Шапи Казиев - Имам Шамиль
"Беру на себя точно исполнить все поименованные обязательства, - заявил Шамиль, - и прошу Бога всемогущего, да дарует мне телесную и душевную возможность сдержать данную мною клятву. Для сего кладу с благоговением на святой Коран поцелуй мой, как печать сей своей клятвы".
С ответной речью выступил предводитель калужского дворянства Щукин, сказавший, что Шамиль был побежден не столько оружием, сколько любовью. "О превосходный и совершенный имам! - сказал в заключение Щукин. - Поздравляю тебя и твоих детей и желаю вам всякого добра от Аллаха Всевышнего и от людей. Он - владыка, оказывающий содействие. Аминь".
Фотограф Гольдберг постарался запечатлеть знаменательное событие. Но важных особ прибыло так много, что ему пришлось сфотографировать всех по отдельности, а затем уже составить из них несколько рядов позади главного снимка, на котором были изображены Шамиль с сыновьями и Щукин с другими губернскими начальниками.
Совсем немного не дожил до этого дня губернатор Чичагов, проявлявший к Шамилю самое дружеское участие. Он умер от "казенного" тифа, которым заразился при посещении солдатского госпиталя.
ОТЪЕЗД ИЗ КАЛУГИ
Калуга с сожалением расставалась с имамом, который завоевал сердца калужан и сделался главной местной достопримечательностью.
Барятинский, по просьбе имама, хлопотал о назначении новым местом жительства Казань, но царь выбрал Киев. Узнав, что путь в Мекку ближе через Киев, чем через Казань, Шамиль согласился.
В ноябре 1868 года, после долгих приготовлений и чиновничьих хлопот, Шамиль покидал Калугу. Перед самым отъездом он посетил семейное кладбище, на котором было упокоено 17 человек из дома Шамиля. Это кладбище находилось за городом, у Лаврентьевской рощи, и было обнесено оградой.
На железнодорожном вокзале Шамиля провожали губернские начальники, делегация дворянства во главе с Щукиным и множество калужан. Отдельной толпой стояли нищие, которым Шамиль велел раздать последнюю милостыню.
Фотограф Гольдберг, составивший на портретах Шамиля немалое состояние, так расчувствовался, что выпил лишнего и забыл свою треногу в привокзальном буфете.
КИЕВ
В начале декабря Шамиль с семейством прибыл в Киев. Попечительство над Шамилем было поручено военному коменданту города генерал-лейтенанту Новицкому. Милютин направил ему и секретную инструкцию "О порядке надзора за Шамилем", которую 8 октября утвердил сам Александр II.
Первый пункт инструкции гласил: "Правительство, вверяя киевскому коменданту надзор за Шамилем, возлагает на него также обязанность ограждать его от всего, что может отягощать его положение, и в уважительных просьбах быть за него ходатаем". За Шамилем сохранялся "присмотр постоянный, но для него не стеснительный", сохранялось также повышенное содержание (15 тысяч рублей в год) и выделялись средства на другие нужды, включая наем летней дачи. В целом, это была уже не столько инструкция, сколько руководство по тактичному обращению с Шамилем. Про 30 километров в округе, дозволенных для поездок Шамиля, уже не было и речи.
Шамилю отвели часть дома на Крепостной улице. Дом тут же окружила публика, желавшая увидеть знаменитого имама и засвидетельствовать ему свое почтение.
Власти принимали Шамиля с почетом, как и в других городах. Газеты публиковали мемуары из истории Кавказской войны, а разночинцы бросали в экипажи, на которых ездил Шамиль, тетради с переписанной поэмой Т. Шевченко "Кавказ". Ссыльные горцы приходили навестить Шамиля и совершали с ним пятничные намазы.
Киев, "матерь городов русских", стоявший на пути "из варяг в греки", был третьим по величине после Москвы и Петербурга, и здесь было много замечательного. Шамиль осмотрел Софийский собор и Киево-Печерскую лавру, катакомбы которой напомнили ему подземные укрепления в Ахульго. Больше всего ему нравилось спускаться к Днепру. Здесь Шамиль задерживался надолго, провожая взглядом плывущие вниз по течению пароходы. Он знал, что пароходы эти плывут до Одессы, а затем могут добраться морем и до Стамбула, через который лежал путь в Мекку.
В Киеве было значительно теплее, чем в Калуге, но Шамиль теперь думал лишь о том, как скоро он сможет продолжить свой путь.
