Денис Абсентис - Христианство и спорынья
Именно такие видения рая и ада, бесов и Богородиц, дьявола и Христа прошли через всю средневековую историю Европы, унеся множество жизней. Количество ведений дьявола тогда, с легкой руки демонологов, понятно, перевешивало.
Когда Лири и его гарвардский товарищ Ричард Альперт (позже ставший известным как гуру Баба Рам Дас), принимая ЛСД и другие галлюциногены, пришли к убеждению, что эти вещества обладают психической и духовной ценностью, Рам Дасс написал: «ЛСД — это Христос, пришедший в Америку». Глава гигантской корпорации масс-медиа «Тайм» Генри Льюис признавался, что во время ЛСД трипа он слышал голос ветхозаветного Бога. Принадлежавшие корпорации газеты публиковали вдохновляющие отчеты о переживаниях под воздействием ЛСД.
В 1967 году биолог Джон Лилли написал книгу «Программирование и метапрограммирование человеческого биокомпьютера», посвященную ЛСД, как способу воздействия на мозговые центры. «Термин „перепрограммирование“ и „перепрограммирующие вещества“ может быть применен для компонентов, аналогичных диэтиламиду лизергиновой кислоты (ЛСД)», — утверждал автор. Новое для того времени слово «программирование», собственно, и имело в виду методы систематического внушения во время ЛСД трипа. Для Лилли это внушение самому себе, самопрограммирование, а «приказы себе о проявлении этих феноменов могут напоминать постгипнотические внушения, даваемые в самогипнозе». Поэтому «примеры удачного использования и результаты произвольного программирования новых инструкций в ЛСД-состоянии» Лилли описывает так: «этот вид манипулирования и контроля над собственными программами и драматическое, яркое, образное представление и переживание их, по-видимому, недостижимо без использования ЛСД. Полнота контроля, по-видимому, сравнима с другими путями достижения управления и визуализации, но, насколько я знаю, такая, как в этом случае, интенсивность недостижима никаким другим путем. Возможное исключение — гипноз». То есть Лилли пишет об «установках» самому себе, но не рассматривает влияние внешних факторов, «обстановки». Он ее даже пытался сознательно исключить, принимая ЛСД в «изоляционной ванне».
Станислав Гроф, хоть и склонен объяснять надличные переживания пациентов особым «классом явлений, которые возникают в глубинных областях» и не соглашается с мнением некоторых профессионалов, имевшие доступ к материалам по ЛСД-терапии, о том, что «различия в переживаниях пациентов можно объяснить высокой суггестивностью ЛСД-состояния и прямым или косвенным внушением со стороны психотерапевта», в части суггестии вынужден признать: «Вне всякого сомнения, психотерапевт является важным фактором ЛСД-терапии и может способствовать возникновению определенных переживаний» (ibid). По Лилли и Лири ЛСД позволяет произвести переимпринтирование. Но ЛСД только снимает старые импринты, а новые накладывает окружение в данный момент. Можно спорить, насколько конвенционально употребляет Лири слово «импринтинг», но если рассматривать его в более широком аспекте, как импринтную уязвимость под действием ситуации, наркотиков, стресса, определенных психопрактик, то, вероятно, это оправдано.
Поэтому прежде чем оценить роль спорыньи — матери ЛСД — в истории европейского общества, сначала рассмотрим, что это общество из себя представляло, памятуя о главных для нас моментах при приеме ЛСД (в нашем случая — отравления спорыньей), то есть о «set» и «settings» — об установках и социуме. Установки понятно какие — христианские, со всеми вытекающими: нетерпимость к еретикам, культ дьявола, демонология, культивирование евхаристического каннибализма и т. д. создают вполне определенное настроение перед принятием дозы. А что представлял собой европейский социум? Как жили средневековые европейцы?
Глава 5
Жизнь в Европе. Темные века и «злые корчи»
Средние века. Это словосочетание ассоциируется с Европой, инквизицией и чумой. Для человека, историей не интересующегося, пожалуй и все. Ну разве что кто-то вспомнит, что на конец средних веков приходится эпоха Возрождения, начавшаяся с XIV века в Италии и с XV в других странах. Но почему-то мало кто задается вопросом, откуда такое название эпохи. Возрождение чего? Или, точнее, возрождение после чего? То есть многие помнят, что Возрождение — это обращение к культурному наследию античности, но понять, кто же мешал это сделать раньше, что за сила отбросила развитие цивилизации на тысячу лет? Такой вопрос не сможет задать себе человек, считающий, что христианство способствовало развитию науки и культуры. Как же жила столь благополучная, богатая и сытая на день сегодняшний Европа в средние века? Почему на английском это время часто называют «темные века» (Dark Ages), не всегда, вопреки конвенциональному определению, подразумевая под этим только раннее средневековье?
