Руслан Скрынников - История Российская IX-XVII вв.
Открытие Кинана положило начало длительной дискуссии, в которой приняли участие крупнейшие научные центры мира[511]. Аргументы Э. Кинана были подробно проанализированы в моей книге, увидевшей свет в 1973 г.[512] Изучение архивной рукописи с сочинениями Исайи позволило объяснить парадокс, обнаруженный американским историком.
Исайя, по–видимому, был причастен к делу об измене главы думы Бельского. После ареста его покровители прислали в Вологду лазутчика, доставившего Исайе записку. Литовский «Лист» начинался с обращения: «Иже словеси ради истинного во юзах страждущему мниху Исайе». Исайя, получив «Лист», как эхо повторил обращенные к нему слова: «Днесь аз в темницы, и слова ради истинного Христова во юзах яко злодей зле стражу»[513]. Покровители подсказывали арестанту линию защиты. Они обращались не к государственному преступнику, понесшему наказание за участие в заговоре московских бояр против царя, а к борцу за истинное слово Христово, незаконно посаженному в темницу. В этом тезисе заключалась единственная возможность вызволить Исайю из заточения. В конце «Листа» имелась помета: «Писано року 1562 юлия в земли Московской на Вологду». Получив «Лист», Исайя тотчас написал ответ, заключавший в себе «Жалобу». На русско–литовской границе шла кровопролитная война, и у Исайи была единственная возможность переправить письмо на родину. По–видимому, он ею воспользовался, передав «Жалобу» подателю «Листа».
Текстологический анализ позволяет уточнить датировку «Жалобы», что ведет к крушению всей концепции подложности переписки Курбского с царем. Исайя написал письмо вскоре после июля 1562 г. Тайную переписку с ним вели те самые русские эмигранты, которые вскоре завязали сношения с Курбским, а затем встретили его в Литве. От людей этого круга беглый боярин и заполучил сочинение Исайи, из которого сделал выписку в 1564 г. Недавно в архивах было разыскано послание Курбского к старцу Псково — Печерского монастыря Васьяну. Сборник, сохранивший в своем составе это послание, датируется 1560–1570 гг. Иначе говоря, он был составлен при жизни Курбского и Грозного[514]. Письмо Васьяну в значительной мере повторяло письмо беглого боярина к царю. Последние сомнения в авторстве Курбского отпали.
Обширное послание к печерскому старцу Васьяну было самым значительным из всех писем Курбского. Оно написано боярином до побега, но так и не было отправлено адресату. В конце концов письмо попало в руки не старцу, а самому царю. Курбский писал, что «державные» правители России уподобились кровожадным зверям, из–за чего гибнут бояре, скудеет дворянство, купеческий чин и земледельцы подвергаются притеснениям, в судах царит «кривина»[515]. Церковных иерархов боярин упрекал за то, что они не желают заступиться за гонимых и страждущих.
Полагают, что переписка Грозного и Курбского принадлежала к жанру «агитационной литературы». Монарх адресовал свое письмо «во все царство», из чего можно заключить, что царь и боярин обменялись «открытыми письмами»[516].
Для рассылки царского послания требовалось изготовить его во многих или по крайней мере в нескольких экземплярах, что неизбежно отразилось бы в рукописной традиции XVI в. Между тем ни одной копии царской эпистолии, восходящей к XVI или началу XVII в., не сохранилось.
На протяжении длительного времени царя Ивана и князя Курбского связывала личная дружба. Разрыв вызвал жгучую потребность объясниться начистоту, выразить накопившиеся обиды. Вот причина того, что их переписка насыщена личностными мотивами и жалобами, взаимными оскорблениями. Опровергая обвинения беглого боярина, Иван IV, следуя литературной традиции, дословно воспроизводил оскорбительные замечания своего адресата, а затем опровергал их. Для царя обнародование такой переписки было крайне нежелательным. Любой жанр, включая жанр «открытых писем», неразрывно связан со своей эпохой. Обмен «открытыми письмами» предполагает максимальную возможность свободного обсуждения. В преддверии опричнины такая возможность, и прежде незначительная, исчезла полностью. Царь обсуждал свое письмо с помощниками, Курбский — с эмигрантами. Но нет доказательств того, что их письма уже в то время нашли путь к читателям в России.
