Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Том 17. Царствование Петра I Алексеевича. 1722–1725 гг.
В декабре императорский посол явился к визирю с предложением оборонительного и наступательного союза против России.
Визирь отвечал: «Быть тому нельзя, папа проклянет императора за союз с басурманами; император при коронации присягает не дружиться с ними». «Правда, – сказал посол, – но не сомневайтесь, мы это сделаем другим способом». «Каким?» – спросил визирь. «Увидите на деле, – отвечал посол, – только прежде всего вышлите русского посланника, чтоб он не мешал нам». Явился и английский посол с тем же требованием. «Если вы, – говорил он, – русского посланника не вышлете и этим подозрения у императорского двора не уничтожите, то всех христианских государей против себя вооружите; царь вам тогда не поможет, потому что занят шведскою войною, лучший его приятель, король прусский, и тот от него отступил». Внушения подействовали, и Порта решила выслать Дашкова; прислано уже было ему приказание выехать, потому что дел с ним нет никаких. Дашков послал подарки к визиреву кегае и к рейс-еффенди с просьбою о помощи. Рейс-еффенди с переводчиком Порты принялись хлопотать и склонили визиря к тому, что велел Дашкову прислать мемориал, в котором посланник написал, что государь его готов заключить вечный мир с Портою и потому надобно узнать, на каких условиях Порта желает заключить его. Дашков просил, чтоб ему позволено было остаться до отъезда императорского посла или до возвращения его, посланникова, курьера из Петербурга. Остаться позволили, но с условием, чтоб Дашков жил на свой счет. Дело было ведено с величайшею тайною, иначе австрийский и английский послы перекупили бы кегаю и рейс-еффенди. Дашков доносил, что из всех иностранных министров оказывает к нему расположение один французский посол, который говорил ему: «Больше всего старайтесь сохранить мир с Портою, тогда и шведскую войну счастливо окончите». Князь Рагоци давал знать, что французский посол внушает с другой стороны визирю, чтоб Порта не разрывала с Россиею. «Несмотря на то, – писал Дашков, – я еще осторожно обхожусь с французским послом, потому что всегда бывает вместе с послом цесарским и Франция в союзе с императором. Хотя меня переводчик Порты и уверял, что посол – притворный друг цесарский, однако не могу с ним откровенно поступать, пока не получу явного знака его приязни. А у Порты он имеет добрый кредит, и я всячески склоняю его к интересам вашего величества и склонять буду: дал ему мех соболий и переводчика его в службу вашего величества склонил за 600 левков пенсии. А если б французский посол говорил Порте за цесаря, то она сейчас бы склонилась на его слова, и никто не мог бы нам столько зла сделать, как он, потому что силен он у Порты и нейтрален, потому Порта ему и верит. Не угодно ли будет вашему величеству назначить ему пенсию, потому что голландскому послу давать пенсии теперь не за что: весь на цесарской стороне и кредита у Порты никакого не имеет».
В январе 1720 года переводчик Порты рассказал Дашкову, что императорский посол был у визиря, подал грамоту от шведской королевы, в которой, благодаря за помощь, оказанную брату ее Карлу XII, Ульрика-Элеонора просила не оставить Швецию в настоящих ее нуждах; потом посол говорил визирю, что в Константинополе чернь очень недовольна последним миром с Австриею и всего безопаснее султану выехать в Адрианополь, тем более что оттуда ближе будет наблюдать за движениями русских войск, которые стягиваются на Украину, готовясь к войне с Портою; последней надобно поэтому объявить войну заблаговременно и высылать свои войска, чтоб русские не предупредили. Визирь промолчал. Видя, что Порта не поддается, австрийский и английский послы придумали новое средство: предложили именем своих государей, чтоб Порта приняла посредничество между Россиею и Швециею и принудила царя возвратить Швеции свои завоевания, потому что если Россия удержит все завоеванное, то и туркам будет не безопасно от такого сильного