Жак Эрс - Людовик XI. Ремесло короля
2. Благочестие и политический выбор
Людовик XI никогда не скаредничал, и каждое аббатство, дававшее ему приют на ночь, каждая церковь или часовня, попадавшаяся ему по пути во время долгих и частых путешествий, могла рассчитывать на его щедрость. Однако эти богатые дары, требовавшие больших вложений в золоте и серебре, не были делом случая или проявлением личного благочестия без всякой задней мысли. Не подвергая сомнению искренность государей тех времен (да и других тоже!) и не обвиняя их в лицемерии, приходится приписывать им сознательную и продуманную политику в отношении религии, проводимую с завидным постоянством и обычно увенчивающуюся успехом. Людовик проявлял в этом гораздо больше прилежания и даже дерзости, чем его соседи, часто используя благочестие как способ оказать влияние за пределами владений французской короны, навязать свое присутствие щедростью или молитвами, ослабив тем самым позиции местной династии, и, в общем, подготовить присоединение этих областей к Франции.
В Анжу и Провансе подобные пожертвования в большой степени отвечали намерению представить себя покровителем святилищ и благочестивых дел наравне с королем Рене, герцогом Анжуйским и графом Прованским. И еще до того, как оформились возможности и планы аннексии, король уже проявил себя щедрым дарителем. Он писал Жану Бурре из Невиля-в-Босе под Орлеаном: «Сразу по прочтении сих писем, отправьте от моего имени в Пюи-Нотр-Дам три дара и два других в Сен-Флоран-ле-Вьей в Анжу, под Сомюром», только пусть ему будут доставлены «подтверждения». Церкви Пюи-Нотр-Дам в июне 1477 года снова достались щедрые дары: четыре тысячи экю в виде ренты за особое богослужение, с приказом Жану Бурре поспешить, ничего не оставляя на волю случая и не терпя никаких проволочек («ибо я не буду знать покоя, доколе оное богослужение не будет учреждено»). В 1470 году в Тарасконе установили раку святой Марты с ликом, писанным по золоту, и с венком из лилий. Затем Людовик поручил золотых дел мастеру приспособить под бюст святой золотой постамент весом в шестьдесят марок, окруженный балюстрадой с маленькими колоннами овальной формы; в просветах между колоннами располагались миниатюры, написанные черной эмалью по золоту.
С 1475 года, незадолго до аннексии Анжу, король даровал (навязал?) муниципальную хартию городу Анжер, в которой ограничивал полномочия Рене и его чиновников. Но еще раньше, в 1469 году, крест Святого Лода из Анжера, некогда являвшийся собственностью анжуйцев и до сих пор не слишком интересовавший французских королей, стал, его заботами, считаться драгоценной «королевской» реликвией, и его сила была настолько неоспоримой, что многие должны были приносить присягу на этом кресте, а не на Библии или святых мощах.
Этот крест из золота, украшенный драгоценными камнями, как говорили, стоил больше тысячи золотых монет и содержал в себе фрагмент подлинного Креста Господня. Происхождение его было неизвестно, но монастырская церковь Святого Лода под Анжером в свое время уступила его Людовику I Анжуйскому за виконтство Блезон. В 1455 году Рене вернул себе Блезон и отдал крест. На этом кресте Людовик XI часто заставлял клясться в верности принцев и вельмож из числа бывших мятежников, требуя от них изъявления покорности, и даже простых нотаблей, мещан, купцов, которые обещали никогда ничего не замышлять против него и доносить на любого, кто, по их сведениям, был бы повинен в заговорах и тайных совещаниях.
В подобных клятвах, конечно, не было тогда ничего необычного, ведь уже давно большинство мирных соглашений обговаривалось и заключалось только при посредстве папы или какого-нибудь священника. Стороны торжественно принимали на себя обязательства в освященном месте — церкви, часовне, большом зале аббатства или епископского дворца. В 1435 году принцы, послы и советники принесли присягу перед представителями папы и Базельского собора, перед одиннадцатью епископами, двумя аббатами и деканом Льежского университета, монахом ордена Шартрез, в церкви Святого Вааста в Аррасе, чтобы провозгласить мир между Карлом VII и герцогом Бургундским Филиппом Добрым. В свое время Людовик XI потребовал, чтобы все раскаявшиеся и даже подозрительные, если у него есть причины им не доверять, прошли через тяжелый церемониал. Он велел клясться в присутствии нескольких высших чиновников, которые должны были составлять протокол, и чаще всего на знаменитом кресте Святого Лода. Так поступили в апреле 1476 года сеньор де Монтегю-ле-Блан со своим сыном Иоахимом и сеньор де Люзерт; в следующем году Гильом де Монморанси поклялся на этом кресте в почтении к королю, тогда как у двух его братьев конфисковали имущество за то, что они последовали за герцогом Бургундским.
