Александр Шубин - Социализм. «Золотой век» теории
Пытаясь отгородиться от левых и правых ревизионистов, Второй интернационал принял в 1907 г. формулу допуска в организацию, в которой содержались «основные принципы социализма»: «обобществление средств производства и обмена; интернациональные союз и действия трудящихся; социалистическое завоевание власти пролетариатом, организованным в классовую партию»[693]. Но слово «обобществление» требовало конкретизации, партии не было чисто классовыми, так как включали широкий социальный спектр трудящихся, а интернационализм становился все более формальным.
Уже в Брюсселе в 1891 г. стало заметно, как задачи социальной текучки стали преобладать над социалистическими целями. Вопросы рабочего законодательства обсуждались так тщательно, что пришлось напоминать: социальное законодательство не может решить рабочего вопроса, это – задача социальной революции. Да, да, конечно, но…
Несмотря на признание интернационального братства рабочих, в социал-демократии, как мы увидим, постоянно шла борьба между интернационализмом и национальным эгоизмом. Но, несмотря на это, благодаря Интернационалу марксизм стал всеевропейским явлением. Европа была «столицей мира», и из этой позиции марксизм распространился по планете.
Германский социализм: Лассаль + Маркс и Энгельс
Именно с родной Германией уставшие от интернациональных дрязг Маркс и Энгельс связывали свои надежды. В январе 1874 г. в письме к В. Либкнехту Энгельс заявил, что теперь немецкий пролетариат стоит во главе европейского рабочего движения[694]. Это «новое назначение» немецкого пролетариата авангардом европейского означало и новую тактику марксистов — контролировать европейское рабочее движение через сильную германскую партию. В это время уже наметилось сближение двух фракций немецкого социализма. Но их объединение по мысли Маркса должно было пройти именно на его платформе, тем более, что после смерти Лассаля в Германии не осталось сильных социалистических теоретиков. По мере эволюции Маркса и Энгельса в сторону антиэтатизма в ходе полемики с Бакуниным разногласия марксизма и лассальянства стали еще очевидней. Именно критика лассальянства в 1875 г. позволила Марксу и Энгельсу более четко отмежеваться от государственного социализма.
Еще в 1873 г. лидеры СДРП Либкнехт и Бебель просили Маркса подвергнуть критическому разбору сочинения Лассаля, чтобы облегчить преодоление лассальянства в рабочем движении. Но в это время Маркс и Энгельс были столь увлечены борьбой бакунизмом, что разбор лассальянства отложили на потом. В итоге лассальянство продолжало преобладать в рабочем движении Германии, и не только в ВГРС. Как писал Бебель Энгельсу, «Вы не должны забывать, что сочинения Лассаля, благодаря своему общедоступному языку, фактически составляют основу социалистического мировоззрения масс (это – совершенно бесспорный факт). Они в десять, двадцать раз шире распространены в Германии, чем какое-либо другое социалистическое сочинение, и потому Лассаль пользуется значительной популярностью»[695]. Самостоятельно Бебель и Либкнехт не могли противостоять аргументам лассальянства, а Маркс и Энгельс вовремя им не помогли.
После тяжелых согласований программы, проведенных лидерами ВГРС и СДРП, в ней остались основные лассальянские положения.
Это вызвало гнев Маркса и Энгельса. Лидеров новой, объединенной Социалистической партии, не спасло от гнева Маркса то, что они пытались затушевать разногласия двух теоретиков. Например: «Освобождение труда требует превращения орудий труда в коллективное достояние всего общества и регулирования всего труда на началах ассоциации, так, чтобы продукт его получал общеполезное употребление и справедливо распределялся»[696]. Это – марксистская модель социализма с небольшими терминологическими уступками лассальянству. Но то – программа-максимум. А вот путь к социализму – по Лассалю. Социализм «как подготовительной меры… требует устройства социалистических производительных товариществ при содействии государства и под демократическим контролем трудящегося народа»[697].
Энгельс изложил претензии к проекту программы еще до объединительного съезда в письме к Бебелю: проект носит националистический характер, утверждает, что по отношению к рабочему классу остальные классы оставляют «сплошную реакционную массу», сохраняет ссылку на «железный закон заработной платы», включило государственную помощь рабочим ассоциациям в качестве единственного социального требования. За время, прошедшее после смерти Лассаля и Прудона, взгляды Маркса и Энгельса значительно развились, они развивались на глазах. Именно в письме к Бебелю Энгельс четко отделяет социализм от государства, предлагая употреблять слово «община».
Некоторые положения лассальянства, которые опровергал Энгельс, затем глубоко укоренятся в социал-демократической теории, которая будет считать себя марксистской (и уже в таком качестве мы снова столкнемся с ними на страницах этой книги).