соседа. Визирь призвал. в тайную конференцию французского посла и спрашивал его как друга и нейтрала, чтоб дал совет, что тут делать. Французский посол отвечал, что не должно принимать посредничества, которое поведет только к бесполезной и убыточной ссоре с Россиею, а от Швеции за то какого ждать награждения? «Сами рассудите, – говорил посол, – что царь всего завоеванного возвратить не может и ваше предложение отвергнет, следствием будет война между ним и вами, и в этой войне царь будет прав пред всем светом, потому что не он ее начал». «Что же нам делать?» – спрашивал визирь. «Завтра же призовите царского министра, – отвечал посол, – объявите ему прямо, кто вам что доносит, что предлагает, из чего окажется ваша правдивая дружба; потом говорите ему, чтоб он просил царя о присылке полномочия для заключения вечного мира, ибо мир с Россиею вам всего выгоднее». «Как ты нам сказал, так и будет», – отвечал визирь, послал за Дашковым и объявил ему все, как советовал французский посол. Последний прислал сказать Дашкову, что если царское величество хочет заключить выгодный мир с Турциею, то спешил бы этим делом при нынешнем визире и нынешних министрах, потому что визирь – человек миролюбивый, а министры все – большие взяточники, сами просят бесстыдно, и с такими лучше дело иметь, чем с бескорыстными. Дашков доносил, что французский посол действительно трудится в интересах царских, но что он человек корыстолюбивый., уже осведомлялся, какая шла пенсия от русского двора голландскому послу; также и жена его любит подарки и давала знать Дашкову, что ей нужно соболей на шапку, за которых она обещает отслужить. Дашков послал ей две пары соболей и мех горностаевый.
Полномочие было получено из Петербурга, и 30 мая Дашков вступил в переговоры с рейс-еффенди. «Турки, – доносил он царю, – спрашивают у меня великих подарков, и принужден я всем давать вдвое: султану подарил я мех соболий в 1600 левков и семь других мехов немалой цены да шесть пар соболей, но эти подарки были ему неприятны, требовал от меня черного лисья меха. Визирю принужден был я в другой раз давать; не знаю, обойдусь ли я 4000 червонных, присланных со мною, потому что из этих денег я уже дал французскому послу 1000 червонных да переводчику Порты – 500». Дело сначала шло успешно и вдруг остановилось благодаря Франции, хотя со стороны последней не было никакого умысла помешать ему. Порта все жаловалась французскому правительству, что в последней войне с Австриею оно оставило ее без помощи, выдало императору, тогда как прежде никогда не бывало, чтоб Франция допустила Австрию таким образом стеснить Турцию. Чтоб прекратить жалобы, из Франции отвечали, что причиною всему было малолетство королевское и недостаток денег в казне, но теперь французский двор твердо обнадеживает Порту, что если император опять захочет объявить войну Турции, то французы готовы против него действовать; если даже турки сами объявят войну императору, то Франция не будет против этого. Французское правительство обещало даже дать письменное удостоверение в этом, и турецкий посол отправился за ним в Париж. Когда турки получили обнадеживание, что Франция их не оставит, то у них отпала охота заключать договор с Россиею, потому что главным побуждением к сближению с Россиею был страх пред императором, надеялись повести дело к заключению оборонительного и наступательного союза с царем. Тут опять явился на сцену английский посол, чтоб не допустить до заключения вечного мира между Россиею и Турциею, тогда как де Бонак продолжал сильно помогать Дашкову; австрийский резидент вследствие возобновления приязненных сношений своего двора с петербургским явно не мешал делу, но при случае говаривал турецким министрам: «Зачем вы заключаете вечный мир с царем? У вас есть мир, а потом обстоятельства могут перемениться». Вследствие всех этих враждебных внушений и препятствий только 5 ноября 1720 года Дашкову удалось превратить Адрианопольский договор 1713 года в договор вечного мира между Россиею и Портою.
