Валерий Шамбаров - Начало России
На столь выгодной должности Вельяминов близко сошелся с ордынскими и генуэзскими купцами, участвовал в их делах, предоставлял льготы. Они тоже не обижали высокопоставленного партнера, в кубышку тысяцкого текли золотые ручейки. Правда, страдали русские купцы, но кто посмеет спорить с самим тысяцким, государевым родственником? Василий начал считать себя чуть ли не вторым великим князем, распоряжался на Москве единолично. Завершая земную жизнь, передал свой пост и полезные связи старшему из детей, Василию Васильевичу.
Но до Семена Гордого дошли жалобы на махинации Вельяминовых, да и их амбиции раздражали великого князя. Он показал семейству, что должность тысяцкого отнюдь не наследственная, передал ее Алексею Босоволкову по прозвищу Хвост. Не тут-то было! У нового доверенного боярина нашлось множество врагов, подмечали каждое его прегрешение. Густо доливали клеветы. До того накрутили государя, что он возвратил высокий пост Василию Вельяминову, а Босоволкова отстранил и даже приказал братьям, чтобы вообще не принимали на службу ни его, ни его детей.
А главной заботой московского правительства стала литовская угроза. Ольгерд Гедиминович настойчиво распространял свое владычество на восток. Смоленские князья сочли, что смогут избавиться от ордынской дани, если вступят в союз с Литвой. О, им охотно распахнули объятия. Но теперь Смоленск боялся, что татары отомстят. Чтобы литовцы поддержали, не бросили в беде, приходилось подлаживаться к ним, княжество попало в полную зависимость от союзников.
Поддержка и впрямь была не лишней. Ситуацией решил воспользоваться брянский князь Глеб Святославович. Помчался к хану, взялся отобрать Смоленск, а за это выпросил ярлык на него. Но в Брянске народ и без того был недоволен Глебом. А война со смолянами, присланные князю отряды татар, их грабежи и насилия подлили масла в огонь. В Брянск как раз приехал митрополит, но люди не постеснялись его присутствием, взбунтовались и убили Глеба. Его наследники все-таки сунулись побороться за Смоленск, но вмешался Ольгерд, разметал брянские дружины, князья очутились в плену, а Брянское княжество досталось победителю.
Открыто нападать на Московское государство он остерегался. За своих данников могла вступиться Орда. А литовцы испробовали на себе ураганные набеги татарской конницы, война обернулась бы неисчислимыми убытками. Но Ольгерд не оставлял попыток ущипнуть русские земли. Пробовал осаждать Можайск – как бы желая возвратить его смоленскому князю. С Новгородом и Псковом он вел политику кнута и пряника. Манил местных бояр передаться под его владычество, обещал защиту, но и подхлестывал вторжениями и опустошительными набегами.
Литовский государь забросил удочки и в Тверь, женился на дочке склочной Настасьи Ульяне, сестре четверых князей Александровичей. Поддакивал, что владеть княжеством должны они, а не их дядя Василий Кашинский. В общем, исподволь, без большой войны, силился отрывать от Руси кусок за куском. Ольгерд, как и его отец Гедимин, вел себя достаточно мудро. В присоединенных русских областях сохранялись прежние обычаи и порядки, только князей заменяли литовцы. Православие Ольгерд не задевал.
Сам он вместе с ядром литовских воинов оставался язычником, приносил жертвы перед идолом Перкунаса в заповедных лесных капищах. Но к религиозным вопросам относился чисто прагматически. Всем сыновьям от первого брака позволил креститься. Ведь львиную долю его подданных составляли русские. Единоверцам было удобнее править ими, а другие русские легче подчинятся единоверцам. Лишь одно не давало покоя Ольгерду, митрополия в Москве. Он прекрасно осознавал силу и авторитет духовной власти. Получалось, что священники в его государстве тоже подчиняются Москве, его подданные вольно или невольно почитают центром Руси Москву. Митрополия сдерживала и тех, кто мог отделиться от Москвы.
Ох, как мечтал Ольгерд заиметь собственную митрополию! Такую, чтобы располагалась на его территории, митрополит был послушным литовскому государю – и лопнут последние скрепы, связывающие Москву, Новгород, Псков, Тверь, Рязань… Он не сидел сложа руки, обратился в Константинополь. Но патриархия не хотела ссориться с Москвой, оттуда греки получали немалые доходы. Не хотели они портить отношения и с Ордой. Ольгерду отказали. Он рассвирепел, воспринял отказ как личную обиду. Отыгрался на православных, предал мучительной казни нескольких проповедников, святых Антония, Иоанна и Евстафия Литовских. Сыновей от второй жены, тверитянки, Ольгерд стал воспитывать в язычестве, назло православным пустил в Литву католических миссионеров, взял их под покровительство.
