Андрей Богданов - Мятежное православие
Река Вологда не широка, и, чтобы оставить свободным фарватер-стрежень, суда ставились у пристаней по обоим берегам в одну линию. Под монастырским двором было пришвартовано шесть насадов — больших судов по 35–50 метров в длину. Между ними стояли два дощаника длиною примерно по 35 метров каждый. Более мелкие суда — павозки — стояли с краю пристани, приткнувшись носами к речному берегу. Удивительна была слаженность, с которой команды судов поднимали из трюмов и сгружали на монастырские телеги огромные рогожи с солью. Любопытство заставило приезжего осведомиться у распоряжавшегося разгрузкой монаха об объеме привезенного. Тот так же спокойно, как отдавал приказания грузчикам, ответил, что по смете на шести насадах и двух дощаниках должно быть чуть более 3200 рогож, то есть свыше ста двух тысяч пудов соли. Конечно, была на судах рыба и всякие мелочи, сгружавшиеся отдельно.
Одновременно с разгрузкой шла и погрузка монастырских судов. Часть товаров — листы железа и слитки меди, связки канатов с монастырской мануфактуры, рожь, пенька, лен и меха — перевозилась к Архангельскому городу для продажи. На монастырский обиход была закуплена всякая лавочная мелочь — мед и воск, чеснок и лук, мыло, сукно крашеное и беленое и прочее и прочее. В огромных количествах грузилась рожь, меньше — пшеница, еще меньше — различные крупы и всяческие деликатесы. В мешках загружался овес, ячмень, горох, толокно, конопляное семя, в бочках — коровье масло (на пристани бочки стояли целыми стенами), в чанах — мясо, в ящиках — гвозди и иная железная мелочь, в связках — овчины, кожи дубленые и разноцветные тонкие (юфть), в рулонах — полотна всех видов, холсты и рогожи, в коробьях — шубы, нитки и т.д. Казалось, монастырские суда взялись снабдить всем необходимым большой город, а не одну лишь обитель, затерянную в соленых водах Белого моря. Трудно было вообразить, что вологодский монастырский двор примет этим летом еще не один караван судов — и не один караван загрузит в обратный путь.
Впрочем, и невооруженным глазом было заметно, что привезено в Вологду больше, чем повезется назад. Загруженные насады стояли в воде довольно высоко, показывая на бортах широкие зеленые от водорослей полосы. Верхние палубы, над которыми в пути натягивались полотняные навесы, оставались вовсе пустыми. Они, как и расположенные под палубами каморки, предназначались для сотен паломников, толпившихся на берегу в ожидании, когда можно будет договориться о перевозе с важными, знающими себе цену десятниками.
Один из десятников, вольготно расположившийся на крутом травянистом бережку, расписывал перед приезжими свою нелегкую работу и их предстоящий путь длиной более чем в тысячу верст по рекам до Архангельска (далее предстояла пересадка на морские струги или кочи). Десятник — фактически капитан судна, действовавший по детальной монастырской инструкции об управлении командой, — рассупонил шитую жемчугом лазоревого шелка косоворотку и, сняв сапоги из желтой юфти, говорил, обращаясь к расположившимся вокруг внимательно слушающим людям:
— Ныне у нас во всем караване нанято на проводку шесть сотен человек, потому что верхний речной путь нелегок. Хотя и вниз по воде пойдем — нужно будет и грести, и тянуть, и толкать. Первое дело — чтобы был хороший носник (лоцман), знающий все мели и перекаты. Ему под стать должен быть и кормщик. К тому же нанято у меня 27 осначей (матросов) и повар — тоже не последнее дело. А остальные люди — присадчики (дополнительная команда) — те для силы требуются: грести там, или бечевой тянуть, или — не приведи Бог! — с мели снимать.
— Спустимся мы по Вологде недалеко и выйдем в Сухону-реку, что течет с северо-запада из знаменитого озера Кубенского. Это будет Окольная Сухона — сплошной перекат на 20 верст. Дальше вниз по течению пойдет Нижняя Сухона до устья речки Двинцы, а от него уже Великая Сухона. До города Тотьмы, что стоит по левому берегу при речке Песьей Деньге, главное — на мель не сесть. От того города берега Сухоны растут вверх метров на десять, превращаются постепенно в каменные обрывы. У города Брусенца вокруг нас будут сплошные утесы — и по всему Устюжскому уезду стрежень узкий, вода так и ревет на переборах (порогах).
— Всего переборов до двух сотен. Особенно Зуев перебор в малую воду трудно пройти. На Жидятине переборе вода две версты бурлит меж камней, а на Бороздах Реченских камни торчат только между валами речными — тут носник должен помнить стрежень наизусть, глазом не видать, где напорешься. Далее все дно выложено известковой плитой-опокой. Как пройдем Слободской перебор — тут попадем на самый трудный, называется Опокой и тянется четыре версты, над ним утесы возносятся в небо на 60 метров. На утесах есть и площадки, где ютятся деревеньки — там можно при необходимости нанять дополнительных людей. Река быстрая, извилистая, несет судно прямо на Стрельный перебор, где много раньше билось насадов и дощаников. Теперь, слава Богу, мы уже судов не теряем, научились ходить по трудным местам, так что бояться нечего.