Шамиль чувствовал, что ему нужно спешить, и обращался за содействием к Барятинскому и наместнику Кавказа великому князю Михаилу Николаевичу. В письме Шамиля к наместнику говорилось: "...В настоящее время, будучи дряхл и слаб моим здоровьем, боюсь, чтобы без исполнения святого моего долга не пришлось мне расстаться с земною жизнью и потому обращаюсь к Вашему Императорскому Высочеству с самой искренней просьбой, испросить у Государя Императора разрешение отправиться мне с семейством в Мекку, для исполнения святого обряда и вместе с тем пристроить моих взрослых дочерей, оставив в России дорогих сыновей моих Гази-Магомеда и Магомед-Шапи.
По исполнении святой моей обязанности, если Бог продлит мои дни, я долгом сочту возвратиться в Россию".
Ходатайства Барятинского и наместника поддержали военный министр Милютин и министр иностранных дел князь Горчаков.
16 февраля 1869 года высочайшее разрешение было получено. Еще несколько месяцев ушло на урегулирование дипломатических формальностей и выдачу Шамилю заграничного паспорта сроком на один год.
Разрешение отправиться в паломничество получил только Шамиль с женами, дочерьми и внуками. Сыновья могли сопровождать его до Одессы.
12 мая 1869 года Шамиль сел на пароход, отправлявшийся из Киева в Одессу. С ним отправился Гази-Магомед. Там он и простился с отцом, отбывшим 18 мая на пароходе в Стамбул, а сам вернулся в Киев.
Казначей Хаджияв вернулся на Кавказ и был назначен наибом Анкратлинского общества. Любивший порядок наиб нажил себе немало врагов, пресекая раздоры и кровомщения. Однажды дом, где он остановился во время одной из поездок, был окружен его недругами. Отбиваясь от нападавших, Хаджияв погиб.
ШАМИЛЬ В СТАМБУЛЕ
Корабль, на котором плыл Шамиль, вошел в пролив Босфор 19 мая. О прибытии Шамиля правительство Порты узнало, когда он был уже на пути к Стамбулу, и не сумело совладать со стихией народного ликования.
Корабль окружило множество катеров и парусных судов, которые сопровождали его до гавани Стамбула под звуки янычарских труб и ружейные салюты. Из-за обилия судов кораблю долго не удавалось пришвартоваться. А Шамилю долго не удавалось ступить на турецкую землю, потому что огромная толпа встречавших подхватила его на руки и таким образом понесла к ожидавшим его на пристани правительственным сановникам. Людей было так много, что они радовались, если могли пожать руку того, кому посчастливилось пожать руку или просто прикоснуться к Шамилю.
Но прежде вельмож к Шамилю пробились Магомед-Амин и Богуславский. В марте 1862 года Богуславский был назначен драгоманом (секретарем) Азиатского департамента МИД, а в мае переведен в российское посольство в Стамбуле, где вскоре также занял должность драгомана.
Наиб Шамиля звал его к себе, а Богуславский, ставший к тому времени генерал-майором, приглашал в посольство, где Шамиля ждали торжественный обед и хорошая квартира.
Но тут подоспели турецкие сановники. Они с особым почетом приветствовали гостя и пригласили его посетить султана, который по такому случаю даже прислал собственную карету.
Шамиль сказал Богуславскому: "Истинно, ваш царь угощал и кормил меня до сего дня лучшим образом, сейчас же я гость султана".
Султан вышел встречать Шамиля к воротам своего роскошного дворца. Его гвардия приветствовала Шамиля военным маршем и артиллерийским салютом.
В почестях и щедротах Шамилю султан старался превзойти русского императора. Стамбул давно не видел, чтобы так принимали даже самых именитых гостей. Королей и императоров здесь побывало немало, но то были гости султана, а Шамиль стал гостем народа.
В Стамбуле было жарко, и имам впервые снял свою папаху, заменив ее красной турецкой феской, которая была увита привычной белой чалмой. Именно в таком виде и написал последний портрет имама художник С. Хлебовский.
Постоянное попечительство над Шамилем принял на себя имам Стамбула, который разместил гостя в прекрасном доме и заботился, чтобы у Шамиля и его семьи ни в чем не было нужды. Не мог он сделать лишь одного - уменьшить количество людей, желавших прикоснуться к Шамилю или просто его увидеть. До главной мечети Стамбула Шамиль добирался несколько часов, хотя она была неподалеку от его дома.
Кавказские мухаджиры окружали Шамиля, как окружали имама его мюриды на Кавказе. И на груди у многих вновь засияли шамилевские ордена. Статус и положение Шамиля не позволяли ему делать резкие политические заявления и вмешиваться во внутренние дела Турецкой империи, подданными которой уже стали кавказские мухаджиры. Но имам все же призывал горцев не забывать родину и повторял то, что не раз говорил им на Кавказе: "Любите свободу, как мать родную, и жизнь ваша будет вечно прекрасной! Пусть золото и богатство вас не манят Боритесь за свободу, защищайте ее. Без нее для нас, бедных горцев, нет жизни".
