полное драматического напряжения легендарное испытание силы отрока. Неудержимо мощное движение рассвирепевшего быка, поспешно отпрянувших от него воинов, один из которых уже опрокинут на землю, и могучие, в крайней степени напряжения вздувшиеся мускулы силача кожевника, схватившего быка, — все это видим мы на обширном полотне Григория Угрюмова, которому отведено одно из заметных мест в ленинградском Русском музее. Оно так и называется «Испытание силы Яна Усмаря». Тот же самый сюжет для своей картины избрал Евграф Сорокин: «Ян Усмарь останавливает быка». Пожалуй, этот менее известный художник достиг в своей работе даже большего динамизма и остроты, чем Угрюмов. Одним из главных произведений ваятеля Бориса Орловского тоже стала выразительная скульптурная группа Ян Усмарь», которую можно видеть в залах Эрмитажа.
