Игорь Можейко - 1185 год Восток - Запад
Когда германская армия вторглась в пределы Польши и Болеслав Кудрявый, не готовый к войне, организовать отпор не сумел, а его брат Мешко уклонялся от крупных сражений, Фридрих Барбаросса и его союзник в этом походе, чешский король, вероятнее всего, планировали передать польский престол Генриху Сандомирскому. Во всяком случае, в 1157 году, когда сопротивление Польши было сломлено, Фридрих призвал к себе для переговоров именно Генриха, но тот отклонил корону, предложенную другом юных лет.
Владислав же и его тщеславная Агнесса ничего не получили. Фридрих предпочел принять вассальную присягу от Болеслава Кудрявого. Ввести ненавидимого всеми Владислава в польскую политику означало вызвать междоусобную войну.
Еще десять лет Генрих живет в Сандомире. Уже в Крестовые походы против финнов отправились шведы, датские крестоносцы стараются покорить вендов, уже нашивают на плащи черные кресты саксонские рыцари, а Генрих все медлит.
Лишь в 1167 году он наконец собирается в крестовый поход против пруссов.
Вместе с ним отправляется и Болеслав Кудрявый.
Братья углубились со своей армией в непроходимые леса и болота прусских земель, стремясь выйти к устью Вислы. Но рыцарское войско было плохо приспособлено для войны в лесу, где пруссы чувствовали себя как дома. И после многодневного, утомительного перехода польские крестоносцы были окружены и разгромлены. По одним источникам, Генрих Сандомирский был убит в этих лесах, по другим — скончался от ран после того, как его привезли в Сандомир. Болеслав Кудрявый бежал.
Через два года умер в Германии Владислав. Болеслав Кудрявый прожил еще четырнадцать лет — его смерть последовала в 1173 году.
Таким образом, остались в живых лишь два сына Болеслава Кривоустого — Мешко Старый и подросший, унаследовавший земли Генриха Казимир. Казалось бы, теперь объединение Польши — вопрос времени. И сила на стороне Мешко, владетеля Великой Польши — западных областей страны.
Но за прошедшие десятилетия процесс разделения Польши на уделы зашел так далеко и можновладцы набрали такую силу, что объединить Польшу стало невозможно. К тому же после смерти Владислава Фридрих Барбаросса, также отнюдь не желавший, чтобы Польша была сильным, единым королевством, передал Силезию троим сыновьям Владислава. Между молодыми князьями тут же разгорелась борьба за власть, причем каждый из них неоднократно призывал на помощь германских родственников.
Так вот, когда Мешко Старый решил, что пришла его пора править Польшей, можновладцы и церковь тут же выдвинули своего ставленника — Казимира.
Воспитанник и в известном смысле духовный наследник своего старшего любимого брата Генриха Сандомирского, Казимир был религиозен, разумен и так же нерешителен. Он остался в истории под именем Казимира Справедливого.
Мешко занял древнюю столицу Краков и овладел большей частью страны. Сделать это ему удалось лишь потому, что феодалы никак не могли разобраться между собой. Помимо основной войны, которая катилась по стране, на нижнем этаже власти кипели малые войны между воеводами и магнатами. Но по мере того как Мешко покорял провинции Польши и старался укротить феодалов, они все яростнее поднимались против него. Феодалов не интересовала судьба страны. Им не хотелось видеть ее объединенной под властью сильного государя — тогда ущемлялись их интересы.
Во главе объединенного войска можновладцев стал епископ Краковский Гетка — духовные феодалы объединились со светскими. В 1177 году Мешко был изгнан из Кракова, и вскоре в истории Польши произошло важное событие: феодалы, светские и духовные, собрались в городе Ленчице на собрание (по-латыни оно именовалось «коллоквиум»).