Обычно употребление такого названия (применительно к раннему средневековью) объясняется тем, что об этом времени мало известно. Так ли это? Вряд ли. Скорее человечеству просто приятно обнаруживать в своей истории что-то «большое и светлое», романтическое и благородное. Отсюда вывод — раз мы этого в «темные века» не видим, значит мало о них знаем. Боязнь зеркала в позиции ментального страуса. Тем временем некоторые именитые историки (Бродель, Ле Гофф, Монтанари) добрались и до самого понятия «средневековья» и давно предлагают его расширить до до конца XVIII или даже начала ХIХ столетия, выдвигая концепцию «длинного средневековья». «Средневековье длилось, по существу, до xviii века, постепенно изживая себя, — поясняет свое убеждение Ле Гофф. — Мы живем среди последних материальных и интеллектуальных остатков Средневековья». Монтанари также считает устоявшиеся датировки «безжизненными» и «искусственными». Вероятно, они в этом правы. Впрочем, если кто-нибудь будет задаваться подобным вопросом лет через двести, то он попытается и наше время запихнуть в средневековье. И тоже будет прав. Но, пока мнение о «длинном средневековье» не стало распространенным, постараюсь придерживаться привычных определений. Поэтому вместо простой констатации «жизнь в средневековой Европе была не сахар» мне придется писать более развернуто: Европа и в раннее, и в позднее средневековье, и во времена Возрождения и Просвещения была тем местом, где вам навряд ли захотелось бы жить. Причин тому множества, но мы пока рассмотрим голод и эпидемии. Европа голодала. Дико голодала.
«Средневековый мир находился на грани вечного голода, недоедающий и употребляющий скверную пищу, — пишет Ле Гофф. — Стоит поразмыслить над этой физической хрупкостью, над этой психологической почвой, пригодной для того, чтобы на ней внезапно расцветали коллективные кризисы, произрастали телесные и душевные болезни, религиозные сумасбродства».
Вот именно с такой точки зрения я здесь и предлагаю «поразмыслить над психологической почвой» Европы. Нас интересует конкретно «обстановка». Поэтому, чтобы не создавалось впечатление в тенденциозности нижеследующего описания, необходимо это сразу пояснить. Да, естественно, голод был далеко не каждый год. Между пиками голода могло лежать и три, и десять, и более лет. И жизнь могла заметно улучшаться в эти периоды. Но в нашем контексте «сеттинга» важен не сам физический голод, как таковой, а перманентный страх голода, как феномен психический. Те, у кого есть родственники, пережившие войну или, тем более, блокаду, обычно помнят, как их в детстве ругали, если они не доедали хлеб. Выбрасывать хлеб — грех, это запечатлелось на всю жизнь у тех, кто когда-либо голодал. Любой читал рассказы о полумертвых от голода подобранных в море матросах, которые, будучи уже в безопасности на спасшем их корабле, все равно делают запасы, складывая сухари под койку — настолько в них въелся терзавший их голод, что обуреваемые диким страхом опасности минувшего, они просто не могут контролировать свое поведение. А именно в таком ужасе Европа и жила, будучи «универсумом голода», как писал Ле Гофф, а само «средневековье было по преимуществу временем великих страхов»1. В благополучные годы воспоминания о годах голодных просто не успевали выветриться из памяти. Кроме голода, население пугали бесконечные эпидемии, им владело «чувство панического ужаса, которое сеяли эпидемии и болезни в средневековом обществе». Повторюсь еще раз — не всегда и не во всех частях Европы одновременно происходило то, что описано ниже. Но страх витал над Европой всегда, питая психические эпидемии, без описания или, хотя бы, упоминания которых не обходится не одно исследование средневековья и нового времени. А далее мы увидим, что эти так называемые «психические эпидемии», охота на ведьм, бесоодержимость и повышенный религиозный фанатизм имели под собой, как один из факторов, вполне биологическую причину.
