Федор Успенский - История Византийской империи. Том 1
Упомянутые категории важны для нас в том отношении, что показывают, Как слагалась и как была организована община в X в. Если освобождался крестьянский участок, то право на покупку его признавалось за следующими лицами: 1) ближайшие родственники, 2) домохозяева той же общины, 3) другие обыватели общины (бобыли, захребетники), 4) соплательщики и 5) члены союзных общин. Если никто из лиц названных категорий не согласится на покупку, тогда имущество отдается вольному покупщику. Можно думать, что эти случаи были весьма редки. Что касается мер, прямо направленных против властелей, они заключались в следующем. Властели часто ссылались на закон 40-летней давности: кто докажет, что он 40 лет владел землей, закон против него был бессилен. Византийское правительство отменило 40-летнюю давность, так что если бы крестьяне стали искать прав на землю и подтвердили свой иск свидетельскими показаниями, то властители изгонялись, невзирая на давность владения Далее было обнаружено, что многие купчие крепости на землю составлялись фальшиво, в угоду богатым, межевые планы фабриковались помещиками в прямой ущерб для крестьянской общины, – правительство не остановилось перед тем, чтобы объявить эти акты недействительными, когда дело шло о крестьянской земле. Наконец, радикализм правительства дошел до того, что оно возложило круговую ответственность за несостоятельность общины на крупных землевладельцев данной местности. Помещики были обязаны круговой порукой охранять интересы мелкого землевладения.
Прежде чем делать заключения о следствиях, достигнутых подобными распоряжениями, остановимся на характеристике мотивов и чувств, которыми диктовались подобные законы. Это, в самом деле, редкие в истории меры; Запад не может представить и тени подобия им. Вот, например, вступление к одному из законов, изданных в 934 г. (Романом Лакапином): «Есть люди, которые, отрицаясь от своей духовной природы и Создателя, заботятся только о земных благах и временном благополучии. От таких людей, с жадностью гоняющихся за богатством и подверженных страсти стяжания, происходят все бедствия отсюда всякие замешательства, отсюда все несправедливости, отсюда великие и долгие страдания и стоны бедных. Но за бедных стоит сам Господь, говоря в Писании: ради мучения бедных и воздыхания убогих Я восстану. Если же сам Бог, возведший нас на царство, восстает на отмщение убогих, то как можем мы пренебречь своим долгом, когда именно от одних очей царских бедняк ждет себе здесь утешения. Ради того, имея намерение поправить, что было недавно совершено или дерзко предпринято против отдельных лиц, мы издаем настоящий закон, который послужит к устранению и искоренению ненасытной страсти любостяжания так, чтобы отныне уже никто не был лишаем своего, и чтобы бедный не испытывал преобладания сильных». А вот что говорится о таких же мерах Константина Порфирородного: «Он видел, что жадность людей ненасытных распространяется все более, что сильные люди прокрались в средину провинций и сел и угнетают там несчастных крестьян, что властели посредством насилия и различных хитрых уловок приобрели себе многие поместья. Что же делает мудрый государь? Он определил, что все богатые, со времени его провозглашения самодержавным государем (944) приобретшие покупкою, дарением или насилием поместья и поля в селах, должны быть изгнаны без всякого вознаграждения».
Самым радикальным государем, принявшим суровые меры против властелей, был, несомненно, царь Василий II Болгаробойца, современник Владимира Св. Вот одно место из его закона: «Немало были мы обременяемы жалобами бедных по поводу 40-летней давности и, много раз путешествуя и проходя области царства нашего, собственными глазами видели совершающиеся ежедневно в отношении к ним обиды. Разве не может властель, обидевший бедного, долгое время пользоваться своей силой и благосостоянием, а потом еще передать то и другое своим наследникам? Что же может в таком случае помочь бедному время? Разве не возможен такой случай, что патрикий, магистр или военный чин, обогатившийся на счет бедного, будет иметь своими потомками тоже властелей, иногда находящихся в родстве с царями и поддерживающих в продолжение 70 или 100 лет силу своего рода и свое благосостояние? Не должны ли мы сами вступиться, обуздать сильных, поддержать бедных в принадлежащих им правах, которые у них злым образом бывают отнимаемы или же похищаемы обманом? Когда богатые властели посредством покупки вторгаются в сельские общины, и когда потом их наследники вместе с имением в продолжение нескольких поколений получают по наследству силу и влияние своих предков, то, конечно, бедному нет возможности возбудить иск о возвращении отнятого у него насилием или обманом».
