Игорь Додонов - Истоки славянской письменности
В свете выдвигаемой гипотезы становится понятной схожесть письменности этрусков, пеласгов, финикийцев, рун германцев и славян. У них единый исток — письмо пеласгов.
Есть основания полагать, что пеласгийская письменность первоначально носила слоговый характер. Во всяком случае, знаки теоретически разработанных славянских силлабариев также схожи с пеласгийским письмом. Распространяющееся на больших территориях благодаря расселению праславян-пеласгов, перенимаемое различными народами, оно развивалось у тех или иных народов по-разному. Менялся не только вид графем, добавлялись новые, исчезали старые, вводились иные их названия, но менялся сам тип письма. У финикийцев оно эволюционировало в консонантный алфавит, у греков и этрусков — в буквенно-звуковой. У германцев и части славян пеласгийская письменность трансформировалась в руны, представляющие на конечном этапе своего развития звуковое письмо. Другая часть славянских племён долгое время сохраняла слоговую письменность. Последняя постепенно сдавала свои позиции протокириллице и протоглаголице ещё в языческий период, будучи окончательно вытесненной кириллицей и глаголицей уже после утверждения христианства.
Сейчас известен любопытный памятник славянского письма. Он написан руникой, сочетающей черты северной и южной. Это «Боянов гимн». Правда, большинство исследователей считают его подделкой. Называется и имя фальсификатора — А. И. Сулакадзев, в книжном собрании которого «Боянов гимн» находился. Однако беспристрастный подход к вопросу позволяет выяснить следующее. Во-первых, все возможные мотивы, которые могли побуждать к фальсификаторской деятельности, в случае с А. И. Сулакадзевым не действовали. Его увлечение не приносило ему ни денег, ни славы. Как раз наоборот — материальные расходы и хулу. Незаметно по обстоятельствам жизни А. И. Сулакадзева, что он стремился пропагандировать какую-то новую концепцию отечественной истории, основанную на создаваемых им подделках: в его активе нет ни одного опубликованного произведения. И если уж применять к Александру Ивановичу термин «фальсификатор», то лично у нас возникает желание употребить вместе с этим термином определение «безмотивный».
Во-вторых, репутация А. И. Сулакадзева как «Хлестакова отечественной археологии» сложилась в основном благодаря высказываниям людей, по-настоящему не знакомившихся с его коллекцией, испытывавших к Александру Ивановичу буквально личную неприязнь. Кроме того, уровень профессионализма этих людей оставлял желать лучшего. Мы имеем в виду А. Н. Оленина и А. Х. Востокова.
В-третьих, не вызывает сомнения, что какие-то памятники, содержащие сфальсифицированные приписки, в коллекции А. И. Сулакадзева были. Но возникает вопрос: был ли он сам автором этих приписок, или рукописи в таком виде уже попадали в его собрание? Однако сам факт наличия в книжном собрании А. И. Сулакадзева нескольких письменных памятников, испорченных фальшивыми приписками, не обесценивает коллекции полностью. Во всяком случае, те осколки от неё, которые известны в наше время, представляют немалую ценность. Также известно, что какая-то часть коллекции была приобретена царской фамилией. Вряд ли русские цари стали бы приобретать ничего не стоящие подделки.
В-четвёртых, становится ясным, откуда в собрание Александра Ивановича попали рукописи с такой сенсационной датировкой — от I до Х века н. э. Источником получения этих памятников могла стать коллекция русского дипломата П. П. Дубровского, который в период Великой французской революции вывез из Франции множество ценнейших книг, фактически спася их от уничтожения. Среди них, между прочим, была библиотека Анны Ярославны, русской княжны и французской королевы. Часть рукописей библиотеки Ярославны и перешла из коллекции П. П. Дубровского в коллекцию А. И. Сулакадзева. «Боянов гимн» был в их числе.
Данный памятник относится к IV веку н. э. Повествует о борьбе славян с готами. Именуется «Бояновым гимном» по той причине, что сложен древним русским песнопевцем Бояном, о чём имеется упоминание в самом тексте памятника.
Количество рун бояновицы равно тридцати. Двенадцать из них схожи по написанию и при этом практически совпадают по звуковому значению с ретринскими рунами. Это даёт возможность говорить о родственности бояновицы и ретринской руники. В то же время, по мнению А. И. Асова, руны «Боянова гимна» схожи с пеласго-фракийским руническим письмом. Поэтому А. И. Асов делает вывод о промежуточном положении, которое занимает бояновица между северным и южным типом славянской руники.
