Джон Грэйнджер - Империя Александра Македонского. Крушение великой державы
Филипп II стал ведущим государственным деятелем своего времени, созидательным политиком, чья деятельность превратила Македонию в великую державу на последующее столетие. Этот аспект его достижений проявился через несколько лет, поскольку в первый период своего царствования он был занят обеспечением безопасности своего положения и укрепления царства.
Филиппу приходилось грамотно сочетать хитрую и умелую дипломатию, вооруженные силы и внимательное отношение к развитию ресурсов царства. У него были примеры деятельности предшествующих царей Македонии, однако не каждый новоиспеченный царь, к тому же немногим старше двадцати лет от роду, поступал таким мудрым образом. Часть гения Филиппа и состоит в том, что он смог успешно использовать все нужные составляющие грамотной политики одновременно.
Когда Филипп стал царем, ему было около 23 лет, при вступлении на трон он был на несколько лет старше, чем его братья, и обладал совершенно отличным от них жизненным опытом. Он вырос при дворе своего отца Аминты III в то время, когда в Македонии царил относительный мир, поскольку он родился на следующий год после того, как в 383/382 г. до н. э. Аминта вернул свое царство. Он видел усилия, которые прилагал его отец для развития государства, но был и свидетелем угроз со стороны внешнего мира. В своей семье он был лишь одним из многих детей, со старшими братьями, старшей сестрой и младшими единокровными братьями. Привлечь к себе внимание было нелегко.[79]
В возрасте 12 лет он был послан в качестве заложника к иллирийцам, вероятно, к царю Бардалису, вместе с данью, которую платил Александр II (старший брат Филиппа и царь Македонии в 369–368 до н. э.), чтобы избежать вторжения.[80]
Вскоре после этого, примерно в возрасте 14 лет, он был послан в Фивы, вновь в качестве заложника. Это положение не было опасным или даже некомфортным. Заложник, особенно ребенок, попадал в семью значительного человека, с ним обращались как с членом семьи и давали образование. В Фивах Филипп жил в доме влиятельного политика Паммена[81] в те годы, когда Фивы были самым сильным государством Греции. Он отсутствовал в Македонии во время убийства его брата Александра и Птолемея Алорита и возвратился домой, когда в 365 г. до н. э. царем стал его другой брат, Пердикка. В течение последующих пяти или шести лет он был полностью лоялен к Пердикке, ему были доверены, возможно, через несколько лет собственные земли, на которых он должен был содержать собственную же армию, вероятнее всего численностью большей, чем просто отряд телохранителей.[82]
Поведение Филиппа в первый год царствования свидетельствует о его просчетах всего того, что необходимо было сделать. В его начинаниях Филиппу помогали два важных фактора: кризис в Македонии был настолько силен, что у царя были развязаны руки для его разрешения, а греческие государства игнорировали происходившее в Македонии. Не без оснований полагая, что продолжающийся политический кризис царства является лишь еще одним примером его хрупкости и нестабильности, они не торопились вмешиваться, да и делали это лишь в минимальной степени. Несмотря на Всеобщий мир 360 г. до н. э., международный кризис продолжался, в частности, в Афинах, союз которых в 357 г. до н. э. начал рушиться, когда Священная война охватила всю Центральную Грецию на последующие десять лет. Филипп получил передышку, во время которой главные враги Македонии или вовсе не испытывали интереса к ней, или были заняты в других местах. В это время он заложил основы своих более поздних достижений.
Основным приоритетом было внутреннее состояние царства. Филипп приказал убить своего единокровного брата Архелая, это обезопасило его трон, поскольку Архелай был следующим претендентом на трон из его семьи. Другой проблемой были «претенденты» извне. Так, при поддержке фракийцев, сначала царя Котиса, а затем его преемника Берисада, добиться власти пытался Павсаний. Берисад сам лишь недавно пришел к власти и, возможно, поэтому согласился отступить, получив взятку. Здесь сработала способность Филиппа убеждать: Берисад был наследником Котиса вместе с двумя братьями, и они в это время воевали друг с другом. Теперь на некоторое время можно было не беспокоиться по поводу Фракии.[83]
Поддержка Аргея со стороны Афин была столь же нестабильной, как и поддержка Павсания Фракией. 3000 афинских гоплитов высадились с ним в Метоне, но предполагалось, что дальше Аргей сам проложит себе дорогу к трону. Это было разумно, поскольку претендент должен быть показать, что пользуется поддержкой местного населения, а без нее никто не стал бы помогать ему. Основной целью Афин на севере было получение контроля над Амфиполем, который теперь стал независимым городом, но с македонским гарнизоном. Филипп вывел эти войска. Несомненно, они требовались ему для более активного использования, но сам факт их отзыва должен был подействовать на Афины. Это, видимо, показало вновь открывшуюся уязвимость Амфиполя и молчаливое согласие Филиппа на повторный захват его Афинами. Афинские войска Аргея остались в Метоне, а сам Аргей направился в Эги с очень небольшим отрядом наемников и немногими македонскими изгнанниками и афинянами, которые поддерживали его предприятие.
