Лев Троцкий - Преступления Сталина
Представим себе человека религиозного, благочестивого, который всю жизнь стремится жить в тесном согласии с Библией. В известный момент враги при помощи фальшивых документов или лжесвидетелей выдвигают обвинение, будто этот человек занимается втайне атеистической пропагандой. Что скажет оклеветанный? "Вот моя семья, вот мои друзья, вот моя библиотека, вот моя переписка за много лет, вот вся моя жизнь. Перечитайте мои письма, писавшиеся самым различным лицам по самым различным поводам, допросите сотни людей, которые били в общении со мною в течение многих лет, и вы убедитесь, что я не мог вести работы, противной всему моему нравственному существу". Этот довод будет убедителен для всякого разумного и честного человека. (Председатель и некоторые присяжные утвердительно кивают головами.)
В аналогичном положении нахожусь и я. В течение сорока лет я словом и делом защищал идеи революционного марксизма. Моя верность этому учению, доказанная, смею думать, всей моей жизнью и, в частности, теми условиями, в каких я нахожусь теперь, создала мне большое число врагов. Чтоб парализовать влияние тех людей, которые я защищаю и которые находят все большее подтверждение в событиях нашей эпохи, враги прибегают к методам личного очернения: они пытаются навязать мне методы индивидуального террора или, еще хуже, союз с гестапо... Здесь отравленная злоба уже переходит в глупость. Критически мыслящие люди, знающие мое прошлое и настоящее, не нуждаются ни в каком расследовании, чтоб отвергнуть эти грязные обвинения. А всем тем, которые недоумевают и сомневаются, я предлагаю выслушать многочисленных
свидетелей, изучить важнейшие политические документы и, в частности, расследовать мои архивы за весь тот период, который особенно пытаются очернить мои враги. ГПУ отдает себе безошибочный отчет в значении моих архивов и стремится овладеть ими какой угодно ценой.
Председатель: Что такое ГПУ? Присяжные заседатели этого названия не знают.
-- ГПУ -- это советская политическая полиция, которая в
свое время была органом защиты народной революции, но пре
вратилась в орган защиты советской бюрократии против наро
да. Ненависть ко мне бюрократии определяется тем, что я ве
ду борьбу против ее чудовищных привилегий и престутпного про
извола. В этой борьбе и состоит суть так называемого "троц
кизма". Чтоб разоружить меня перед лицом клеветы, ГПУ стре
мится овладеть моими архивами, хотя бы ценою грабежа, взло
ма и даже убийства.
Прокурор: Из чего это можно заключить?
-- 10 октября я во второй или в третий раз написал своему
сыну50, живущему в Париже: "Не сомневаюсь, что ГПУ пред
примет все, чтоб захватить мои архивы. Предлагаю немедлен
но передать парижскую часть архивов на хранение какому-ли
бо научному учреждению, может быть, голландскому Институту
социальной истории, еще лучше -- какому-либо американскому
учреждению". Это письмо я послал, как и все другие, через па
спортную контору: других путей у меня не было. Сын немед
ленно приступил к сдаче архивов парижскому отделению гол
ландского Исторического института*.
Но после того, как он сдал первую партию, институт подвергся ограблению. Похитители выжгли аппаратом большой силы дверь института, работали целую ночь, обыскали все полки и ящики, не взяли ничего, даже случайно забытых на столе денег, кроме 85-ти килограммов моих бумаг. Своим образом действий организаторы грабежа настолько разоблачили себя, как если бы начальник ГПУ оставил на месте преступления свою визитную карточку. Все французские газеты (кроме, разумеется, "коммунистической" "Юманите", которая является официозом ГПУ) открыто или замаскированно высказали свою уверенность в том, что ограбление совершено по приказанию Москвы. Отдавая дань технике ГПУ, парижская полиция заявила, что французские взломщики не владеют такой мощной аппаратурой... К счастью, парижские агенты ГПУ поторопились и попали впросак: первая партия бумаг, сданная институ
* Как я вижу из письменных показаний сына, врученных судебному следователю 19 ноября 1936 года, сын передал первую часть архивов еще до получения письма от 10 октября, руководствуясь моими предшествующими письмами, в которых я не раз выражал свои опасения насчет архивов, хотя и в не столь категорической форме.
ту, составляла не более двадцатой части моих парижских архивов и состояла главным образом из старых газет, представляющих исключительно научный интерес; писем взломщики захватили, к счастью, очень мало...
