Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский
Для данного вопроса весьма важно то обстоятельство, что во всей обширной литературе византийской мы не имеем ни одного греческого источника, современного или близкого по времени к эпохе Константина и Мефодия, источника, который хотя бы одним словом упомянул о деятельности солунских братьев в пользу славян. Это полное молчание бросает сильную тень на достоверность сказаний об изобретении славянских письмен в IX в. Трудно предположить, чтобы византийские историки умолчали о таком важном деле двух своих соотечественников, если б это дело совершилось в действительности. Все попытки объяснить подобное молчание представляют крайние натяжки. Помянутое сочинение анонима у Бандури хотя и написано по-гречески, но, как мы заметили, есть довольно позднее произведение, основанное не на греческих источниках. То же самое можно сказать о другом памятнике, именно о Житии святого Климента, епископа Булгарского, существующем на греческом языке. Это сочинение приписывается болгарскому архиепископу Феофилакту (умершему в 1107 г.), родом греку[138]. Но, очевидно, оно составлено в Болгарии и на основании болгарских, а не греческих источников. Житие это приписывает изобретение письмен обоим братьям Кириллу и Мефодию. Существует еще другое, краткое житие Климента, также на греческом языке (изданное г. Григоровичем
в Журн. Мин. народ, проев. 1847. № 1). Последнее составляет, невидимому, сокращение первого жития, но имеет сравнительно с ним разные прибавки и переделки. Так, в этом кратком житии встречается известие, которого нет в полном, именно о том, будто бы Климент изобрел «другие знаки письмен, явственнее тех, которые открыты ученым Кириллом». Известие это сделалось источником сильных споров между некоторыми представителями славянской науки. Шафарик, на основании его некоторых открытых памятников глагольской письменности, восходящих к X в., изменил свой прежний взгляд на кириллицу и начал доказывать, что письмо, изобретенное Кириллом и Мефодием, есть глаголица, а что так называемая кириллица произошла из глаголицы и введена трудами Климента (Ueber den Ursprung und die Heimath des Glagolitismus. Von PJ. Schafarik Prag. 1858). Это мнение не было принято наукой, несмотря на великий авторитет Шафарика; оно вызывало горячие опровержения и вообще заметно оживило вопрос о взаимном отношении кирилловского и глагольского письма[139]. Упоминание краткого жития Климента об изобретении им других письмен можно толковать в смысле упрощения, улучшения и вообще дальнейшего развития кирилловского письма; что совершенно согласно с свидетельством Храбра о продолжавшемся устроении этого письма и после Кирилла. То и другое свидетельство подтверждает нашу мысль, что кирилловское письмо утверждено в Болгарии трудами не самих солунских братьев, но преимущественно их учеников, удалившихся из Моравии в болгарию; а процвело оно здесь постепенно уже трудами их преемников.
Известно, что деятельность Кирилла и Мефодия и происхождение славянского письма представляют поприще, на котором пробовали свои силы многие славянские и некоторые немецкие ученые. Вопрос этот имеет весьма богатую литературу; напомним только труды: Шлёцера, Добровского, Клайдовича, Венелина, Шафарика, архимандрита Макария, епископа Филарета, отца Горского, Копитара, Миклошича, Шлейхера, Ваттенбаха, Палаузова, В.И. Григоровича и И.И. Срезневского. Почти все эти предшествовавшие труды нашли себе тщательную оценку в упомянутом выше сочинении О.М. Бодянского «О времени происхождения славянских письмен» (М., 1855). Но и после этой книги разработка вопроса не прекратилась; напротив, он оживился и обогатился новыми трудами. Кроме сочинения Дюммлера, появившегося почти одновременно с книгой Бодянского (Die pannonische Legende vom heiligen Mthodius в Archiv fur Kunde osterreichischer Geschichts – Quellen. Vien. 1854), укажу на Гануша (Zur slavischen Runen-Frage. Ibid. 1857), Гинцеля (Geschichte der Slaven Apostel. Leitmeritz. 1857), Рачкого (Viek i djelovanje sv. Cyrilla i Methoda. U Zagrebu 1859), Викторова («Последнее мнение Шафарика о глаголице» 1859–1861 гг. и «Кирилл и Мефодий» 1865 г.), П. Лавровского (Кирилл и Мефодий. Харьков, 1863), Срезневского («Древние памятники письма и языка юго-западных славян» в Христиан, древ. Прохорова. 1864), Лежера (Cyrille et Methode. Paris. 1868) и Бильбасова (Кирилл и Мефодий. 1868–1871).
Казалось бы, что можно прибавить к столь подробной и многосторонней обработке предмета? Но в том-то и дело, что, несмотря на эту обработку, уже само разнообразие мнений говорит, что вопрос все еще далек от положительного решения. Следовательно, в нем самом, то есть в его постановке или в его исходных пунктах, заключались условия, не благоприятствующие его разрешению. Мы думаем, что эти условия прежде всего суть легендарный элемент, от которого наука все еще не могла вполне освободиться. Исследователи по большей части шли от изобретения письмен Кириллом и Мефодием и пытались определить: какое письмо изобретено прежде, глагольское или кирилловское? Мы думаем, исходные пункты будут ближе к истине, если примем положение, что обе азбуки существовали до времен солунскнх братьев и возникли независимо друг от друга, хотя и могли оказывать потом взаимное влияние[140]. Повторяем, наука доселе слишком мало обращала внимания на известие Константинова жития о славянских письменах, найденных в Корсуни. Очень вероятно, что это восточнославянское письмо заключало в себе ту азбуку, которая впоследствии была названа кириллицей; она, вместе с начатками переводов, была принесена Кириллом и Мефодием в
