Фаина Гримберг - Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы
А покамест Хлоповы переведены еще «ближе» к Москве, в Нижний Новгород, откуда их наконец-то вызывают вновь в Москву. Оказывается, Марья-Анастасия совсем здорова. Наряжается нечто вроде следствия, для того чтобы выяснить, чем же заболела царева невеста уж без малого семь лет тому назад. Что собой представляло это «следствие»? Было ли оно «наряжено» специально для того, чтобы «официальным порядком» вернуть Хлоповых во дворец? Можем осторожно предположить, что Филарет и Михаил стояли за возврат Хлоповых. Возможно даже, что Марья-Анастасия нравилась Михаилу и он уговаривал отца простить, что называется, Хлоповых. А впрочем, все это не более чем романтические домыслы. В реальности же очевидно, что Хлоповы в бытность свою при троне успели нажить себе достаточно сильных врагов; в частности, против них были Салтыковы – племянники старицы Марфы. Вероятно, отчасти вследствие интриги Салтыковых Хлоповы очутились в Тобольске. Надо заметить, что «на следствии» Хлоповы повели себя несколько самоуверенно. Почему? Неужели они имели доказательства того, что молодой царь пристрастен к их родственнице? Во всяком случае, Хлоповы смело обвиняют в давней болезни девушки именно Салтыковых. Сама невеста утверждает, что болезнь была наслана «врагами» («приключилась от супостат»); отец ее стоит на том, что именно Салтыковы дали его дочери «водки из аптеки», после чего она заболела. Один только Гаврила Хлопов, благоразумный дядя незадачливой невесты, выдвинул «нейтральную версию»: девушку, мол, просто перекормили сластями…
Сначала действия Хлоповых вроде бы достигают желанной цели. Семейство Салтыковых сослано. Однако за них вступается старица Марфа. В результате Хлоповы отосланы назад в Нижний Новгород, несчастная их родственница так и не вышла замуж: кто бы решился посвататься к той, что была нареченною царской невестой!
Молодому царю уже за двадцать. Вероятно, по инициативе Филарета, улаживается брак Михаила с Марьей Владимировной Долгоруковой. Но менее нежели через год юная супруга умирает. Была ли причина ее смерти естественной? Или же рискованное родство с Долгоруковыми сразу сделалось опасным для Романовых, ведь Долгоруковы были Рюриковичи… Наверное, на подобные вопросы мы никогда не сможем ответить: слишком мало данных…
Во всяком случае, после смерти первой жены Михаил женится на дочери Лукьяна Стрешнева Евдокии. Род Стрешневых – дворянский, не боярский, не княжеский, незначительный, бедный род. «Царское родство» позволило Стрешневым несколько «поправиться», но «худое происхождение» их помнилось хорошо, и возможно было окорачивать их, не давать особенно заноситься.
От Евдокии Стрешневой Михаил имел большое число дочерей и троих сыновей. Дожили до совершенных лет три дочери и сын Алексей Михайлович. Дети рождались едва ли не каждый год. Причины повышенной смертности следует, вероятно, искать не в слабости здоровья царя или царицы, но в самих условиях питания и воспитания. Обильная, жирная и тяжелая пища, малоподвижный образ жизни – все это не способствовало здоровью. Царские дети были лишены того, что имели дети беднейшего крестьянина: царевичи и царевны почти не допускались на свежий воздух.
Любопытно, что потомство царской четы не так уж часто видело своих родителей. Каждому ребенку от рождения отводились отдельные покои – комнатки с низкими потолками и затянутыми слюдой оконцами. Слово «мама» означало начальницу над няньками и прислугой ребенка. Кормила ребенка непременно кормилица. Кормилица и «мама» приносили особую присягу, в которой обязывались беречь своего питомца. Кормилица и «мама» были должности почетные, дававшие семье возможность выдвинуться и приобрести некоторое материальное благополучие.
«Верх» – теремные покои, где обитали царицы и царевны, – представлял собой весьма пеструю картину. Среди приближенных женщин первых цариц династии Романовых было не так много знатных особ. Значительную роль в жизни теремов играли мастерицы – вышивальщицы, бельевщицы – из царицыных «мастеровых» (или «мастерских») палат. Столь же значительную роль исполняют шутихи и «дурки», песенницы и сказочницы-бахарки. В функции царицы входили дела милосердия. От ее имени раздавали милостыню у церквей по праздникам, а также праздничную милостыню в тюрьмах. На имя царицы подавались просьбы – «челобитные», которые разбирали особо назначенные дьяки. Значительное время уходило на посещение церковных служб и поездки на богомолье по монастырям. Царица и дети при этом находились в закрытых, с завешанными оконцами экипажах. Замыкала подобный поезд специальная телега, куда складывались дары и челобитные.