В то время, когда Россия обеспечила себя со стороны Турции, когда старания английского короля поднять султана против царя и тем заставить последнего умерить свои требования относительно Швеции остались тщетными, когда, таким образом, исчезла последняя надежда связать руки царю, – в это самое время произошло прекращение дипломатических сношений – между Георгом и Петром. В это время русским резидентом в Лондоне был уже не Федор Веселовский. Бегство брата его Абрама и предполагаемое укрывательство в Англии побудили царя сменить Федора Веселовского, и на место его был назначен Михайла Петрович Бестужев-Рюмин, родной брат русского министра в Копенгагене. Мы видели, что уже давно между царем и королем английским происходила борьба мемориалами, которые, будучи обнародованы, имели целию изложением неправд короля и его министерства склонять на сторону России общественное мнение в Англии и Европе. Так как со стороны короля Георга был обнародован ответ на мемориал, поданный Веселовским, то в октябре 1720 года Бестужев в опровержение этого ответа подал новый мемориал или предложение. Мы не будем приводить содержания этого длинного акта; укажем только на любопытнейшие места, относящиеся к последним поступкам Георга: «Предлагать медиацию и тогда же делать угрозы суть вещи противоречительные и несовместные между собою; предлагать медиацию для примирения государя с его неприятелем и тогда же объявить, что сделали союз с сим неприятелем, – сие ясно показует, что медиация не с тем предлагается, чтоб достигнуть до сего примирения, но что ищут причин ко вражде и разрыву. Заключение ответа великобританских министров довольно показует, что ваше величество не посредником, но судиею хотите быть и давать законы и что министры вашего величества мнят, что его царское величество должен без противоречия покориться законам, каковые они рассудят ему предписать. Оставляется неучастной публике рассуждать, что такое мнение великобританских министров и их изъяснения благопристойны ли и справедливы ли. Его царское величество не рассудил за благо немалого о сем внимания учинить, ибо он зависит токмо от бога, от коего единого имеет свое священное достоинство, власть и силу… Оставить своих союзников, соединиться с неприятелем такого союзника, с коим многие веки в постоянной и непременной дружбе пребывали, помощию которого получили толь многие пользы и толь великие прибытки, и ввести их между собою в открытый разрыв – сие есть неизвинительно пред богом и пред человеки. Министры вашего величества предлагают, якобы Великая Британия никогда не брала участия в нынешней Северной войне и сия самая корона не имеет никакой пользы в Бремене и Вердене. Сии провинции по Вестфальскому трактату должны были остаться за Швециею, который Великобританскою короною гарантирован. Великая Британия не имеет никакой причины завидовать счастию его царского величества, и, напротив того, для обоих народов взаимственно полезно, чтоб доброе согласие и дружба навсегда между двух монархий пребывали. Никакой не может пользы произойти Великобританской короне от разрыва с Россиею, а, напротив того, может великих убытков ожидать. Умалчивают, что поступки вашего величества доведут вас до лишения справедливых требований должного Швециею возмездия за несколько сот кораблей с их грузами, взятых шведами у англичан, и чрез сие ваше величество лишитесь справедливого удовольствия, которого бы по праву и по справедливости могли требовать. Если все сие делается токмо в намерении получить уступление и сохранение Бремена и Вердена в пользу курфюрстского брауншвейг-люнебургского дома, то является, что более сделали, нежели надлежит; понеже что касается до сего, то уже ваше величество достигли до сего предмета чрез учиненные ему гарантии сих двух провинций его царским величеством и королями польским, датским и прусским. И если бы ваше величество заблагорассудили пребыть тверды в союзах с его царским величеством, то бы Швеция принуждена была согласиться на общий мир, чем бы намерения северных союзников исполнены были и давно бы уже общее спокойство восстановлено. И так не нужно для утверждения Бремена и Вердена брауншвейг-люнебургскому курфюрстскому дому приводить Великобританскую корону в обязательства, клонящиеся прервать древние узы дружбы между ею и Россиею и довести до разрыва. Добрая дружба и согласие между Россиею и Великобританиею были всегда для торговли великобританской нации источник великих польз и прибытков; разрыв же не может ей неубыточен быть. Его царское величество не подал никакой причины прервать толь твердо установленную и толь полезную обеим нациям дружбу. Для показания искреннего своего благоволения к великобританской нации хотел дать ей коммерческим трактатом многие выгоды. Его царское величество еще и ныне склонен сохранять сию дружбу, и учиненное им объявление английским купцам о позволении им свободной торговли во всех своих областях есть ясное тому доказательство, и тем более, что сие он учинил в то время, когда ваше величество и ваши министры неприятельски с его царским величеством поступали, посылая флот против его на помощь его неприятелю и возбуждая против его величества все державы, не исключая и турков».
