Александр Зданович - Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)
На допросе в 1938 г. куратор дела «Весна» В. Осмоловский вспоминал, что «развертывание следствия и вскрытие военно-офицерской организации… встретили бешеное сопротивление Ольского (начальника Особого отдела ОГПУ — A. З.)»[966].
По мнению В. Осмоловского, Я. Ольский культивировал резко критическое отношение к делу «Весна» среди всех своих подчиненных. Позицию начальника полностью разделяли помощник по военной линии Л. Иванов и помощник по польско-украинскому направлению С. Фирин. Все указанные руководители лично передопрашивали привезенных в Москву арестантов и каждый раз вскрывали «липу». Обо всем этом Я. Ольский докладывал начальнику Секретно-оперативного управления ОГПУ Е. Евдокимову, который разделял взгляды особистов. С его согласия В. Осмоловского с группой сотрудников направили в Харьков. Результаты работы инспекторской бригады в ряде городов Украины и допросы фигурантов дела в Москве позволили прийти к крамольному в той обстановке выводу: отдельные объекты дела «Весна» действительно настроены негативно к Советской власти, критиковали некоторые решения партии и правительства, многие знают друг друга, однако организационно не связаны[967].
ГПУ УССР, возмущенное такими оценками, сводящими на нет все усилия украинских чекистов по выполнению установок председателя ОГПУ В. Менжинского, довело свое мнение до генсека ЦК ВКП(б), акцентировав внимание И. Сталина на связях арестованных в управлениях РККА и военно-учебных заведениях в столице[968].
На основе изучения материалов уголовных дел на известных чекистов Е. Евдокимова, Л. Бельского, Я. Ольского и других, а также делопроизводственной документации ОГПУ, можно сделать вывод о переходе борьбы группировок в руководстве ОГПУ в активную фазу именно на основе различия в подходах к оценке дела «Весна», проводимых в его рамках агентурных и следственных мероприятий.
По нашему мнению, события, происходившие с января 1931 г., предопределили появление феномена под названием «1937 год». На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 25 июля 1931 г. по предложению И. Сталина принимается решение о кардинальных перестановках в ОГПУ: заместитель наркома РКИ И. Акулов становится первым заместителем председателя, вторым — Г. Ягода, а третьим — В. Балицкий, возглавлявший до этого ГПУ Украинской ССР и претворявший в жизнь установки В. Менжинского по делу «Весна»[969].
На этом же заседании Я. Ольского освободили от должности руководителя объединенного Особого отдела ОГПУ. Начальник Секретно-оперативного управления Е. Евдокимов, заместитель председателя ОГПУ С. Мессинг, полномочный представитель ОГПУ по Московской области Л. Бельский, поддерживавшие его, также лишились своих постов. В последующие месяцы были отправлены на периферию для дальнейшей службы почти все начальники отделений Особого отдела, который возглавил И. Милевский, усердно раздувавший дело «Весна», являясь начальником ОО Киевского военного округа[970].
Политбюро не только разобралось с группой руководящих сотрудников ОГПУ, которые «распространяли… совершенно не соответствующие действительности разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является „дутым делом“», но и дало соответствующий импульс в местные органы госбезопасности. В центральные комитеты национальных республик, крайкомы и обкомы ВКП(б) 10 августа 1931 г. было направлено специальное письмо. Его авторы (И. Сталин, Л. Каганович, Г. Орджоникидзе, А. Андреев и В. Менжинский) объясняли перемены в высшем эшелоне ОГПУ стремлением избавиться от носителей взглядов о «внутренней слабости» органов госбезопасности и «неправильности» линии их практической работы[971].
Обратим внимание на то, что в письме не упоминалось дело «Весна», а шла речь о вредительстве в военном ведомстве. Поэтому можно обоснованно предположить негативную реакцию опальных чекистов и на другие дела, по которым проходили действующие либо отставные бывшие офицеры и генералы. Соглашаясь с предложениями об арестах «военспецов» и в ряде случаев даже инициируя их, Я. Ольский, Е. Евдокимов и некоторые другие руководители головных чекистских подразделений рассчитывали путем проведения следственных мероприятий подтвердить или опровергнуть добытую оперативным путем информацию. Вопрос о наказаниях арестованных через внесудебную процедуру Коллегии ОГПУ они не ставили, поскольку велики были сомнения в правдивости и объективности показаний многих фигурантов следственных дел. Зато И. Сталин, Л. Каганович, В. Менжинский и Г. Ягода не испытывали подобных сомнений.
