Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2
Иконографические совпадения
Очень интересные факты вскрываются при сравнении христианских и якобы дохристианских предметов изобразительного искусства (скульптур, фресок, гемм и т.д.). Например, известно очень много изображений молодого человека («доброго пастыря»), несущего на плечах ягненка. Стиль и выполнение этих изображений (часть этих рисунков воспроизведена в [4], стр. 679) точь–в–точь те, которые мы привыкли связывать с греко–римским античным искусством. Поэтому они обычно считаются изображениями Антиноя, Аристея, Аполлона, Номиуса, Гермеса Криофора и т.д., хотя абсолютно идентичные изображения найдены в христианских некрополях и катакомбах (мы не говорим уже о том, что ягненок, Агнец, — это типично христианский символ). На одном из рисунков (№ 914 в [4], стр. 679) Добрый пастырь с овном за плечами изображен в окружении голубя, сидящего на дароносице (Святой дух?). Луны под вуалью (лунное затмение?), кита, проглотившего человека (Иона?) и других библейско–христианских сюжетов.
Известна древняя гемма, на которой изображено оплакивание Адониса–Таммуза. Поникшего Адониса снимают со столба женщина и девочка; позы не отличимы от классических христианских изображений «снятия с креста» (см. [97], стр. 63).
На многих «древних» геммах и печатях изображены «языческие богородицы»: Диана–Артемида, Деметра с младенцем Дионисом, Юнона–Герма с младенцем Марсом–Аресом и т.д. Если бы не подпись, скажем, на гемме Дианы, отличить ее от стандартного изображения христианской Девы Марии было бы невозможно.
В Помпее открыта фреска (см. [80], стр. 94), изображающая Бога с нимбом на голове, удивительно похожая на древнерусские и византийские иконы. Считается, что на ней изображен Юпитер.
Там же обнаружена фреска, якобы изображающая оплакивание умирающего Адониса богиней Афродитой–Венерой (см. [82], стр. 179). Афродита в классической позе скорбящей христианской Богоматери держит на коленях обнаженного Адониса. Вся композиция отличается, скажем от знаменитой скульптурной группы Микеланджело, лишь тем, что вокруг головы Афродиты—Венеры сияет христианский нимб.
Кстати сказать, по поводу происхождения нимба и поклонения святым историк религии Мальвер пишет следующее: «… второстепенные боги, приравненные к звездам, окружающим Солнце, были предметом особого культа под названием divI (божественные) или sanktI (святые)…. Однако эти вноски проникли в христианский культ довольно поздно. Только в 880 г. (снова IX век! — Авт.) папа Адриан объявил их первую канонизацию… Средневековая латынь продолжала даже называть христианских святых их духовным языческим именем divi, для указания астрализации их стали изображать с головой, окруженной планетным или солнечным диском, так называемым «венчиком», атрибутом языческих divi,… погребальные венки, соответствующие этой же идее, были одинаково в употреблении и в иероглифическом Египте и в Западной Европе в средние века» (см. [4], стр. 688). Последнее сопоставление «иероглифического Египта» и средневековой Европы нам пригодится в гл. 13.
Некритическое следование традиции подчас приводит к совершенно анекдотическим ситуациям. Например, в 1771 г. под хорами собора Парижской Богоматери был открыт каменный, хорошо сохранившийся рельеф, изображающий бога в лесу, с венком на голове, в типичном «языческом» исполнении, в типично «языческой» обстановке (этот рельеф хранится ныне в музее в Клюни). Специалисты признали в этом боге языческого бога лесов у галлов (см. [85, стр. 541—543). Их не смутило, что над головой бога отчетливо вырезано его имя — Esus, т.е. Иисус! Было признано, что это дохристианский бог с тем же именем! Изображение этого знаменитого барельефа приведено в ([85], т. 2, стр. 543), где, в частности, отчетливо видна надпись.
Выводы
Весь изложенный выше материал целиком заимствован нами из трудов историков религии, находящихся на классических, ортодоксальных позициях. Ими был предложен целый ряд более или менее остроумных объяснений наблюдаемого тождества христианства и «язычества», но само обилие и разнообразие такого рода объяснений показывает, что вполне убедительных среди них нет. Кроме того, ни одно из них не объясняет всех известных фактов.
Конечно, ни одному из историков не приходило в голову самое простое и естественное (после всего того, что мы уже выяснили в предыдущих главах) объяснение, состоящее в том, что все так называемые «языческие» боги и герои возникли лишь в эпоху Возрождения как переосмысление отвергнутых официальной церковью имен и качеств христианского бога и христианских святых. Подтверждением этому служит и тот факт, что языческий пантеон воспроизводит отношения феодального общества (см. гл. 10, § 2).
