Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы - Бернард Корнуэлл
Возможно, Лику даже вовсе и не рассказали об этих предшествующих атаках. Было слишком много дыма, шума и путаницы, чтобы Лику – 17-летнему новичку, несущему одно из полковых знамен в центре линии 52-го, знать, что творится выше по склону, за левым флангом батальона, или что там произошло восточнее, вдоль по склону. Батальон был построен в две линии, полуротами, по десять шагов между ними, а Лик почти наверняка находился в задней из этих линий, где полковое знамя лучше всего защищено. Если это так, его обзор был ограничен еще сильнее. И 52-й полк не победил две колонны, как утверждал Лик. 52-й атаковал последний батальон гвардии, но остальные четыре батальона уже были сброшены со склона. А 10 000 человек? Конечно, среди ужасов сражения, где погибло так много людей Колборна, могло показаться и такое, но французских гвардейцев было куда меньше, чем 10 000.
В своем рассказе сэр Джон Колборн воздает должное британской гвардии и «проведению генеральной атаки с флага силами бригады сэра Ф. Эдама и дивизии сэра Генри Клинтона». Все это нисколько не умаляет инициативы и достижений сэра Джона Колборна. Он был невероятно отважен, но Лик и некоторые офицеры решили, что с ними дурно обошлись, потому что заслуги полка не были отмечены в депеше Веллингтона. Их можно понять. Герцог упомянул британскую гвардию, сказав, что они «послужили примером, которому последовали все». Это раззадорило Лика, который считал, что его батальон заслужил такой же похвалы. Выжившие из других полков, возможно, чувствовали то же самое. 92-й, сражавшийся против сильно превосходящего противника штыками, остановил одну из колонн д’Эрлона и отбросил ее назад. 27-й удерживал наиболее уязвимый участок линии Веллингтона, и его бойцы сложили там свои головы, почти все до единого. Все они внесли свой вклад в победу. Когда позже герцога спросили, о чем он больше всего в жизни жалеет, он ответил, что должен был больше хвалить. Это определенно касалось жалобы Лика. Он огорчился, оттого что в депеше Веллингтона все лавры победителей достались гвардии, и написал целую книгу опровержений. Однако 52-й полк не в одиночку вызвал коллапс французской армии, во всяком случае, не больше, чем это сделала британская гвардия.
Но самые жестокие противоречия возникли между школой Гнейзенау и школой Веллингтона. Каким-то образом предвзятое неприязненное отношение Гнейзенау к герцогу дожило до наших дней. В целом герцога обвиняют в том, что он не воздал должное пруссакам и присвоил победу себе, но есть и более конкретные обвинения. Утверждается, что он невольно подвел своих союзников перед битвами при Катр-Бра и Линьи, что не выполнил обещание прислать подкрепление Блюхеру под Линьи, а когда военная кампания закончилась, всю жизнь пользовался славой победителя, не считаясь с возражением, что именно прусская армия спасла положение.
Наиболее серьезно первое из обвинений. Оно гласит, что Веллингтон знал о концентрации французских войск гораздо раньше, чем 15 июня, накануне боев за Линьи и Катр-Бра, но из низких соображений до самого вечера делал вид, что не знает. Если этому верить, то нужно поверить также и тому, что прусский офицер, принесший эти новости Веллингтону, никому больше в Брюсселе не рассказал о готовившемся французском нападении. Тогда нужно еще и задаться вопросом, какая выгода для Веллингтона в том, чтобы скрыть новости? Обычно отвечают: чтобы подставить под нападение Блюхера, а британской армии дать возможность уйти. Это бессмыслица. Если герцог так боялся столкновения с французами, то почему же не начал отступление, как только услышал известия? Отвечать на этот вопрос – значит отдавать себе отчет в его глупости. А если бы Блюхер потерпел поражение, что выиграл бы Веллингтон? Вся эта кампания предполагала военный союз, основанный на понимании, что ни Блюхер, ни Веллингтон в одиночку разбить императора не могут, поэтому они и должны объединить усилия. Подставляя Блюхера под удар, Веллингтон обрекал на поражение и себя. Блюхер потерпел поражение, но кампания лишь чудом не сорвалась, потому что армию Блюхера не истребили. Прусская армия сохранилась и смогла сразиться еще раз. Победить удалось потому, что Блюхер принял смелое решение отступать в Вавр, а не в Льеж, а сделать это он мог, только твердо убедившись, что Веллингтон готов к бою и что отчаянно держит оборону гребня в Мон-Сен-Жане, что Веллингтон мог, в свою очередь, осуществить, только твердо убедившись, что Блюхер придет к нему на помощь. Проще говоря, кампания увенчалась успехом, потому что Блюхер и Веллингтон доверяли друг другу, и полагать, что Веллингтон стал бы рисковать этим доверием и плутовать с союзником, – значит идти против здравого смысла и всего, что нам известно о характере Веллингтона.
Так обещал ли он Блюхеру помощь при Линьи? Ответ простой: да, но только если на него самого не нападут. На него напали и не оставили никакой возможности помочь прусской армии. Обещание, если его можно так назвать, было дано при встрече Веллингтона и Блюхера на мельнице в Брье. Прусские отчеты об этой встрече не содержат упоминаний об условии «если на меня самого не нападут», но в записках фон Мюффлинга эти слова приводятся. Генерал фон Дорнберг, прусский по крови, но служивший в британской армии, вспоминал нечто подобное. Он утверждал, что Веллингтон сказал: «Я посмотрю, кто стоит против меня и какая часть моей армии прибыла, и поступлю соответственно». Еще три прусских источника гласят, что герцог не только обещал прийти, но даже указал Блюхеру точное время, когда его следует ожидать, хотя один из источников называет два часа дня, второй – три часа, а третий – Клаузевиц, который там даже не присутствовал, – четыре часа пополудни. Эти источники в лучшем случае сомнительны. Итак, источники расходятся, но Веллингтон уже своими глазами видел французов в Катр-Бра и вряд ли стал бы давать обещание, которое, скорее всего, выполнить не сможет. Он собирался драться в Катр-Бра и должен был предупредить союзников о своем намерении. Гнейзенау всегда обвинял герцога в своем проигрыше при Линьи – «поражение, которое мы потерпели из-за него», но это говорит нам скорее о недальновидности Гнейзену, чем о нечестности Веллингтона.
Другой вопрос, разговаривали эти два полководца напрямую или с переводчиками? Веллингтон свободно говорил по-французски, но не по-немецки. Блюхер не знал английского и в очень малой степени мог говорить по-французски. Встретившись с Веллингтоном после Ватерлоо, Блюхер сказал: Quelle affaire! («Что за история!») Герцог пошутил,
