Петр Рябов - История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том I
Русский историк XIX века Н.И. Костомаров писал: «В старинной Руси народ мало думал о религии, мало интересовался ею, – раскольники же только и думали о религии; на ней сосредотачивался весь интерес их духовной жизни». Староверы серьёзно и осмысленно относились к обрядам, учились читать, любили мыслить и спорить. Века жесточайших гонений сплотили их общины и выработали в них независимость, принципиальность и свободолюбие, – черты, столь не типичные для русских людей. Именно в старообрядчестве получила своё развитие жажда мученичества и святости, народная мысль и духовные искания, утопические мечты и социальное недовольство. На смену магическому «обрядоверию», староверы искали в обрядах выражение живого религиозного чувства, вдыхали в Букву обряда живой Дух веры.
Об особенностях мироощущения староверов ярко, точно и верно высказался священник и философ Георгий Флоровский: «Раскол не старая Русь, но мечта о старине. Раскол есть погребальная грусть по несбывшейся и уже несбыточной мечте… Раскол не имеет, потерял, не ждёт и жаждет. В расколе больше тоски и томления, чем оседлости и быта. Раскол весь в воспоминаниях и в предчувствиях, в прошлом или в будущем, без настоящего… Сила раскола не в почве, но в воле. Раскол не застой, но исступление. Раскол есть первый признак русской беспочвенности, отрыв от соборности, исход из истории. Раскол можно назвать социально-апокалиптической утопией».
По словам Г. Флоровского, староверы полагали, что с приходом в мир слуг Антихриста (царя и патриарха) священство прекратилось, благодать ушла из мира, история завершилась, а значит, всё религиозное чувство отныне уходит в обряд и этику: «Всё становится в зависимость от дел, ибо только дела и возможны. Отсюда эта неожиданная активность раскола в мирских делах, эта истовость в быту, и – некий опыт спасаться обломками древнего жития… Раскол дорожит… обрядом больше, чем таинством. Поэтому легче терпеть безблагодатность, чем новый обряд. Ибо «чин» и «устав» представляют для него независимую первоценность». Старообрядческие общины оказывались для своих приверженцев последним прибежищем братства и святости и защитой в рухнувшем мире, пробуждая в людях коммунитарное сознание, взаимовыручку, аскетизм, солидарность и жертвенность.
Старообрядчество, насчитывающее миллионы явных и тайных сторонников, за два столетия создало в России особую огромную культуру (окончательно уничтоженную лишь большевистским режимом в XX веке) – со своими героями и канонами, психологическими типами и моральными нормами, со своими книгами, иконами, публицистическими памфлетами, и скитами. В старообрядчестве ярко выразилась народная мечта о «Граде Китеже», о «священном царстве» – царстве Божьем на земле.
Старообрядцы организовывали волнения казаков на Дону, восстание монахов Соловецкого монастыря, играли огромную роль в восстании Разина (а потом – в восстаниях Булавина и Пугачёва) и стрелецких восстаниях в Москве, в народном сопротивлении петровским реформам. В 1685 году царевна Софья повелела конфисковывать имущество старообрядцев, бить их кнутом и ссылать, а тех, кто перекрещивался из никонианства в «старую веру» – казнить. При Петре I староверам разрешили жить в городах, но обложили чудовищными налогами и штрафами. И позднее самодержавие видело в староверах своего главного врага и не раз (вплоть до 1905 года, когда их уравняли в правах) пыталось их уничтожить.
Центрами раскола стали Север (Поморье), Поволжье, Сибирь, Дон. На реке Керженец – притоке Волги – и на Вятке существовали многие сотни раскольничьих скитов и пустыней (разорённых и уничтоженных по приказу Петра I). А в больших городах существовало огромное старообрядческое «подполье», которое не могли ликвидировать никакие репрессии со стороны властей.
В старообрядчестве слились социальное недовольство, народный утопизм и эсхатологизм, религиозные искания. Простые казаки, стрельцы, священники, крестьяне и посадские люди соседствовали в расколе с боярыней Феодосией Морозовой и княгиней Евдокией Урусовой, принявшими мужественную смерть за веру. В 1675–1695 годах в 37 крупнейших самосожжениях добровольно ушли из жизни 20 тысяч староверов. А сколько их ещё были казнены властями, уморили себя «голодной смертью», навеки скрылись в чащобах?! Соловецкие монахи писали в своём послании к царю Алексею: «Вели, государь, на нас свой царский меч прислать и от сего мятежного жития переселити нас на оное безмятежное и вечное житьё». А протопоп Аввакум гневно писал: «Огнём, да кнутом, да виселицей хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так – не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолам так учить».