Подобная степень сходства бояновских рун и рун Ретры (около 40 %, если считать от количества знаков бояновицы) также является, как нам представляется, одним из доказательств подлинности «Боянова гимна». В первом десятилетии XIX века, когда А. И. Сулакадзев, как утверждают его критики, изготавливал эту подделку, исследования славянской руники, толчком для которых послужило в конце XVIII столетия обнародование данных о находках прильвицких идолов, были на подъёме. Господствующим было мнение о подлинности как ретринских рун, так и других памятников, содержащих славянские рунические знаки. Логично предположить, что в таких условиях А. И. Сулакадзев должен был стремиться к достижению большего сходства графем своей подделки с рунами Ретры. Однако этого не произошло: если отталкиваться от количества ретринских рун (их 23), то степень совпадения всего около 50 %.
Доказательствами подлинности «Гимна» являются также особенности орфографии (например, широкое использование сокращений слов, взаимозаменяемость ряда рун, слияние двух одинаковых рун, стоящих рядом) и грамматики этого памятника, согласующиеся с особенностями более поздних славянских рукописей, в аутентичности которых никто не сомневается.
Лексика «Боянова гимна» хоть и отлична от лексики памятников старославянского, древнерусского и прочих древних славянских языков, но тем не менее слова «Гимна» имеют славянские корни. И это ещё один аргумент в пользу его несфальсифицированности. «Дикость» же звучания и «псевдоархаизм» слов «Боянова гимна» находят вполне логичное объяснение, если принять во внимание то обстоятельство, что современная наука практически не имеет представления о славянских диалектах первых веков нашей эры.
Учитывая всё вышеизложенное, мы стоим на позициях подлинности «Боянова гимна».
Не менее жаркие научные дискуссии ведутся вокруг «Велесовой книги».
Найденная в 1919 году в одной из заброшенных усадеб под Харьковом полковником Белой армии Ф. А. Изенбеком, она была им же вывезена за границу (в Бельгию). Там с ней познакомился другой русский эмигрант, также бывший белый офицер Ю. П. Миролюбов. Он изучал и копировал памятник на протяжении примерно полутора десятков лет. В годы Второй мировой войны «Книга», представлявшая собой деревянные дощечки, на которых острым предметом с обеих сторон был процарапан текст, бесследно исчезла.
Первые сообщения о памятнике в печати появились только в конце 1953 года (в эмигрантском журнале «Жар-птица», выходившем в Америке). Публикация статей о нём началась в январе 1954 года. В этих статьях иногда помещались участки текста некоторых дощечек, воспроизводимые письмом «Книги», а в номере за февраль 1955 года была опубликована фотография аверса дощечки 16. Публикация текстов дощечек (с переводами) в «Жар-птице» стала осуществляться с 1957 года и велась по 1959 год включительно. При этом памятник был издан далеко не полностью.
Надо признать, что у противников подлинности «Книги Велеса» есть все основания начинать свою критику уже с момента её находки и с обстоятельств ввода её в научный оборот. Однако при подробном разборе всех этих обстоятельств становится понятным, что однозначно о поддельности памятника они не свидетельствуют. Более того, как раз наоборот: подробный разбор убеждает, что дощечки подлинны. В частности, снимаются обвинения в фальсификации с А. И. Сулакадзева, а во многом и с Ю. П. Миролюбова. То, что памятник видели за несколько лет до того, как с ним познакомился Юрий Петрович, говорит само за себя.
Да, конечно, то, что «Дощечки Изенбека» не сохранились, даёт большой повод сомневаться, что они вообще когда-то существовали. Но разве «Велесова книга» — единственный памятник, исчезнувший уже после находки, можно сказать, потерянный для исторической науки во второй раз. Таких случаев, к сожалению, множество. Такая судьба постигла, например, знаменитое «Слово о полку Игореве».
Так что «Велесова книга» в этом отношении не представляет собой чего-то исключительного.
Что же смущает скептиков помимо обстоятельств находки дощечек? Оказывается, всё остальное, начиная с материала, на котором была зафиксирована «Книга», и заканчивая её алфавитом, языком и содержанием.