На объединительном съезде в Готе 25 мая 1875 г. лассальянское большинство отклонило попытки марксистов внести новые поправки в согласованный проект. Так возникла Социалистическая рабочая партия, в дальнейшем – Социалистическая рабочая партия Германии (СДПГ). Уступки лассальянцам вызывали возмущение Маркса и Энгельса. Бебель сетовал по этому поводу: «далеко не легко было столковаться с обоими лондонскими стариками. Что у нас считалось благоразумным расчетом и искусной тактикой, в том они усматривали слабость и непростительную уступчивость; но в конце концов важнее был самый факт объединения»[698].
Вдогонку съезду Маркс написал развернутую критику Готской программы. Он повторил их с Энгельсом претензии, уже изложенные в письме к Бебелю.
Маркс особенно категорически протестует против надежд на буржуазное или бюрократическое государство. Между капитализмом и социализмом находится революционный переход, и государство может быть ни чем иным, как диктатурой пролетариата, которая, развиваясь, отмирает. Маркс протестует против «веры лассалевской секты в государство или, что ничуть не лучше, веры в демократические чудеса»[699] Это отделяет ортодоксальный марксизм от последующей практики социального государства в капиталистических странах.
* * *В «Критике Готской программы» Маркс пишет, что при социализме еще «господствует тот же принцип, что и при обмене товарными эквивалентами: известное количество труда в одной форме обменивается на равное количество труда в другом»[700]. Зачем же тогда ликвидировать товарно-денежные отношения? Если рынок может обеспечить эквивалентный обмен, то критика в его адрес теряет смысл.
У академика Т.И. Ойземана это положение вызывает другое, можно сказать, социально обусловленное возражение: «Маркс, правда, ничего не говорит о качественном различии между сложным и простым трудом, различии, без которого невозможно социалистическое распределение в соответствии не только с количеством, но и качеством труда, его сложностью и ролью в иерархии трудовых отношений»[701]. Получается, что с точки зрения Маркса как раз социалистическое распределение по труду возможно без учета отличий «простого» и «сложного» труда и столь милой элитарному разуму «иерархии». Своим умолчанием Маркс, автор теории «сложного труда», добавившей розни в отношения пролетариата и интеллигенции, на старости лет сделал шаг в сторону Прудона. Ведь Прудон отрицал, что землекоп за час интенсивного качественного труда должен получить меньше, чем философ. Социалистическая идея в основе своей чужда иерархии, и бюрократии СССР пришлось с помощью теории «качественного труда» обосновывать, почему доходы ее чиновников настолько выше, чем зарплата «господствующего класса». Труд номенклатурных работников был очень «сложный» и место в иерархии «почетное».
А уж когда Энгельс прямо отрицает право высокообразованного работника при социализме получать больше, академик Ойзерман обвиняет его в том, что «основоположник» отменяет «социалистический принцип распределения»[702]. Кем сформулирован нарушенный Энгельсом «социалистический» принцип распределения по количеству, качеству и «роли в иерархии», академик не уточняет. С присущей ему скромностью.
А по существу – имеет ли человек с более высоким уровнем образования априорное право на более высокие доходы по сравнению с работником с более низким уровнем знаний? В данный момент времени они затрачивают одинаковые усилия – один, скажем, убирая снег, а другой – составляя сложный текст. В «Капитале» Маркс отдал преимущество «сложному труду», поскольку на подготовку «сложного» специалиста «обществом» затрачено больше усилий. Но по этой логике можно оправдать и безделие лорда – в детстве на него затратили такие средства, что секунда его труда дороже часов труда его садовника. Подписал лорд какую-нибудь бумагу – имеет право отдыхать до вечера – такой «сложный» труд, общество «вложилось». Образованный человек затрачивал труд на образование. Но, во-первых, этот труд может оплачивать стипендия. А во-вторых, есть не только материальные стимулы приобретения знаний. Советское общество поступило более справедливо, фактически уравняв в правах интеллектуалов и работяг. И люди не перестали стремиться в институты, что понятно. Значительная часть населения все равно хочет заниматься творческим и интеллектуальным трудом, даже если за это не предусмотрена дополнительная плата. А уж в России грани XX-XXI веков эта закономерность получила, можно сказать, экспериментальное подтверждение. Когда научное сословие было превращено в касту нищих, когда резко снизилась востребованность результатов научного творчества, люди все равно идут в науку. Творческий характер деятельности – сильнейший стимул, который компенсирует и трудозатраты обучения, и «невыгодность» профессии в те периоды, когда правящая элита тормозит развитие общества, удушая науку голодом.
