Николай Николаев - 100 великих загадок истории Франции
Но вот привычное, исполненное ежедневных открытий течение жизни юного гения оказалось нарушено: его отправили учиться в школу. Однако учился там он настолько ужасно, что родители Франсуа просто схватились за головы. Ребенок, который к этому времени прочел почти все книги, бывшие у его отца, изучил самостоятельно несколько древних и новых языков, оказался абсолютно неспособным к точным наукам. Он совершенно не мог считать в уме. Подобные случаи нередки среди одаренных людей. Щедро наградив талантом в одной области, природа отказывает им в чем-то другом. Позволим себе напомнить, что юный Пушкин тоже отнюдь не блистал в учебе в лицейские годы, а, к примеру, знаменитый немецкий писатель Герман Гессе в детстве вообще едва не был признан умственно отсталым… Можно сказать, что полное отсутствие у Шампольона способности совершать в уме даже элементарные математические операции сыграло решающую роль в его дальнейшей судьбе. А значит, и в судьбе еще не появившейся тогда науки египтологии.
К счастью для него, родители отнеслись к отсутствию математических способностей у сына с достаточным пониманием. Хотя, конечно, отцу было грустно расстаться с мечтой о том, что младший сын станет достойным продолжателем его дела, – но какой из него торговец?! Старший сын Шампольонов жил в Гренобле. Туда и отправили его младшего брата, чтобы тот учился в частной школе, где больше внимания уделялось привлекательным для него дисциплинам.
Когда Франсуа было двенадцать лет, он впервые в жизни увидел подлинные памятники Древнего Египта: в 1802 г. в Гренобль прибыл Жозеф Фурье, который ранее занимал должность секретаря каирского Института по изучению Египта. Он привез с собой коллекцию египетских памятников. В их числе была и копия знаменитого Дендерского зодиака. Забегая вперед, хотим обратить внимание на удивительное совпадение: одним из первых памятников египетской иероглифики, увиденных Шампольоном, был Дендерский зодиак. И он же оказался последним памятником, во время работы над которым ученого постиг второй удар, после которого он уже не смог оправиться…
После визита к Фурье (в дом к важному чиновнику его привел старший брат) Шампольон, который в то время был с головой погружен в свое новое увлечение – хронологию, вспомнил о давней мечте и снова взялся изучать свидетельства о Древнем Египте, которые имелись у классических писателей Древней Греции и Рима. Но мысль о расшифровке таинственных письмен пока ревниво оберегалась им, таилась где-то в глубине его сознания. Ведь долгие-долгие годы безрезультатных попыток прочесть загадочные надписи были к концу XVIII в. настолько дискредитированы, что не воспринимались уже всерьез. Они считались чем-то вроде алхимии от науки – подобно изобретению perpetuum mobile или исчислению квадратуры круга. Долгое время египетские иероглифы ошибочно представляли чем-то вроде ребусов, видя в каждом знаке слово или понятие. Несмотря на то что еще в XVIII в. были робкие попытки возразить против приписывания иероглифам мистического значения, это мнение было широко распространено вплоть до начала XIX в. Бытовали даже такие «смелые» предположения, что иероглифы – не более чем орнамент, который специально выдавался жрецами за знаки, описывающие тайное учение. Принцип объяснения иероглифов как символических знаков, каждый из которых самостоятельно выражает какую-либо мысль, давал полную волю фантазии.
В шестнадцать лет Франсуа Шампольон отправляется в Париж, где продолжает свое образование, знакомится с известными учеными-ориенталистами. В Национальной библиотеке он работает над коптскими рукописями. На это стоит обратить внимание. Дело в том, что Шампольон считал язык египетских христиан – коптов – ключом к древнеегипетскому языку. Мысль эта была высказана задолго до него и принадлежала иезуиту Афанасию Кирхеру. Однако именно под влиянием фантастических теорий Кирхера о тайном, магическом значении египетских иероглифов их изучение зашло в тупик, поэтому труды его уже не считались ценными для науки. Но широта взглядов Шампольона, его интеллектуальная «всеядность» и в то же время гениальная способность отделять зерна от плевел позволили разглядеть и среди «алхимических» изысканий Кирхера зерно истины. Коптским языком Шампольон заинтересовался еще в Гренобле. Но именно в Париже, за чтением подлинных рукописей, он овладевает им в совершенстве. Изучая тогда же древнеегипетскую скоропись, или, как ее еще называют, «сверхскоропись», Шампольон дает ей название «демотическое письмо» (от греческого «демотикос» – народный, это название употребляет для древнеегипетской скорописи Геродот), которое с его легкой руки приживается в новой науке, прочно закрепившись за этим видом письма.