— В Тотьме уже мы часть присадчиков с судов спишем, а после Великого града Устюга станет на насадах совсем просторно — две или три сотни людей (смотря по воде) там оставим. На своем насаде я и осначей с носником и кормщиком поменяю — далее с другими есть договор, поведут нас до Архангельского. Скоро после Устюга впадает в Сухону река Юг (она и течет с юга) — весьма песчаная и мели на стрежень наносящая. На двадцати пяти верстах одна за одной там больше двадцати мелей идут: Шибуринская, Мукомольная, Ярокурская, Вотложемская — аж на три версты! — Молоховская, Котласская и иные. Опасности там нет, но задержаться можно и поистратиться на перегрузку товара в повозки и обратно.
— В этих местах, — продолжал неспешный рассказ десятник, — река зовется уже Малой Двиной, а как впадет в нее справа Вычегда — то будет Двина Северная. Вода в ней большая, зато и судов видимо-невидимо, глаз да глаз нужен, чтобы не столкнуться и в толчее караваны не перепутать, чтобы иначе как-нибудь не задержаться. Там быстро пойдем. До Тотьмы дойдем дня за три, от Тотьмы до Устюга (ведь задержат наверняка таможенные крючки!) дней за пять-шесть, от Устюга до Холмогор пролетим полтыщи верст с лишком за неделю или восемь дней.
— Далее Архангельского я не пойду — морем повезет товар иной десятник. И вам советую пересесть на морские суда уже в Холмогорах — там много грузится монастырских стругов больших, не в пример обширнее моего насада. Тысячи людей собираются на берегу, желая плыть на Соловки — но и судов там много транспортных, и рыбачьих лодей, и промысловых кочей, на которых можно ходить морем в любую непогоду. Нищим, конечно, лучше ждать монастырского судна — задаром отвезет, еще и кормить будут в дороге из монастырских припасов.
В толпе, которая собралась вокруг речистого десятника, действительно было много людей в простой, даже рваной одежде, неизвестно как собиравшихся забраться на край Русской земли. Секрета, конечно, не было — все знали, что, беря немалые деньги за постой, кормление и перевоз зажиточных богомольцев, монастырь на Белом море бесплатно обеспечивал паломничество к своим святыням неимущих. Потому и платить за услуги монастырских служб, начиная с московского подворья, считалось богоугодным, честным, своего рода пожертвованием на святое дело.
Но выбор предложенного десятником пути устраивал не всех. Главный торговый путь на Белое море был слишком шумным, суматошным, мало способствующим возвышенным размышлениям, которым хотелось бы предаться путешественнику на Соловки. Да и жесткое расписание движения караванов не оставляло времени на поездки к местным святым местам, которые многие хотели посетить. Как можно было не побывать в Спасо-Прилуцком монастыре близ Вологды, далее в Кирило-Белозерском и Ферапонтове монастырях, а там уж и в самом Бело-озере?! Тем более что на Соловки была и другая большая дорога, более спокойная и почти вдвое более близкая — по реке Онеге.
На ней и остановил выбор приезжий, отправлявшийся на Соловки не на время — на всю земную жизнь. Он неспешно посетил, оставив тяжелый багаж на вологодском монастырском подворье, знаменитые окрестные монастыри, поклонился могилам святых подвижников Заволжья. Затем с монастырским обозом поехал торной дорогой через густые леса к Онеге. Еще задолго до Каргополя берега северной реки зацвели невиданной красоты высокими деревянными церквами. Под стать храмам были и крестьянские дома, рубленные из могучих бревен замечательными местными умельцами, украшенные тонкой сквозной резьбой с обязательным «солнышком» (солярным знаком) под коньком крыши, расписанные под крышами красочным многоцветьем.
Богатый город Каргополь имел до двух десятков каменных храмов — огромных, по северному тяжеловесных сооружений с большими окнами, обрамленными белокаменной резьбой (позором для мастера было украсить два окна одинаково!). Были здесь, впрочем, и церкви изящной московской архитектуры, построенные на средства столичных купцов; нашли отражение и милые сердцам заказчиков архитектурные стили других областей Великой России. Церкви старались делать двухэтажными, с холодной и теплой (отапливаемой в холода) частями. Торговые дворы купеческих объединений и монастырей соперничали по прочности с городской крепостью. Население — и городские жители, и приходящие на торги крестьяне — отличалось от более южных районов степенностью, аккуратностью в одеяниях, изяществом женской одежды и украшений. Казалось невероятным, что чуть более полустолетия назад, после зверского опричного погрома, эти места были почти полностью безлюдными — так ненавидел тиран этих людей, еще незнакомых с крепостным холопством!