Сделанные выдержки красноречиво свидетельствуют, что здесь мы имеем дело с тем же экономическим явлением, которое наблюдается на Западе в VIII и IX вв. Там и здесь решался многознаменательный социальный вопрос: быть ли мелкой земельной собственности, или предоставить дело естественному процессу и воспользоваться крупным землевладением для государственных целей. В первом смысле вопрос решен на Востоке, во втором – на Западе. Византийские цари не только наметили процесс в начале его развития, но и изучили его во всех подробностях и вступили в упорную борьбу с высшей чиновной и служилой аристократией. Каролинги же действовали без надлежащей энергии и не приложили сердца к интересам изнемогавшей сельской общины. После Карла В. на Западе социальный процесс совершился безвозвратно в интересе поместного сословия. На Востоке, благодаря указанным выше мерам, крестьянская община была предохранена от разрушения. Задержав социальную эволюцию на первой, т.е. на экономической стадии, византийские цари несомненно предупредили тем развитие того порядка вещей, который последовал на Западе: в Византии не могло развиться сеньоратных и вассальных отношений, не могло образоваться феодальной системы. Византийская община не только пережила экономический кризис, но была поставлена в такое положение законодательными памятниками X в., что ее будущность была вполне обеспечена, и никакие разрушительные силы не могли сломить ее до турецкого завоевания. Сельская община служила государству, удовлетворяя его расходы и защищая его против внешних врагов.
Приведенные факты общественного развития, будучи сведены к конечным результатам, дают для Запада крупное землевладение и сословные притязания поместной и служилой аристократии; для Востока же – господство свободного мелкого землевладения и подчинение государственному принципу интересов поместного и служилого сословия.
К подобным же выводам можно приходить на основании сопоставления фактов и явлений, характеризующих другие стороны жизни романизованных и чуждых романизации народов. Таков ряд фактов, обусловивших развитие императорской власти на Востоке и усиление сословных, классовых и территориальных тенденций на Западе; таков же ряд фактов, стоявших в связи с развитием церковной власти и устройством Церкви на Западе и Востоке.
Судьбы германской марки и славянской общины дают случай сделать несколько прикладных выводов. Изучение крестьянской общины в Византии есть задача глубокой важности не только с точки зрения византинизма и постижения законов развития всемирной истории, но во имя ближайших нам интересов. Для Запада это вопрос арехологический, давно разрешенный и сданный в архив; у нас же это вопрос современный, он занимает и наше законодательство и обсуждается в журналах и газетах. Исход, который он частью получил, частью получит в ближайшем будущем в законодательном и административном порядке, не может не интересовать нас, ибо от этого зависит ближайшее экономическое и социальное развитие России. Что крестьянская община у нас разрушается, это ясно для всякого, кто хоть слегка знаком с литературой вопроса. Но следует ли придумать средства к предупреждению этого и стоит ли прийти на помощь крестьянской общине, – на этот счет высказываются положительные и отрицательные мнения. Большинство наших теорий относительно этого вопроса современности опирается на следующие данные: а) на пример, наблюдаемый в западной истории, причем этот пример рассматривается как неизбежный закон экономической эволюции; б) на сведения о русской общине, полученные из памятников и современных описаний. Что касается первого, то едва ли можно смотреть как на роковую неизбежность на те явления, которые последовали в социальном развитии Запада VIII и IX вв. Можно задать себе вопрос: как бы направилась социальная эволюция, если бы на Западе были применены законы царей Македонской династии, а на Востоке в X и XI вв. были императоры Каролингской династии? Что касается наших представлений об общине, выносимых на основании наблюдений над современной действительностью, здесь тоже мы не стоим на правильной дороге, так как у нас недостает ни перспективы, ни исторического изучения, переносящего центр тяжести на первичные стадии развития.