Ленчицкое собрание стало первым в истории страны сеймом. Отныне судьбу Польши решали не короли, не князья, а воеводы, епископы, можновладцы. Их вольности, которые там были утверждены, в чем-то сходны с привилегиями, которые английскому рыцарству предоставила Великая хартия вольностей. Это манифест феодальной раздробленности, победа феодалов, которые ставили свои интересы выше интересов страны. Так как часть решений была в пользу церкви — например, королю или князю было отказано в наследовании имущества после смерти епископа, — «манифест» был направлен в Рим, к папе. Разумеется, папа тут же его одобрил. Ленчицкое собрание признало право германского императора быть верховным судьей в польских делах, что было тактическим успехом можновладцев, которые полагали, что император будет защищать их интересы, и стратегическим проигрышем для Польши, потому что германская экспапсия усилилась, а позиции в Поморье Польша теряла. Ослабленная, она уже не рассматривалась поморскими князьями как сюзерен, и некоторые из них предпочли принести вассальную присягу германскому императору.
Разгромленный феодалами Мешко бежал в Поморье и скрывался там некоторое время, с горечью наблюдая за тем, как его владения переходили в руки брата. Но Мешко не смирился. В 1182 году он снова в Польше и возвращает себе западные провинции. Раздоры между можновладцами были не менее остры, чем их вражда с Мешко. И эта рознь прорвалась наружу, когда разгорелся конфликт между командующим армией Казимира воеводой Николаем и другими феодалами. Распри внутри лагеря магнатов достигли такой степени, что, когда Казимир со своим воеводой отправились в поход, чтобы возвратить Галич князю Владимиру, феодалы из краковских земель тайком послали гонцов к Мешко с просьбой прийти и править.
Известие об измене феодалов застало Казимира у Галича.
Узнав, что Мешко движется на Краков, Казимир обратился за помощью к родственникам своей русской жены. С дружинами, присланными из Руси, Казимир двинулся к Кракову, разгромил заговор феодалов и остановил наступление Мешко. В Польше наступила временная передышка. Она прекратилась в 1194 году, когда Казимир Справедливый неожиданно умер.
И тут борьба разгорелась с новой силой. В ней участвовали юные сыновья Казимира и его вдова Елена, владетели Силезии, сам Мешко Старый и его сыновья. Польша была разорена. Неизвестно было, с кем завтра войдет в союз Мешко, к кому переметнется воевода Николай, кого позовут на помощь сыновья Владислава… В феодальных усобицах Польша встречала XIII век, и, больная той же болезнью, что и Русь, она окажется бессильной перед монгольскими армиями, которые, прорвав русский заслон, выльются на польские равнины.
Тщетные походы
Исторические аналогии не всегда плодотворны: опасность заключается во внешнем сходстве исторических явлений.
Незыблемость исторических и экономических законов развития общества означает лишь то, что сумма действия всех сил истории ведет к закономерному исходу. Но далеко не каждая из них последовательно выполняет историческое предначертание. Этот процесс несколько напоминает движение муравьев, которые тащат в муравейник большого жука: суетятся муравьи чрезвычайно, каждый бежит в свою сторону, одни жука тянут, другие мешают этому, третьи вообще мечутся без цели. Но в результате жук неуклонно приближается к входу в муравейник.
В истории всегда есть люди, которые в силу своего положения определяют судьбы государства. Политический деятель новейшего времени оперирует понятиями блага государства, блага народа и действует в меру своего личного и классового понимания этого блага. В средние века далеко не всегда правителем декларировалось благо народа. Было благо династии, благо рода, благо церкви и так далее.
Разумный монарх добивался денег и усиливался, укрепляя государственный организм, неразумный попросту выкачивал из подданных все, что можно было добыть, грабил их, словно врагов. В конечном счете разумный монарх выигрывал, потому что его доходы были постоянными и множились.
Важная особенность власти в средневековой Европе заключалась в составе правящего слоя. Не только государи, но и элита общества, как правило, были связаны родственными узами. Можно проследить родственные отношения между всеми правящими домами Европы — от Наварры до Византии. Король Иерусалимский был дядей византийского императора, тот приходился племянником французской королеве, а ее дочь во втором браке была женой сицилийского короля, который находился в родстве с польским королем, а тот оказывался сыном русской княгини. И так далее. Этот фактор действовал, несмотря на то что дяди ожесточенно воевали с племянниками, а шурины — с деверями. Правящий слой Европы осознавал себя одной большой недружной семьей, и родственные отношения порой были важнее отношений межгосударственных, что нарушало логику политических событий. Родственные связи то приводили к неожиданным мирным соглашениям, то ужесточали войны, ибо семейные конфликты могли принимать патологический характер.