Для Пьера де Морвилье принесение присяги 14 октября 1474 года в Анжере превратилось в торжественную, тщательно продуманную церемонию, в которой участвовали хранитель печатей короля Сицилии, два лиценциата права, два присяжных нотариуса, главный хлебодар французского короля и Антуан де Шуре, капитан Анжерского замка. Супруга Морвилье принесла присягу в тот же день. Кола ле Реню, мещанин и эшевен Амьена, должен был приехать в Анжер, чтобы поклясться сделать все, что в его власти, дабы его город никогда не попал в руки бургундцев.
В нескольких случаях король даже вывозил крест из Анжера. В 1469 году его отвезли в Сент, чтобы Карл Гиеньский поклялся, что откажется от брака с дочерью герцога Бургундского. В июле 1477 года король прислал в церковь Святого Лода своего главного дворецкого в сопровождении двух ученых богословов, чтобы те забрали крест и привезли его в Нант, где должен был принести присягу герцог Бретонский. Он всегда сам назначал ответственных и указывал им, каким образом должны происходить эти крупные политические акты — присяга на верность и торжественные обязательства. В феврале 1482 года Анжу непосредственно присоединили к владениям короны, и король приказал капитулу церкви Святого Лода принять присягу Пьера Брисонне, своего постельничего, в присутствии мэра, его заместителя, эшевенов и советников Анжера.
Клятвопреступление расценивалось как измена, и виновный заслуживал самой суровой кары. Людовик навел справки о достоинствах этой клятвы и специально приказал провести расследование о чудесах, сотворенных крестом. Он каждый раз составлял текст, который предстояло произнести присягающим, и делал все возможное, чтобы клятвопреступники были строго наказаны. В 1472 году, в марте, он предоставил епископу Валенса полномочия, чтобы тот отвез в церковь Святого Лода письма и меморандумы его брата Карла Гиеньского, который, нарушив собственную присягу, велел дворянам в своих землях поклясться «служить ему против всех, и в том числе против нас (короля)»; Карл также написал в Рим, чтобы присяга, принесенная им некогда королю, была признана недействительной. Людовик ни за что не мог этого допустить: акты о принесении присяги и прилагающиеся документы должны были бережно храниться в сокровищнице церкви Святого Лода, а каноников просили молить Бога о том, чтобы тот в милости своей подтвердил правоту короля из почтения к истинному Кресту, на кагором была принесена клятва. Это значило молить о Господней мести. По широко распространенному тогда верованию считалось, что сознательно нарушившие свою клятву, принесенную на кресте, вскоре умрут, и верные советники короля не преминули заметить, что Карл, скончавшийся 24 мая, сам себя погубил.
Примерно в 1280 году под Клери в герцогстве Орлеанском один крестьянин, вспахивавший давно заброшенную землю, обнаружил в кустах статую Пресвятой Девы с младенцем, вырезанную из цельного куска дерева. Для нее соорудили часовню, и многочисленные паломники приходили помолиться о том, чтобы Дева сжалилась над ними и исцелила от хворей. Сеньор де ла Саль-ле-Клери, Симон де Мелен, маршал Франции, основал в 1302 году коллегиальную церковь, в которой поначалу было пять каноников; при Филиппе Красивом их количество увеличилось до десяти, а вместо часовни, ставшей слишком тесной, выстроили церковь.
В 1436 году во Францию прибыла Маргарита Шотландская. Моряки с одного из сопровождавших ее кораблей, чудесным образом спасшиеся во время кораблекрушения у фландрских берегов под Эклюзом, отправились в паломничество к Нотр-Дам-де-Клери. В августе 1443 года Дюнуа, бастард Орлеанский, и дофин Людовик дали обет наведаться туда в благодарность за победу, одержанную над англичанами под стенами Дьепа. Церковь, разрушенная в 1428 году английскими войсками Солсбери во время орлеанского похода, была восстановлена на пожертвования Дюнуа, его жены Марии д'Аркур и деньги, завещанные вдовой Жана Буше, главного казначея герцога Орлеанского. Карл VII тоже не поскупился. Многие годы дофин Людовик не слишком ею интересовался: свое первое пожертвование он сделал только в 1456 году. Но став королем, он уже в 1462 году назначил настоятелем церкви Гильома д'Ожа — лекаря, который был гувернером и врачом его брата Карла Французского, — и с тех пор часто ездил в Клери. 11 июля 1465 года, за пять дней до столкновения с бургундцами на ратном поле в Монлери, он отстоял там обедню. Хартия 1467 года предоставила большие привилегии каноникам этой церкви. Чтобы они могли целиком посвятить себя служению Господу «и дабы мы сами и наши преемники всегда в том участвовали», король избавил служителей церкви и посещавших ее паломников от всех налогов и податей; он торжественно заявил, что берет их под свое покровительство и охрану вместе с их семьями и родичами, их владениями и движимым имуществом; позволил им вершить правосудие на всех уровнях с правом назначать бальи, судебных приставов и других чиновников, а также двух нотаблей, чтобы представлять их в судах в Орлеане и Париже.