Под вопросом остается позиция наркома по военным и морским делам, члена Политбюро ЦК ВКП(б) К. Ворошилова. С одной стороны, он присоединился к общему решению об изменениях в руководстве ОГПУ и о приходе на Лубянку инициаторов дела «Весна» (В. Балицкого и И. Леплевского), а также согласился с внесением изменения в положение об Особом отделе, которое ликвидировало право Реввоенсовета СССР давать задания чекистам и контролировать ход их выполнения[972].
А с другой стороны, нарком являлся одним из инициаторов принятого 10 июля 1931 г. решения Политбюро, согласно которому «никого из специалистов (инженерно-технический персонал, военные…) не арестовывать без согласия соответствующего наркома… В случае же разногласия вопрос переносить в ЦК ВКП(б)»[973].
Вероятно, не обошлось без участия К. Ворошилова и данное Г. Ягоде указание Политбюро подготовить обращение ко всем чекистам в связи со вскрытыми перегибами при производстве следствия в органах ОГПУ[974].
Заканчивая рассмотрение дела «Весна» и его последствий, нельзя не упомянуть об обвинениях, выдвинутых некоторыми арестованными военными в отношении М. Тухачевского. Ему не приписывали ни шпионажа, ни подготовки повстанческих ячеек, ни организации вредительства. Речь шла ни больше ни меньше, как о бонапартистских устремлениях, логичным итогом развития которых являлся бы захват власти военными. Об этом в конце августа 1930 г. заявили на следствии по делу «Весна» достаточно близкие к М. Тухачевскому люди: бывшие старшие офицеры Генштаба, преподаватели Военной академии Н. Какурин и И. Троицкий. Чекисты их хорошо изучили в рамках АНД «Генштабисты», знали, что они входили в самый узкий круг доверенных людей «Красного Бонапарта»[975].
Сообщенные Н. Какуриным и И. Троицким сведения подкреплялись показаниями бывшего офицера-генштабиста А. Бурова[976].
10 сентября 1930 г. В. Менжинский направил доклад отдыхавшему на юге И. Сталину. «Я доложил это дело т. Молотову, — писал председатель ОГПУ, — и просил разрешения до получения Ваших указаний держаться версии, что Какурин и Троицкий арестованы по шпионскому делу. Арестовать участников группировки поодиночке — рискованно. Выходов может быть два: или немедленно арестовать наиболее активных участников группировки, или дождаться Вашего приказа, принимая пока агентурные меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Считаю нужным отметить, что сейчас все повстанческие группировки созревают очень быстро и последнее решение представляет известный риск»[977].
К докладу (для убедительности) были приложены копии протоколов допросов Н. Какурина и И. Троицкого. Однако, несмотря на алармистские утверждения В. Менжинского, Генеральный секретарь не реагировал на представленные материалы две недели. Лишь 24 сентября 1930 г. он написал письмо, но не в ОГПУ, а члену Политбюро Г. Орджоникидзе и просил последнего оценить информацию из протоколов допросов. «Материал этот, как видишь, — писал И. Сталин, — сугубо секретный, о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из ряда правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено»[978].
Как мы видим, у И. Сталина имелись некоторые сомнения в виновности М. Тухачевского. Генсек предложил отложить решение вопроса об его аресте до середины октября и обсудить его в узком кругу членов Политбюро. Об этом И. Сталин уведомил и В. Менжинского, порекомендовав пока «ограничиться максимально осторожной разведкой»[979].
Отсутствие у «первого лица» готовности к принятию решительных мер руководство ОГПУ расценило как нежелание втягивать командующего ЛВО в следственные процедуры, и это сказалось на допросах ранее арестованных военнослужащих. Так, бывший начальник ПВО УВО С. Кремков информировал помощника начальника Особого отдела ОГПУ Л. Иванова о запрещении со стороны оперработников давать показания на М. Тухачевского[980].
