Филипп Эрланже - Резня в ночь на святого Варфоломея
— Дитя мое, — сказал он, — ты не должен щадить своей головы, чтобы отомстить за этих достойных вождей. Если ты пожалеешь себя, заслужишь мое проклятие.
«Эта сцена, — писал Луи Мадлен, — достойна пристального внимания. Здесь видится то ужасное будущее, которое Франция получила на полвека».
Канцлер Оливье скончался от горя. Екатерина Медичи преуспела в том, что назначила его преемником Мишеля де Лопиталя, последовательного врага фанатизма и твердого защитника интересов государства. В течение нескольких месяцев чаша весов снова склонилась к либерализму. Роморантенский эдикт, творение королевы-матери, на словах осуждавший сторонников Реформации, позволил им избежать инквизиции, которой требовали гизары.30 Были созваны Генеральные Штаты. Но жестокие сцены множились по всему королевству. В Лионнэ, в Дофинэ, в Провансе католики и протестанты уже истребляли друг друга под руководством людей, равно решительных и кровожадных. И если Колиньи поддерживал политику Екатерины, то Конде подстрекал к новым заговорам.
Теперь Гизы могли перейти к репрессиям и позаботиться о гибели кальвинистских принцев крови. Призванные в Орлеан, король Наваррский и принц Конде были арестованы. Одного собирались умертвить тайно, другого возвести на эшафот. В последний миг колебания Франциска II спасли жизнь Антуана. Его брат, представший перед судебной комиссией, ждал смертного приговора. Однако не он выбрал свою смерть, это сделал ребенок, раздавленный тяжестью королевского венца. 5 декабря 1560 г. Франциск II скончался, и Екатерина Медичи, ублажив, запугав или перехитрив всех власть имущих и все партии, сделалась главой правительства. «Она вознеслась до первого ранга шагом столь рассчитайным и движением столь изящным, что даже движение воздуха не выдало ее перемещения».31
Регентша? Королева не получила даже этого титула. Единовластная правительница Франции. Когда вельможи явились приветствовать нового короля Карла IX, мальчика десяти лет, они застали близ него его мать, которая ответила на приветствия. Этого достаточно. Наутро со славой возвратился коннетабль и распустил гвардию, созданную Гизами. Он был уверен, что перехватит бразды правления, а стал всего-навсего восьмым в Тайном Совете у этой флорентийки, которую недавно ни в грош не ставил.
«Королева делает все», — станут вскоре писать иноземные посланники. И в действительности, она управляет, ведет переговоры, произносит речи, дает указания своим посланцам, приглядывает за тем да за этим, заботится о сыне, мчится с одного конца королевства в другой, едва ли не одна заходит в лавку, чтобы узнать настроения простолюдинов, распределяет поручения, милости, бенефиции, принимает доклады своих агентов, вмешивается в личную жизнь своих фрейлин, дает распоряжения о празднествах, возводит дворцы и проявляет порой, если верить Монморанси, таланты военного вождя. Читая ее обильную переписку,32 не перестаешь восхищаться ее оптимизмом, изящным юмором, здравым смыслом, противостоящим, как она говорит, безумию «затуманенных мозгов». Королева-мать вынуждена была сделаться лекарем для больной страны; однажды она оправдается, что «применяла все травы против ее недугов».
* * *После первого заседания Генеральных Штатов канцлер заявил:
— Забудем эти дьявольские слова: гугеноты, паписты! Нельзя так называть христиан!
Вскоре королева добилась вступления Колиньи в Совет. Она использовала незатухающую вражду между кланами Гизов и Монморанси-Шатийон (Колиньи). Но угроза со стороны государства, нависшая над фаворитами-расточителями Генриха II, сблизила коннетабля с его старыми врагами. На Пасху 1561 г., «день, который История пометит мрачным багровым цветом»,33 Монморанси, Гиз и Сент-Андре образовали католический Триумвират, который тут же потребовал, чтобы королева «выбрала ту или другую сторону». Казалось, что, вынужденная им противостоять, флорентийка выскажется за Реформацию. Теодор де Без в своем письме Кальвину называл ее «наша королева». Католические проповедники говорили о недействительности присяги, данной монарху-отступнику. Когда закончилась коронация, кардинал Лотарингский сказал Карлу IX:
— Как только вы согласитесь переменить религию, с вашей головы в тот же миг сорвут корону.
И все же обращение короля представлялось возможным. Известно, что маленький монарх в открытую насмехался над епископом, а его брат Генрих играл в гугенота и бросил в огонь молитвенник их сестры Маргариты.
Совещание в Пуасси разрешило проводить открытую полемику прелатов и пасторов. Никто не жалел ни таланта, ни знаний. Тщетно. Положение оказалось прескверным. Рано или поздно неизбежны были призывы к оружию. С поразительным упорством Екатерина, несмотря на угрозы Филиппа II и триумвиров, отказывалась идти им навстречу. Ее Январский эдикт (1562), разрешивший отправлять реформированный культ вне стен некоторых закрытых городов и явившийся прообразом Нантского эдикта,34 был поистине революционным. Разрешив сосуществование двух религий, племянница Римских Пап совершила святотатство и расколола единство королевства. Так рассудило общественное мнение, так рассудили Гизы. Екатерина спросила у Колиньи, на какую помощь она может рассчитывать против Лотарингцев и против испанцев.