Свое послание к царю Курбский начал словами: «царю, от Бога препрославленному, паче же во православии пресветлу явившуся, ныне же грех ради наших, сопротивным обретеся»[517]. Упрек Курбского, по мнению Я. С. Лурье, сводился к тому, что в начале царствования (на Стоглавом соборе) Иван IV явился «от Бога прославленным», «пресветлым в православии», а ныне стал «сопротивным» — изменил своей «пресветлости». Отвечая на вопрос, о чем спорили Курбский и Грозный, Я. С. Лурье пишет: «Основным или, во всяком случае, главным предметом полемики между ними был вопрос о том, кто верен заветам начала царствования Ивана IV и кто стал им «сопротивен»»[518].
Нет достаточных оснований связывать упрек Курбского с началом царства и деятельностью Избранной рады. Слова Курбского о «сопротивном», по–видимому, имели в виду не «заветы» рады, а нечто значительно более важное — заветы Господа Бога и идеал пресветлого Русского царства. Суть этого идеала, который одинаково разделяли и государь, и его боярин, сводилась к следующему. Пал Константинополь, порушилось святое греческое православие, в результате последним оплотом истинной веры стало пресветлое Московское царство. Спор Курбского с Грозным сосредоточился на вопросе, кто остался верен идеалу христианского царства, а кто стал «сопротивен» ему, т. е. впал в ересь. В конце письма боярин во всеуслышанье объявил о появлении Антихриста в роли ближайшего советника царя.
Слова Курбского глубоко уязвили царя прежде всего потому, что они заключали страшную угрозу для трона. Присяга на верность монарху, вступившему в союз с Антихристом, утрачивала законную силу. Долг каждого христианина заключался в том, чтобы не покоряться, а бороться с такой властью всеми возможными средствами. Всяк пострадавший в борьбе с Антихристом превращался в мученика, а пролитая им кровь становилась святой.
Обвинение в ереси носило не личный и частный, а скорее всеобщий характер. Пример крушения великого Рима и царственного Константинополя был перед глазами, и если столп и глава последнего христианского царства впал в ересь и в его окружении появился Антихрист, тогда погибель «Нового Израиля» неизбежна. За обвинениями Курбского угадывалась апокалипсическая картина. Для Курбского речь шла о спасении истинной веры. Совершенно так же понимал дело и Грозный. Но каждый из них предлагал свой путь спасения Святорусского царства. Обозначение этого пути в значительной мере зависело от ответа на вопрос, на ком держится истинно христианское царство, а кто его рушит.
По утверждению Курбского, Иван IV перешел в число «сопротивных», так что оплотом «пресветлого православия» являются бояре, готовые пролить свою «святую кровь» ради истинной веры. С гибелью самых святых и благочестивых «во Израиле», очевидно, рушится и сам Израиль. Монарху помогает Антихрист, которого Курбский прямо называет «губителем Святорусского царства»[519].
В ответном послании Грозный старался доказать, что если кто и впал в разные ереси, то это Курбский и другие изменники–бояре, тогда как государь «сопротивен» только своим неверным подданным, которые стараются погубить его.
Главный вопрос, который целиком владел вниманием царя, был вопрос о власти и государственном устройстве. При Иване III литовские князья и знать искали прибежище в православной Москве. При внуке Ивана III поток устремился в обратном направлении. Грозный был достаточно опытным политиком, чтобы понять причины такого поворота. Для России Польша оставалась своеобразным окном на Запад. Благодаря тесным сношениям с Польшей Россия имела возможность познакомиться с политическим устройством, отличным от ее собственного. Участившиеся попытки бегства бояр в Литву явились симптомом перемен в умонастроениях русской знати. Не одной лишь аристократии литовского происхождения, не порвавшей связей с родиной, импонировали порядки Польско — Литовского государства. Эти порядки гарантировали привилегии магнатов, их незыблемое право участия в решении государственных дел, включая избрание на трон монарха. Сдвиг в сторону самодержавия, явственно обозначившийся в правление Грозного, стал главным источником конфликта между монархом и русской аристократией.
В споре с Курбским царь употребил все красноречие, чтобы скомпрометировать принципы устройства шляхетской республики и доказать превосходство и богоугодность русского единодержавия. «Безбожные языцы…, — писал Иван, — …те все царствии своими не владеют: как им повелят работные их, так и владеют. А Российское самодержавство изначала сами владеют своими государствы, а не боляре и вельможи»[520].
