Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1 - Семен Маркович Дубнов

Таким образом, попытка обратить часть еврейского населения в земледельцев увенчалась бы крупным успехом, если бы правитель­ство достаточно подготовилось к такому важному экономическому перевороту. Десяток тысяч переселенцев ушел в Новороссию, а за ним туда рвались еще густые бедствующие массы. Но правительство, испугавшись трудности дела, остановило все это движение. В то же время было приостановлено и насильственное выселение евреев из деревень западных губерний, грозившее небывалою экономическою катастрофою, и таким образом была устранена главная причина ухо­да на новые места. После ряда колебаний и кризисов экономический быт евреев снова утвердился на старых устоях: торговле, ремесле и сельской аренде.

§ 50. Кризис автономии; кагалы и магистраты

Система государственной опеки коснулась и самоуправления еврейских общин. Уже к концу царствования Екатерины II выясни­лась тенденция правительства к сокращению широкой кагальной ав­тономии, узаконенной раньше, когда еще свежо было в памяти обещание царицы жителям присоединенной Белоруссии «оставить их при прежних свободах». Не привыкшее к «самочинству» поддан­ных, русское правительство подозрительно смотрело на широкие функции — хозяйственные, духовные и судебные, которые призна­вались за кагалами наряду с их фискальными обязанностями по взиманию казенных податей. Указами 1786 и 1795 гг. деятельность кагалов была ограничена областью духовных и податных дел. «Еврейская конституция» 1804 года пошла еще дальше: она разделила эти две функции между раввинатом и кагалом, которые прежде составляли одно целое; раввинам дозволялось «надзирать за обрядами веры и судить споры, относящиеся до религии», кагалы же «должны наблюдать, чтобы казенные сборы были исправно вносимы». К этому свелась теперь вся былая автономия еврейских общин в Польше. Разумеется, на деле самоуправление было шире, чем на бумаге: евреи продолжали разбирать и свои имущественные споры большею частью в раввинском суде; запрещение раввинам налагать «херем» (отлучение) на ослушников не всегда соблюдалось, ибо духовный суд другими орудиями устрашения не располагал. С другой стороны, правительство, нуждаясь в податных услугах кагала и вообще в ответственной организации, с которою можно было сноситься по еврейским делам, должно было мириться с расширением деятельности кагалов вне сферы фискальных дел. Когда правительству нужно было узнавать мнения еврейских обществ о той или другой проектируемой мере, оно обращалось к кагалам, уполномочивая их присылать депутатов в Петербург или в губернские города (1803 и 1807 гг.).

То была вынужденная уступка силе обстоятельств, силе сплоченной самобытной массы, не желавшей обезличиться до смешения с окружающим населением, до слияния всех своих интересов с задачами общего муниципального самоуправления. А между тем к такой «муниципализации» еврейских общин долго стремилось русское правительство. Со времени Екатерины II оно лелеяло мысль об «уничтожении обособленности евреев» путем включения их в сословные — купеческие и мещанские — организации. Когда евреям в 1780-е годы предоставлено было неслыханное дотоле право участия в городском управлении, в качестве избирателей и выборных членов магистратов и городских судов, петербургские законодатели думали, что осчастливленное этим еврейское общество отречется от своей старой кагальной автономии и сольется с христианскими сословиями в городском самоуправлении. Ни еврейское, ни христианское общество не оправдали этих надежд. Евреи, не отказываясь от своей вековой общинной организации, охотно шли на выборы в магистра­ты, где прежде хозяйничали их исконные враги — христианские купцы и мещане, шли с тем, чтобы защищать там свои интересы как значительной части плательщиков податей. Но тут они ветретили ожесточенное противодействие со стороны христиан. В двух белорусских губерниях некоторые евреи были избраны в магист­раты, в качестве ратманов и членов суда; но большею частью хрис­тиане, искусственно создавая себе большинство, не допускали евре­ев в городское управление. Русское и особенно польское мещанство считало предоставление евреям муниципальных прав нарушением своей коренной привилегии. Считаясь с этим настроением общества, начальники юго-западных губерний самовольно установили ограни­ченную норму для евреев в магистрате: в местах с преобладающим еврейским населением они разрешали евреям выбирать только одну треть членов магистрата (1796—1802). Представители еврей­ского большинства населения, таким образом, оставались в город­ской управе всегда в меньшинстве и не могли отстаивать интере­сов своих соплеменников ни при раскладке городских сборов, ни при разборе дел в городских судах. Жалобы уполномоченных от подольских евреев, представленные в Петербурге, не устранили беззакония.

В двух литовских губерниях, где особенно сильно было влия­ние польских горожан, христианская оппозиция имела еще больший успех: здесь пришлось совершенно приостановить действие закона о представительстве евреев в магистратах. Когда сенатский указ о допущении евреев в члены городского магистрата получился в Вильне (1802), местное христианское общество вознегодовало. Бюргерская спесь старых «отцов города» вылилась в прошении, посланном ви­ленскими христианами на имя Александра I (февраль 1803 г.). Виленцы протестуют против нарушения их старой привилегии, в силу которой «запрещается евреям и другим иноверцам занимать уряды» (должности) в Литве; допущение евреев в магистрат — бедствие и позор для литовской столицы, ибо «не имеют они (евреи) никакой идеи о морали, и образ их воспитания не приуготовляет их к зва­нию судьи, а вообще содержит себя сей народ посредством одних происков»: «у христиан отнята вовсе охота к принятию публич­ного служения тогда, когда евреям дана воля возрастать над ними».

Просители стращают, что «начальствование» евреев, т. е. участие их в магистрате, хотя бы в количестве одной трети гласных, подо­рвет доверие народа к городскому управлению и суду: «послушание черни обратится в поругание, когда приходящий в место освящен­ное (иконами на стенах) обретет еврея и в нем своего начальника и судью, которому подчинену быть несвойственно ни по состоянию, ни по религии». Ковенское христианское общество в жалобе по тому же поводу привело еще один несокрушимый аргумент против допу­щения евреев на муниципальные должности: для приведения к при­сяге на судейском столе поставлен крест со «святою фигурою» распя­тия, а еврей-член суда «не будет на оную (фигуру) смотреть, но против­но по своему обряду против оной думать, а потому вместо судейской справедливости посмеиваться только будут с христианского закона». Эти доводы оказались убедительными для правительства: Сенат взял назад свой указ о выборах евреев в магистраты в Литве (1803).

Таким образом, тупая злоба привилегированного мещанства местами стесняла деятельность евреев в городском самоуправлении, а местами совершенно вытесняла их оттуда. У еврейских обществ, при всей их отсталости, оказалось столько гражданского мужества, чтобы посылать своих представителей в стан врагов для совместной работы на пользу городского населения, но замкнутое, насквозь про­питанное средневековьем мещанство не хотело признать за евреями право горожан.