Для лучшего овладения демотическим письмом Шампольон применяет испытанный метод, известный и сейчас как один из лучших способов овладеть иностранным языком, но редко используемый из-за своей трудоемкости. Он вырабатывает у себя привычку вести свои личные записи при помощи демотических знаков, а также пользоваться этими знаками для транскрипции коптских текстов. Он достигает в этом такого совершенства, что позднее, после его смерти, один из таких текстов, обнаруженных среди его бумаг, ввел в заблуждение члена Французской академии надписей Солеи, который издал этот документ, приняв его за написанную рукой Шампольона копию подлинного демотического памятника.
Окончив курс в Лицее, в 1807 г. семнадцатилетний выпускник Франсуа Шампольон представляет в Гренобльской академии свой труд: географическую карту Древнего Востока и введение в историю Египта. Его сочинения оказываются настолько блестящими, что потрясенные коллеги незамедлительно избирают талантливого юношу в члены академии, где уже через год он становится профессором – в 18 лет! До 1821 г. он преподает в Гренобле, затем снова переезжает в Париж.
Еще во время своего первого визита в столицу он имел возможность ознакомиться с копией записи на Розеттском камне. Этот памятник древней письменности сыграл ключевую роль в изучении египетских иероглифов. Именно с его обнаружением связано возрождение надежды расшифровать когда-нибудь эти знаки.
Так называемый Розеттский камень представляет собой базальтовую плиту, найденную в 1799 г., во время Египетской экспедиции Наполеона. На ней была высечена надпись на двух языках – греческом и египетском, причем для этого были использованы три системы письма. Находка эта сыграла особую роль в возрождении интереса к расшифровке египетских иероглифов. Три текста имели идентичное содержание, причем один из них – на греческом языке, разумеется, – мог быть прочитан с относительной легкостью. Это означало, что его можно будет использовать для чтения и расшифровки двух других частей. Казалось бы, куда проще – расшифровать неизвестные письмена, сопоставив их с таким же текстом, написанным известным алфавитом и языком. Многие со рвением взялись за расшифровку. Но не тут-то было! Попытки прочитать египетскую часть Розеттского камня потерпели крах. Или, по крайней мере, были весьма далеки от тех результатов, на которые могли рассчитывать ученые. Иероглифов, которые были использованы в верхней части камня, оказалось много больше, чем не то что слов в греческой его части, но даже букв. А если учесть, что все на тот момент были абсолютно уверены, что иероглифы являются идеограммами, то есть передают слова и понятия, а не звуки, то выходила полная путаница.
В самом начале XIX в. шведский ученый Окерблад предположил, что в египетском иероглифическом письме все-таки могут быть и фонетические знаки – иными словами, иероглифы могли быть буквами. А с 1815 г. египетскую часть текстов Розеттского камня пытался расшифровать английский врач и физик Томас Юнг. Ему удалось правильно назвать несколько букв в иероглифическом алфавите.
Но только через двадцать с лишним лет после обнаружения Розеттского камня его тайна была раскрыта…
С момента первого знакомства с копиями текстов этого памятника Шампольон беспрестанно размышляет о нем. Его интуиция подсказывала ему, что эта находка будет иметь решающее значение во всех его трудах. Сама судьба давала ученому миру ключ к тайнам египетских письмен, но никто не знал, как им воспользоваться! Шампольон решается поверить в идею о фонетическом характере иероглифических знаков и проверяет ее на практике. Используя распространенное мнение о том, что в египетских текстах имена фараонов заключались в овал – или «картуш», как его принято называть, он выделяет на Розеттском камне имена и с помощью греческой части надписи читает имя Птолемея. Дальше к нему в руки попадает другая копия – с двуязычной надписи на обелиске с острова Фил. В этой надписи, с помощью известных уже букв из имени Птолемея, ему удается разобрать имя Клеопатры. Так он узнает еще несколько букв-иероглифов. Затем, с помощью встречающегося там же имени Александра, он узнает о начертании в египетском варианте еще трех букв. Всего в его распоряжении оказывается пятнадцать знаков.