Он подошел на 20 км к Эги, но не получил поддержки населения ни во время похода, ни в городе. Он повернул назад, намереваясь вернуться в Метону, возможно, надеясь убедить размещенные там войска афинян более активно выступить в поддержку его дела, но по пути его перехватил Филипп. Последний легко разбил войска Аргея, многие из наемников были убиты, македонские изгнанники, многие из которых были связаны с лояльными македонцами, были взяты в плен, афиняне были отпущены с дарами. Филипп не хотел создавать ситуацию, при которой Афины могли бы стремиться к мести. Афинские войска из Метоны отплыли домой, захватив и освобожденных. В Афинах перспектива возвращения Амфиполя в сочетании с провалом интервенции в Македонии настроила Собрание в пользу мира. Аргей исчез; вероятно, если он не пал в битве, то был казнен. Что произошло с изгнанниками, неизвестно, но скорее всего Филипп держал их в качестве заложников для обеспечения лояльного поведения их родственников или казнил их как предателей.[84]
С вторжениями по суше справлялись с подобной же смесью силы и дипломатии. Бардалис не продолжил свои успешные вторжения или вследствие понесенных в битве потерь, или из-за того, что Филиппу удалось договориться с ним о перемирии.[85] Филипп определенно откупился от угрозы вторжения пеонийцев с севера с помощью даров пеонийскому царю.[86]Ни одна из этих мер не могла быть решающей в долгосрочной перспективе; дары могли только возбудить аппетит пеонийцев, а победа Бардалиса могла только побуждать его к следующему вторжению.
Точная последовательность всех этих вторжений, дипломатических шагов и маневров неясна, но все это определенно имело место в 359 г. до н. э., на очень раннем этапе правления Филиппа. Большая часть маневров и переговоров, возможно, заняла очень короткое время, и, может быть, они проходили более или менее одновременно. Их успех должен был консолидировать поддержку царя со стороны македонцев. Показателем этого стало нежелание жителей Эги присоединиться к Аргею.
Филипп должен был заняться и внутренним управлением страной. Даже в первый год своего правления у него не было сложностей с тем, чтобы найти достаточно богатые дары, откупиться от царей Пеонии и Фракии и раздать подарки афинянам в войске Аргея; не отказывался он и от выкупа или продажи этих пленных — хотя неясно, где он нашел деньги.[87] Проведенная Каллистратом реформа таможни могла помочь, хотя и не очень значительно. Но основной внутренней проблемой, стоявшей перед Филиппом, было создание эффективной армии.
В 358 г. до н. э., спустя год после начала своего царствования, Филипп смог выставить 10 000 человек пехоты и 600 конницы для кампании, где ему нужны были все силы.[88]Поражение Пердикки стоило жизни 4000 македонцев. Сложив эти цифры, можно полагать, что максимально доступное македонским царям до Филиппа войско состояло примерно из 15 000 человек, из которых наиболее боеспособная часть — конница — составляла самое большее 1000 человек. Это очень маленькая армия для такого большого царства — Афины, например, могли выставить вдвое большее войско. Но даже с такими небольшими силами Филипп выигрывал битвы против более многочисленных армий. Частично это было связано с его полководческим даром, но он также ввел лучшую подготовку своих воинов, особенно пехоты. Он понял во время своей жизни в Фивах и Македонии в более ранний период, что пехота должна быть должным образом подготовлена, тренирована и экипирована, чтобы обладать достаточной эффективностью. Ему стоило только сравнить старую неэффективную пехоту Македонии с победоносной фиванской фалангой. Филипп был хорошо знаком с развитием военного дела, которое в последние годы проходило в Греции, включая использование сформированной афинскими полководцами легкой пехоты — пелтастов. И он добавил кое-что чисто македонское — использование внезапного удара тяжелой конницы.