В староверах причудливо сочеталось старое и новое, фанатичный обскурантизм, изуверство, суеверие, мессианская нетерпимость к иноземцам и нонконформизм, стойкость, героизм, духовная свобода, искренность, проповеднический пафос, искание Божьей правды, разрыв с самодержавно-крепостнической системой, бунтарство и самоорганизация. Движение староверов разделилось на два основных течения: умеренных «поповцев» (признающих свою церковную иерархию) и радикальных «беспоповцев» (отвергающих духовенство и проповедующих всеобщее священство); впрочем, и эти два течения распались на множество «толков».
Нередко староверов России сравнивают с европейскими протестантами, а раскол XVII века с европейской Реформацией. Величайший философ России Владимир Соловьёв называл старообрядцев «протестантизмом местного предания». И в самом деле: подобно западным протестантам пуританского толка, русские старообрядцы выступали под лозунгами «возврата к древнему благочестию» и чистому христианству, демонстрировали корпоративную взаимовыручку (усиленную веками гонений), аскетизм и стойкость. В их психологии, поведении и моральных ценностях, как и у первых протестантов, можно найти многие замечательные черты, соответствующие духу раннего капитализма: трудолюбие, самоограничение, отстаивание автономии общин перед лицом государства, бережливость, культивирование грамотности, осуждение роскоши в религиозных и светских делах, восприятие делового успеха как проявление божественного благоволения, идейность, независимость от светских властей и критическое отношение к церковной иерархии. Не случайно, поэтому, что подавляющее большинство фамилий русских фабрикантов и купцов XIX – начала XX веков (также, как многие народные революционеры и бунтари), вышли из среды староверов. А массовое бегство старообрядцев на север и в Сибирь отчасти схоже по причинам и последствиям с переселением протестантов из Старого Света в Новый, как «землю обетованную».
5.3.5. «Бунташный век»
Смутное время, почти непрерывные войны, многократный рост налогового бремени, закрепощение, начало бюрократизации всей жизни России (с невиданными бесчинствами воевод и дьяков), церковный раскол – все эти факторы, естественно, порождали частые бунты и восстания. Крестьяне, казаки, посадские люди сопротивлялись государственному гнёту не только убегая на окраины или поддерживая староверов, но и более активно выражая свой протест.
Следует отметить, что «бунташный» XVII век в России можно рассматривать как часть общеевропейского революционного движения против повсеместного наступления абсолютистской реакции на средневековое общество. Так, в 40-е годы XVII века произошли: революция в Англии, Фронда во Франции, началось громадное восстание казаков на Украине и прокатился ряд восстаний по городам Московии. При всей специфике различных стран и пестроте названных движений, все они боролись против непомерных налогов, усиления государственного контроля над людьми, чудовищных злоупотреблений чиновников, ликвидации сословных прав и свобод, самодурства временщиков и вопиющей роскоши монархических дворов.
Русский человек был придавлен государственным «тяглом», обложен чудовищными налогами, лишён права свободного передвижения, сталкивался со злодеяниями откупщиков и приказных людей, да ещё и переживал как катастрофу церковные реформы. Разумеется, всё это являлось более чем достаточной причиной взбунтоваться, хотя у каждого конкретного восстания были и свои особые причины. Свои специфические причины для недовольства были у казаков, которых правительство стремилось лишить вольностей и взять под контроль, отменив принцип: «С Дона выдачи нет!». Специфические причины были у стрельцов, которым годами не выплачивали жалованье и которых полковники заставляли работать у себя на огородах и нещадно пороли. Свои веские причины для возмущения были у староверов, свои – у подвергшихся колонизации и национальному угнетению, а нередко и уничтожению, народов Поволжья или Сибири, свои – у посадских людей, страдающих от царских воевод. Но во время восстаний все эти причины «резонировали», а разные группы населения легко находили общий язык в попытках остановить наглый произвол государства и дать отпор зарвавшемуся абсолютизму. Как ни странно, некоторые восстания оказались успешными.