Но эмоции улеглись, а здравый смысл подсказывал – католицизм оттолкнет русских. А тут как раз до Ольгерда дошли известия: в Болгарии учреждена своя, Тырновская патриархия. Православная! Почему не попробовать? Литовские гонцы засобирались в Тырново. Болгары обрадовались – их патриархию кто-то признал за границей! Просьбу выполнили, прислали в Киев митрополита, некоего Феодорита. Хотя хитрость не удалась. Русское духовенство не подчинилось непонятному митрополиту. Оно привыкло, что церковью руководит Константинополь, а греки разъясняли, что Тырновская патриархия – самозваная. Встревожились и в Москве. Поняли, кто зазвал Феодорита. Состарившийся митрополит Феогност снарядил посольство в Византию. Описывал достоинства св. Алексия и убеждал после своей смерти поставить на митрополию именно его.
Но все насущные заботы и планы неожиданным образом были скомканы. Издалека, из глубин Китая, подползло кошмарное бедствие. Черная смерть, чума. Разносили ее крысы, отъедались на трупах, размножались, а потом разбегались из вымерших городов. Чума путешествовала на кораблях мореплавателей, с паломниками, купеческими караванами. Разгулялась по Индии, Персии, Средней Азии. Поразила повальным мором Золотую Орду. Через черноморские порты перекинулась в Византию, Италию, страшно опустошила Испанию, Францию, Англию, Германию, Скандинавию – в Европе легла в могилы треть населения. А потом, кружным путем, чума проникла на Русь. Заунывно зазвонили колокола и заголосили по умершим в Пскове, Новгороде, Смоленске, Чернигове. Белозерск и Глухов вымерли до последнего человека. А опустевших деревенек никто и не считал.
Жили люди, строили, добывали хлеб насущный – и в одночасье не оставалось никого. Стояли заброшенные избы, к которым невозможно было подойти от трупного смрада. Пировали в царстве смерти только крысы и воронье. В 1353 г. поветрие обрушилось и на Москву. Одним из первых скосило митрополита. Погибель не разбирала богатых и бедных, боярские хоромы и избы бедноты. Без спросу шагнула и в государев дворец. Почти в одночасье князь Семен лишился двоих сыновей, остался бездетным. А следом за ними чума ужалила государя. Он умирал в муках. С хрипами и стонами, из последних сил диктовал завещание. Старался позаботиться о супруге. Грезил о сыне – несуществующем, но вдруг родится?
Молил братьев, Ивана и Андрея, быть дружными, заботиться о его вдове. Завершил он свою духовную грамоту необычными словами: «А записывается вам слово сие для того, чтобы не престала память родителей наших и свеча бы не угасла». О какой свече он думал в те минуты? О династии московских князей? О возрождении Руси? Или, уходя в смертный мрак, смотрел на путеводный огонек свечи перед ликом Спасителя над своим ложем? Нет, свеча не угасла. Но она еле теплилась. Плакала восковыми слезами среди половодья человеческих слез. Трепетала язычком пламени, готовым померкнуть под первым же порывом ветра…
Семен Иванович не знал, что его слова о свече пройдут сквозь века. Но он не знал и того, что другие его заветы – о дружбе братьев, о разделе владений между ними, не имеют смысла. Из троих сыновей Ивана Калиты чума пощадила лишь среднего, Ивана Красного. Того самого, который был женат на Александре Вельяминовой. Мор не тронул и детей Ивана, дочку Любашу и двухлетнего Дмитрия. А младший брат государя Андрей успел еще порадоваться, успел узнать, что скоро станет отцом. Хотя ребенка уже не увидел, княжич Владимир Андреевич родился сиротой. Его назовут Владимиром Храбрым, а Дмитрия – Донским, но это будет еще не скоро. Кто мог предвидеть их грядущую славу?
Престол унаследовал Иван Красный, то есть красивый. Но что значила красота в царстве смерти? Многим казалось, что настал конец света. Отказывались от всего земного, раздавали имущество, постригались в монахи. Однако убийственное поветрие обладало некими непонятными закономерностями. Выбирало сложные маршруты продвижения, исчезало так же внезапно, как приходило. Вот и по Руси пронеслось и сгинуло. Люди оглядывались, приходили в себя. Получалось, что еще не конец. Получалось – надо жить…
5. Великий князь Иван II Красный
Русь пострадала от чумы очень сильно. Было подорвано хозяйство, замерла торговля, поредели боевые дружины. Сколько хлебопашцев, мастеров, купцов, княжеских и боярских слуг упокоились в наспех вырытых могилах, а то и в своих же домах, на дорогах, если некому было похоронить? Но на людей катастрофа подействовала по-разному. Одни каялись, полнее и глубже обращались к Господу. Осознали, насколько ничтожны любые дрязги, обиды, корыстные соблазны перед лицом Вечности. Другие наоборот, спешили воспользоваться последствиями.