Едва ли первая царица, Евдокия Лукьяновна Стрешнева (или, как тогда писалось: «Стрешневых»), была грамотна. Но сохранились сведения о том, что царевен грамоте учили. Например, Татьяна, младшая дочь Михаила Федоровича, овладела грамотой и прочитала Часослов («Часы») и Псалтирь. Ее обучали по распоряжению ее отца; в честь окончания обучения была сделана девочке новая одежда. Учиться, впрочем, было очень трудно; и грамотность не была распространена вследствие, во-первых, отсутствия рациональной методики обучения (каждая буква, например, имела непростое название – «аз, буки, веди, глаголь»; складывая слоги, надо было вслух произносить эти названия, что вовсе не облегчало процесс обучения); и во-вторых, церковь негативно относилась к попыткам писания «мирских» книг, запрет был наложен и на чтение Ветхого и Нового Завета, эти «священные книги» имели право читать лишь духовные лица. Иностранными языками царь не владел, но у нас нет оснований предполагать, что он знал латынь или греческий.
Таким образом, развлечения царского семейства были достаточно просты, а порою и грубы. Впрочем, не стоит полагать, будто обычай держать калек при дворе и в знатных домах для развлечения был именно русским обычаем. Вспомним хотя бы знаменитые портреты шутов и придворных калек – «труанов» – династии Габсбургов, исполненные гениальной кистью Веласкеса… Вот вам – и руки перед едой мыли, и с тарелок ели; и Сервантеса, Веласкеса, Кальдерона имели; однако развлекались зрелищем телесного уродства… Интересно, что сведений о карликах и калеках при древнерусских владетельных домах не имеется… Надо осветить еще одну важную сторону жизни первых Романовых: именно при них явилась «слежка» (Котошихин, о котором мы еще будем говорить, пишет о большом числе специальных следильщиков, соглядатаев и доносчиков). За кем же и зачем надобно было следить? Выслеживали словесные оскорбления, которые могли наноситься государям, и, что еще важнее, – возможные заговоры. Почему? Тоже вполне понятно: Романовы не чувствовали себя на троне прочно и, что называется, «законно». Их подозрительность вовсе не была патологической. И вправду, за каждой бабьей сплетней могли тянуться липучие нити заговоров. Рюриковичи и Гедиминовичи по-прежнему существовали, соблазн захватить престол и власть был велик; захват власти отнюдь не был нереален. Вовсе не случайно при первых Романовых неоднократно созываются земские соборы: знать и высшее духовенство необходимо ублажать, предоставлять им право в той или иной мере участвовать в делах государства. Разумеется, земские соборы созываются именно в критические моменты, когда возможность узурпации нарастает. Таким образом, атмосфера подозрительности, доносов и жизни в постоянной «грозе» не была результатом какой-то особенной жестокости и подозрительности Романовых, но закономерно следовала из их недостаточно упрочившегося положения. Тип жестокого и подозрительного государя характерен и закономерен для раннего абсолютизма (выше мы уже говорили о Генрихе VIII и Иване Грозном). «Самодержавная» власть Романовых оставалась еще очень непрочной, плюс ко всему о них все еще держалось мнение как о худородных выскочках. В условиях клановости общества подобное мнение легко становилось «народным», что называется; то есть из палат Рюриковичей и Гедиминовичей спускалось к низшим членам кланов, к «обслуживающим» и «зависимым». Уже при Алексее Михайловиче эта «нормальная подозрительность» Романовых обрела официальную форму: был создан Приказ тайных дел. И, надо заметить, Романовы умели хранить свои «тайные дела», архив этого Приказа не сохранился. Кстати, таким же образом не сохранились или дошли в очень искаженном виде материалы процессов над участниками «Софьиной партии», материалы о таинственной княжне Таракановой и т. д. Таинственность окружает и скупые сведения о Земском соборе, решениями которого Романовы «были избраны». При такой таинственности, конечно, могли сыграть роковую роль свидетельства иностранцев; поэтому Романовская концепция с самого начала относилась к подобным свидетельствам боязливо и с подозрением. Это отношение по инерции сохраняется и по сей день; все еще не издано, не переведено на русский язык большое число зарубежных источников по русской истории, а те, которые переведены, изданы в сокращенном варианте. Но следует отметить, что в последнее время лед тронулся, можно сказать; и как было бы хорошо, если бы дело дошло, например, до издания своеобразной библиотеки иностранных источников…
