Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи
Очаги национальных конфликтов вспыхивали в конце 80-х – начале 90-х гг. по всей периферии России: Карабах, трагедия Приднестровья, стычки осетин с ингушами. И они не только не гасились Москвой, она как будто подбрасывала горючего туда, где тлела вражда. Апофеозом стала война в Чечне (1994–1996 гг.).
Начиналось иногда с малого, начиналось еще в «горбачевскую эпоху». Атака сначала пошла на русский язык. Депутатша Союзного парламента (еще был СССР), а позже – министр по делам национальностей Эстонии (!) заклинала тогда: «Двуязычие – это проклятие!» Тихий национализм был немногим легче агрессивного: в «освободившейся» Балтии унижали и преследовали «не граждан», да и «казахизация» Казахстана, где ⅓ населения не владеет государственным языком, тоже начиналась с этого. Все это выбрасывало метастазы и внутрь России: если где-то в «субъекте» РФ имеется 10–15% иного народа, а остальные русские, то эта область уже называется не по-русски (например, Хакассия, где 11 % хакасов и т. д.).
Я не мог рассказать Льву Николаевичу о том, что видел своими глазами в Латвии еще до развала Союза. Не мог, так как был там в 1990-м, когда он сильно болел. А рассказать было что. Одно дело воспринимать что-то по газетам и совсем другое – видеть своими глазами. Я ездил туда не отдохнуть на Рижском взморье (оно было уже страшно пустынным, каким-то брошенным и предгрозовым). Мы летели в Ригу группой народных депутатов СССР по жалобам русских военных на их унижения уже в то время, еще не «самостийное». Им издалека верилось, что Москва еще может стать действенной защитой, но увы...
Везде царило запустение, лишь Рига была как-то лихорадочно оживлена. Самым страшным было ожесточение людей, зоологический национализм (прямо по С. Широкогорову) и ответная злоба «русскоязычных». Вот два характерных примера. Мы проехали от Риги в Западную Латвию, чтобы попасть в Талсу – маленький, ничем не примечательный городок, откуда шли жалобы в ВС СССР. Недалеко был другой провинциальный городок – Скрундс. С) и но печально знаменит геростратовой акцией властей, подорвавших там радиолокационную станцию слежения, предназначенную для предупреждения северо-запада СССР от воздушных или ракетных ударов.
В Талсе стоял небольшой гарнизон, его офицеры показали нам фотографии, сделанные 1 сентября на входе в местную школу. Взрослые дяди (из местных) с плакатами пикетировали школу, чтобы туда, не дай Бог, не проникли «русскоязычные» малыши! Можно ли было поверить в такое злодейство? Но дети действительно не прошли, и каждый день автобус из гарнизон вез ребятишек за 80 км в ту школу, где директор-латыш не поддался уговорам «не пущать».
Поздно вечером в клубе проходила встреча с гарнизоном; не с начальством, а со всеми: их было не так уж много здесь, в Талсе. До сих пор я помню свой стыд и бессилие, когда нечем было ответить на вопрос молоденького лейтенанта: «А что мне делать, если однажды вечером дочь не вернется на автобусе?» Мы рассказали обо всем этом в Москве, отдали даже ту страшную фотографию «пикетчиков» у школы. Был поставлен в известность М. С. Горбачев. Но в ту пору главного «перестройщика» невозможно было уговорить даже снять телефонную трубку и наорать на кого-либо из «локальных шефов». Он уже был в трансе, а страна – в агонии.
Второй эпизод, убедивший меня в абсолютно разном, контрастном менталитете «нас» – православных и «их» – католиков и протестантов, произошел в последний вечер в Риге. Происходила встреча в Доме офицеров, встреча резкая, бурная. Весь их законный гнев на Москву обрушился на нас. Капитан, который должен был проводить нас до гостиницы, пришел раньше, минут за 20–30 до конца встречи, и ждал нас на улице, курил. За это время его больше 20 раз обозвали фашистом.
Еще страшнее то, что в конце 80-х – начале 90-х гг. сделали все для фальсификации, «примитивизации» и очернения отечественной истории. Именно в эти годы пошел какой-то вал учебников, и прежде всего по истории, больше всего по истории, хуже и чаще всего по истории. Так, в учебнике А. Кредера «Новейшая история. XX век» нет ни параграфа, ни абзаца, ни фразы об Октябрьской революции, но в нем говорится, что «СССР стал соучастником развязывания второй мировой войны»1139. Нравится им, «новым авторам», XX век; в учебнике И. Долуцкого написано, что угнетаемыми национальными меньшинствами было 57% населения Российской империи – все от белорусов до киргизов1140. Число таких примеров можно увеличить до бесконечности. Школьная история стала полем для серых и злобствующих дилетантов, возможностью неплохо подзаработать. Случайно ли?