В период IV—X веков н.э. имена Зевса (от «Зао» — живу), Юпитера, Иеговы (и быть может, многие другие) употреблялись как равноправные (хотя, возможно, в разных местах одно имя предпочиталось другому), а под именами Иисуса, Вакха, Аполлона и др. почитался один и тот же бог (или богочеловек), быть может, с выпячиванием различных его качеств. Когда из хаоса различных направлений христианства выкристаллизовались официальные католическая и православная церковь (а также, как мы ниже увидим, иудаизм и мусульманство), в употреблении остались только известные нам официальные имена, а прочие были оттеснены в локальные (быстро исчезнувшие) культы и народные верования. Их связь с официальным культом была скоро забыта, и, более того, официальная церковь вела с ними усердную борьбу. Теперь уже, по–видимому, невозможно сказать, когда и как возникла их интерпретация как «древних», дохристианских богов, хотя, быть может, детальное исследование документов и даст на этот вопрос ответ.
Интересно, что под давлением фактов традиционные историки весьма близко подходили к этой концепции (по модулю, конечно, хронологии). Вот что, например, пишет Н. Румянцев: «Перед нами прошел целый ряд страдающих, умирающих и воскресающих богов древнего мира, мы видели их мифы, знакомились с посвященными им праздниками, обрядами и т.п. Но, несмотря на то, что у них разные имена, своеобразные мифы, различна родина или арена деятельности все же невольно чувствуется, что в основе их всех лежит что–то одно; что–то общее. Больше того, на этот момент обратили свое внимание и сами древние, для которых они были близки, дороги и которые в них находили удовлетворение своих религиозных потребностей. Действительно, если мы посмотрим на последние века до и первые после так называемого р.х., то найдем там любопытную картину. Все перечисленные выше божества со всем тем, что было с ними связано, тесно переплелись друг с другом, иногда даже до неразличимости. Озирис, Таммуз, Аттис, Дионис и пр. образовали какой–то один общий, слитый образ, вылились в какое–то одно синкретическое (смешанное) божество, и оно почти безраздельно царило по всей обширной территории Римского государства… Божества превратились в одного многоименного (!!! — Авт.), но, в сущности, единого спасителя, такое тесное слияние произошло особенно в эпоху Римской Империи и, в частности, в самом Риме» ([97], стр. 44–45).
Изложенная концепция Морозова разъясняет многие трудности, перед которыми встают в тупик историки. Например, известно, что в одном из стихотворений Вергилия подробно излагается евангельская история благовещения и рождения малютки божественного предназначения. «Отцы церкви», например, Лактанций, видели в стихотворении Вергилия пророчество о рождении Иисуса Христа, а стандартное современное объяснение состоит в том, что здесь Вергилий имеет в виду внука Августа. Однако, как справедливо замечает Румянцев, в связи с этим объяснением, «возникает ряд новых вопросов: откуда заимствовал свой образ Вергилий, кто небесная Дева, небесный младенец, «пагубный Змей» и т.п.» ([97], стр. 127).
С точки зрения Морозова, здесь никаких проблем нет. Более того, у Морозова смыкаются воедино и церковная и современная светская версия, ввиду утверждаемой им родственной связи Иисуса с императорским домом.
Заметим, в заключение, что если в языческих богах и содержится «человеческий» элемент, то он, как правило, целиком поглощен «божественным». Не означает ли это, что «иисусовы» аналоги эллинского пантеона (Аполлон, Вакх и т.п.) ведут свое происхождение от сект монофизитского толка?
Переход к евангелическому христианству
Конечно, переход от «языческого», вакхического, христианства к современному, евангелическому, был сложным и трудным процессом, который обязательно должен был оставить следы в официальной историографии, как бы его ни замазывали и ни преуменьшали церковники, а вслед за ними и светские историки.
Здесь обращает на себя внимание византийский император Гераклий (т.е. Геракл—Геркулес), правивший с 610 по 641 г. н.э. Историки (см. напр.[30], стр. 47—48) сообщают о его религиозной деятельности очень мало; в основном только то, что он предложил новый вариант христианского вероучения — монофилитство. Нас уже не должно удивлять, что его библейский аналог Иосия также оказывается религиозным реформатором, только более крупным. По всем данным, последующие церковники, сдвинув всю хронологию церкви назад, подменили содержательную реформу Гераклия пустым видоизменением схоластичнейшего тезиса об естестве Христа. Поэтому, чтобы понять, в чем состояли новшества Гераклия, надо обратиться к библейской информации об Иосии.