— Две тысячи пятьсот церквей предложат вам свое достояние и людские жизни, — ответил адмирал.
Королева тайком иногда лично следила за одной протестантской церковью, чтобы проверить, как ее посещают. И умышленно поощряла протестантов стать военной и боеспособной партией. «Если бы политический дух реформатов достиг высоты их веры, они бы дружно откликнулись. Но отклик не был единодушным, и страна оказалась на грани войны, которой так хотела избежать».35 Несмотря на явно близкую ее опасность, флорентийка сохраняла неколебимое хладнокровие. У делегации парижан, негодовавших из-за того, что некое здание было отведено для протестантских богослужений, она спросила:
— Так вы желаете, чтобы они мокли под дождем?
— Сударыня, — ответили ей, — если не будут мокнуть они, мокнуть предстоит вам и вашим детям.
Крутой вираж властителя Наварры, который, в страхе потерять свое крошечное королевство, вступил в союз с Триумвирами, стал суровым испытанием. А 1 марта 1562 г. буря пронеслась по Васси. Франсуа де Гиз на пути к Парижу встретил около тысячи протестантов, слушавших проповедь в риге и тут же преградивших ему дорогу. Последовала их стычка с его эскортом. Герцог, на которого обрушился град камней, дал своим людям приказ прорваться. Шестьдесят гугенотов погибли, двести пятьдесят были ранены. Было ли это избиение преднамеренным, как потом настойчиво утверждала потерпевшая сторона? Об этом и поныне спорят. Упомянем, что в свой последний час Гиз утверждал обратное. Не так-то просто представить себе злой умысел в подобных обстоятельствах. Как бы то ни было, а эта жуткая «неприятность», по словам Лотарингца, прямым ходом повела к террору, и обе стороны принялись состязаться в жестокости. Королева укрылась в Фонтенбло. И столь велик был ее ужас перед Гизами, что она решительно передоверила королевство протестантам. Она направила не меньше четырех писем к Конде, зовя его примчаться и заклиная «спасти детей, их мать и королевство».
Торжественный миг. Нескольких сотен кавалеристов, окруживших Фонтенбло, было бы достаточно, чтобы Бурбон стал защитником Короны, и протестанты оказались бы легализованы. Но голова принца Конде для политики не годилась. Он что-то заподозрил, стал вилять и упустил шанс, за который не преминули ухватиться его противники. И тогда Триумвиры завладели двором. Став их пленницей, скомпрометировав себя письмами, которые Конде по глупости обнародовал, правительница королевства утратила свою власть.
Провинции стали между тем театром того, что Мишле назвал премьерой Варфоломеевской ночи. Ярость фанатиков дошла до предела. Били в набат. В деревнях священники повели свою паству уничтожать еретиков. Все гугеноты оказались под угрозой истребления. Дворяне еще колебались и медлили. Их призывали к бою женщины, принцесса де Конде и прежде всего госпожа де Колиньи (Жанна де Лаваль). Адмирал прекратил сопротивление, когда его супруга сказала ему:
— Я призываю вас во имя Господа присоединяться к нам, или я стану свидетельствовать против вас на Страшном Суде!
Однако Екатерина писала ему: «Вы, который всегда вел себя как добрый патриот, покажите сейчас, что ни Вы, ни Ваши братья не желаете стать причиной гибели Вашей родины».
Но протестанты все-таки взялись за оружие и, в сущности перейдя к мятежу, совершили то, что менее чем месяц назад превратило бы их в защитников закона. Война с самого начала велась по-варварски. Ничуть не заботясь о той самой родине, защитить которую призывала одна только «флорентийская торговка», Триумвиры обратились к Испании, а протестантские вожди к Германии. Видам Шартрский, Робер де Ла Э и Брикемо, посланные за Ла-Манш, заключили Хэмптон-Кортский договор, по которому Елизавета обещала своим единоверцам десятитысячное войско и сто тысяч крон. А в обмен ей будет возвращен Кале и отдан в залог Гавр. В одном секретном пункте шла речь о Руане и о Дьеппе. Негодование было велико даже среди знатных гугенотов, многие из которых покинули армию. Конде и адмирал обвиняли своих посланцев в превышении полномочий, но англичане тем не менее оккупировали Гавр, отданный им его губернатором, самим Колиньи. Королева так и не простила этого своим старым друзьям. Впервые она заговорила о том, чтобы «схватить зачинщиков этой сдачи и примерно их наказать». Она неутомимо пускалась в дорогу, вела переговоры и битвы, стремясь в отчаянии воспользоваться хотя бы успехом той или другой стороны. К счастью, судьба оказалась на ее стороне.