Думается, что была и некая направляющая рука. Во-первых, это «накат» с Запада – стремление «евроинстанций» стандартизировать школьное преподавание истории в духе «общечеловеческих ценностей» и «общеевропейского дома». Ведь в Литве уже учатся по учебникам, написанным в Норвегии и Швейцарии, а на Украине – по французским1141. Во-вторых, и это еще страшнее (европейскому «накату» еще можно как-то противостоять), – в России достаточно влиятельны силы, заинтересованные в примитивизации и политизации (в нужном духе) преподавания истории, лишении народа исторической памяти.
Известный русский писатель Михаил Алексеев, возглавлявший журнал «Москва», вспоминает, как пришлось бороться за Николая Михайловича Карамзина, против которого встал А. Н. Яковлев! К тому времени Горбачев сделал его главным идеологом. Именно из комитета Яковлева на Старой площади началась атака, когда там узнали о решении полностью опубликовать великий труд Н. М. Карамзина «История государства Российского». Как рассказывает Алексеев, при очередном звонке из ЦК он спросил сотрудника идеологического отдела, Козловского, которому два давних друга А. Яковлев и В. Медведев поручили истязать журнал грозными звонками: «Алексей Алексеевич, скажите, пожалуйста, почему сотни тысяч наших с вами соотечественников радуются Карамзину, а ваше начальство так испугалось?» Сперва он услышал в трубке только частое, прерывистое дыхание. Но наконец Козловский проговорился: «Мало разве у нас шовинистов? Теперь вы своим изданием умножите их число!»1142 Итак, Карамзина «наверху» решили «не пущать», поскольку не нравится он «демократам».
Причины этого понятны, если сравнить некоторые высказывания великого русского историка с планами «прорабов перестройки». Н. М. Карамзин в предисловии к «Истории государства Российского» писал: «Не надобно быть русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предание народа, который смелостью и мужеством снискал господство над девятой частью мира, открыл страны дотоле никому неизвестные, внеся их в общую систему географии, истории, и просветил Божественною верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и Америке, но единственно примером лучшего»1143.
Николай Михайлович говорил о Петре I, что тот сделал нас подобным европейцам, и после этого историческая связь прервалась. Нужен ли такой Карамзин «перестройщикам», рвавшим связь со всей историей России – вопрос, видимо, риторический. Не нужен был им и Л. Гумилев, всегда выступавший против бездумной и бездуховной вестернизации. В этих условиях распада была позитивная задача, может быть, главная – пробудить историческую память России, говоря словами одного из теоретиков евразийства П. Сувчинского1144.
Именно поэтому огромное значение имеет «прорыв Л.Н.» после его смерти в систему образования благодаря выходу в 1996 г. его книги «От Руси до России» в качестве учебника истории для 8–11 классов. Пусть это первая ласточка, пусть всего 25-тысячный тираж, но это прорыв Ученого в ту сферу, которую, казалось, захватили дилетанты и хулители русской истории. Это важный урок Льва Николаевича, урок «на страну».
Еще раньше ту же книгу, вышедшую еще не в качестве учебника параллельно в Москве и Санкт-Петербурге, «читали в вагонах метро, искали в книжных магазинах и на развалах, о ней спорили студенты, на нее опирались школьники, готовясь к вступительным экзаменам»1145. Я сознательно цитирую этот, вроде бы ничем не примечательный текст, но для меня он весьма важен уже тем, что принадлежит заведующему кафедрой этнологии СПбГУ, той самой кафедры, которая при жизни Л.Н. не очень-то его признавала. Еще раньше, до «учебнического рождения» книги, меня спрашивали школьные учителя, почему они вынуждены преподавать историю по посредственным учебникам, а не по Гумилеву? Ответить было нечего.
Сейчас специалисты-этнологи с удовлетворением отмечают, что «главная причина широкой популярности книги «От Руси до России» в том, что автор прямо поставил в ней задачу рассказать русскому человеку о нем самом, показать, как формировался современный русский этнос»1146. Парадокс, но это было сделано впервые.