Я жду новых, более решительных покушений, может быть, и здесь, в Норвегии. Во всяком случае, я позволяю себе обратить внимание судей на то обстоятельство, что ГПУ совершило набег на архивное помещение вскоре 'после того, как я назвал голландский Исторический институт в письме, прошедшем через руки паспортной конторы. Не в праве ли я сделать предположение, что ГНУ имеет своих агентов в тех самых норвежских учреждениях, которые призваны контролировать мою переписку? Если так, то контроль превращается в прямую помощь взломщикам. Парижский набег агентов Сталина впервые навел меня на мысль о том, что инициатива покушения этих господ (жест в сторону обвиняемых) на мои архивы могла также исходить от ГПУ...
Председатель: На чем вы основываете ваше подозрение?
-- Дело идет только о гипотезе. Я не раз спрашивал себя:
кто внушил этим молодым людям план набега? Кто вооружил
их столь совершенным военным аппаратом для подслушива
ния моих телефонных разговоров? Ведь норвежские наци, как
показали последние выборы, пока еще ничтожная группа. Пер
воначальная моя мысль была: здесь замешано гестапо, которое
хотело выудить таким путем моих единомышленников в Гер
мании. Участие в этом деле гестапо остается для меня несом
ненным и сейчас.
Председатель: Каковы ваши основания?
-- За последние недели перед покушением господа фаши
сты нередко посещали наш двор и даже нашу квартиру, чаще
всего под видом покупателей дома... Поведение этих "покупа
телей" не раз возбуждало мои подозрения: сталкиваясь со мною
во дворе или в доме, они делали вид, что не замечают меня: у
них просто не хватало решимости мне поклониться. Храбрость
этих молодых людей вообще отставала от их злой воли: неда
ром они капитулировали перед одной мужественной девуш
кой-- Иордис Кнудсен...
За несколько дней до покушения к нам во двор пробрался иностранец в тирольском костюме и, когда увидел меня, сейчас же отвел глаза в сторону. На вопрос, чего ему нужно, он бессмысленно ответил: "купить хлеба", причем назвал себя туристом, австрийцем. Но у нас в доме жил в те дни австриец, который, выпроводив вежливо посетителя за ворота, сказал мне: этот субъект говорит не на австрийском, а на северо-не-мецком языке. Я не сомневаюсь, господа судьи, что подозрительный турист был инструктором в подготовке покушения.
Главный обвиняемый: Это был мекленбуржец. Он действи
тельно был туристом и носил тирольские брюки. Ему было не больше восемнадцати лет... Никакого отношения к нашему плану он не имел. Мы встретились с ним случайно в гостинице.
-- Ага! Подсудимый признает, следовательно, свою связь с
тем мекленбуржцем, который почему-то выдал себя за австрий
ца. Что касается возраста, то "туристу" было никак не менее
23-х лет. Ему незачем было искать хлеба у нас, когда есть бу
лочные. Случайная встреча в гостинице? Я этому не верю. ,В
заявлении подсудимого правдива лишь ссылка на тирольские
брюки...
Что фашисты, особенно германские, относятся ко мне с ненавистью, это они достаточно доказали. Во время травли против меня французской реакционной печати, главные материалы доставлялись из Германии. Когда гестапо при каком-то обыске нашло в Берлине пачку моих старых писем, еще из дофашист-ских времен, Геббельс расклеил по всей Германии афиши с разоблачением моей преступной деятельности. Мои единомышленники в Германии приговорены ко многим десяткам лет тюрьмы.
Адвокат В.: Как давно?
-- Арестуются и приговариваются все время, в том числе и
в течение последних месяцев. Начиная с первых лет своего из
гнания, я не раз доказывал в брошюрах и статьях, что поли
тика Коминтерна в Германии подготовляет победу наци. Тогда
царила пресловутая теория "третьего периода". Сталин разре
шился афоризмом: "социал-демократия и фашизм -- близнецы,
а не антиподы". Главным врагом из двух "близнецов" счита
лась, однако, социал-демократия. В борьбе с нею германские
сталинцы доходили до прямой поддержки Гитлера (знамени
тый прусский плебисцит)51. Вся политика Коминтерна пред
ставляла цепь преступлений.
Я требовал единого фронта с социал-демократией, создания рабочей милиции и серьезной, а не театральной борьбы с вооруженными бандами реакции. В течение 1929--1932 годов была полная возможность справиться с движением Гитлера. Но нужна была политика революционной обороны, а не бюрократического тупоумия и хвастовства. Наци очень внимательно следили за внутренней борьбой в рядах рабочего класса и отдавали себе ясный отчет в опасности для них смелой политики единого фронта. В этом смысле можно вполне понять попытку гестапо овладеть при помощи своих норвежских единомышленников моей перепиской...
