Казимир Валишевский - Иван Грозный

В это время миссия Шевригина уже принесла первый плод. Я ниже расскажу, как папа дал соблазнить себя приманкой посредничества. Если бы даже посредничество имело полный успех, то и тогда оно не могло бы, с точки зрения интересов католицизма, компенсировать те выгоды, какие обещала ему победа Польши. Назначенный посредником, иезуит Поссевин находился в Вильне. Одно его присутствие здесь оказывало Ивану большую помощь. Roma locuta erat. Святой престол высказывался против продолжения войны. Польша будет остановлена в своем порыве, а если она будет упорствовать, над ней разразятся громы Ватикана. По крайней мере, так думал царь. Он сразу выпрямился и обошелся с Дзержеком так, как Баторий с его послами. Он отправил посла обратно к королю с письмом, которое начиналось так: «Мы, смиренный Иван Васильевич, царь всея Руси… по Божьей милости, а не по мятежному человеческому хотению». По этому вступлению можно догадываться и о продолжении письма. В издании Кояловича документ этот имеет 28 печатных страницы. В нем Грозный по-своему перефразировал псалмы Давида и называл Батория Амелеком, Сеннахерибом и жадным до кровопролития Максенцием. Потом он объявлял, что, если мир не будет заключен теперь же, он не пошлет послов в Польшу и не будет принимать ее послов раньше 30 или даже 50 лет. Он категорически отвергал ультиматум. Возвращаясь к прежним условиям, он уже не хотел довольствоваться четырьмя ливонскими городами и требовал оставления за ним 36 городов с Нарвой и Дерптом. Уступал только Великие Луки с 24 мелкими крепостями. Это была его «последняя мера».

У Ивана создалась некоторая иллюзия насчет силы Поссевина. Письмо Грозного и инструкции уже не застали Батория в Вильне. Он был уже в Полоцке и готовился начать новую кампанию. Иезуит и московские послы последовали за ним туда. Посланник папы попытался выступить в роли посредника, но Пушкин и Писемский были теперь настолько неуступчивы, насколько сговорчивы недавно. Когда Поссевин спросил, почему царь изменил свои предложения, «Новый завет уничтожил Ветхий», высокомерно ответил Пушкин. «Польский король отверг первые предложения, теперь царь сделал другие и к ним ничего не прибавил», добавил он небрежно, вертя между пальцами соломинку. Баторий со своей стороны не был расположен к переговорам, но так как он все-таки должен был считаться с посредничеством папы, он объявил Поссевину, что отказывается от военного вознаграждения и разрушения крепостей. Но послы Ивана были глухи к заявлениям короля. Поэтому он резко прервал аудиенцию и заявил послам, что немедленно начинает войну и не за Ливонию, а за все достояние их государя. Иезуит понял, что ему настаивать бесполезно. Когда он заявил о своем намерении поехать в Москву, чтобы расположить царя к уступкам, ему пожелали счастливого пути. Польская армия тронулась в поход.

Баторий хотел оставить без ответа последнее письмо Ивана, но окружающие короля опасались, чтобы польские и немецкие газеты не остались под впечатлением заключающихся в них оскорблений. Проливая кровь, не жалели и чернил. Нужно было продолжать в том же духе. Канцелярия короля принялась за дело и изготовила послание в 40 страниц. Чтобы дать надлежащую оценку оскорбителю, Ивану напоминали, что мать его была дочерью простого литовского дезертира, ставили ему на вид его оргии и кровавые излишества. Царь упрекнул короля в искании союза с турками, ему противопоставили его брак с мусульманкой Темрюковной и напомнили обычаи его предков, «слизывавших кобылье молоко с грив татарских лошадей». Не забыта была и его нелюбовь показываться на полях сражения. «И курица прикрывает птенцов своих от ястреба, а ты, орел двуглавый, прячешься!» Следовавший за этим вызов на единоборство покажется смешным, но нравы эпохи создали такие прецеденты: Эрик XIV вызвал на бой Дедлея, в котором он видел соперника по отношению к Елизавете. Предполагали, что царь не примет этого вызова.

Действительно, Иван был принужден больше чем когда-либо «прятаться» и не думал о вызове. Его казна была пуста, страна истощена, деморализованные бояре оставили его без поддержки. По свидетельству летописца, в этот момент с ним было в Старице не более 300 бояр. Опасаясь, что Баторий направить свои усилия на Псков, царь сосредоточил в нем сильный гарнизон. Там была отборная часть его полков. Город был обеспечен провиантом и снабжен сильной артиллерией. Иван рассчитывал, что Псков надолго задержит поляков, и Баторий встретит страшного союзника Москвы во всех оборонительных войнах – зиму. Если Поссевин прибыл слишком поздно, чтобы удержать короля, то и король не успел начать кампанию достаточно рано.

Король употребил всю весну на переговоры с сеймом. «Король дал из своего кармана все, что мог дать», кричал депутатам Замойский. «Чего же вы ждете еще от него? Хотите, чтобы он снял с себя кожу? Если бы какой-нибудь алхимик нашел секрет делать золото из человеческой кожи, король бы сделал и это!» Субсидия была дана еще на один год, только под условием, что война на этот раз будет закончена. Поступление вотированных налогов запоздало. Пришлось заложить драгоценности короны. За них получили 50 000 экю от герцога Анспахского и столько же от курфюрста Бранденбургского. Армия двинулась в путь, но на Десне произошла новая задержка. Подобно тому, как запоздали деньги, и люди не явились на призыв короля. Баторий здесь узнал, что отряд русских войск, сосредоточенных у Можайска, вторгся в Литву со стороны Смоленска. Там он сжег 2000 деревень, разорил целую область между Оршей и Могилевом, захватил и переправил на другой берег Днепра много народа, как крестьян, так и дворян. Баторий, делая по 16 миль в день, только 15 июля прибыл в Полоцк, где произвел смотр войскам. 29 июля он был в Заволочье и собрал там военный совет. Был поднят вопрос о нападении на Новгород. Но как и угадал Иван, решили идти на Псков, так как он был ближе. Можно было предвидеть, что город не сдастся раньше зимних холодов. Переписка Батория свидетельствует, что он решился на случайности зимней кампании, надеясь, что в течение ее либо город будет взят, либо Иван будет вынужден заключить мир. Чтобы сохранить Псков, царь может бросить Ливонию. Вмешательство Рима и настроение сейма делали то, что король готов был в данный момент не требовать больше и не идти дальше.

Захватив по пути Остров, поляки 25 августа появились у Пскова. Они были поражены его размерами и величественным видом. «Можно подумать, что это второй Париж», писал секретарь королевской канцелярии, аббат Пиотровский, дневник которого дошел до нас. Это замечание дословно повторено в мемуарах другого очевидца, Мюллера. Уже с давних времен приведенный в оборонительное положение и постоянно укрепляемый благодаря близости немцев, Псков имел каменные стены. К ним недавно прибавили еще частокол. Руководили обороной князья Василий Федорович и Иван Петрович Шуйские. Эти храбрые и опытные военачальники имели под своей командой по русским источникам 30 000, по польским 40 000 человек. Силы действующей армии в собственном значении этого слова и по тем, и по другим источникам значительно преувеличены. Однако они были не меньше, если принять во внимание «едоков», как называл полковник польской армии венецианец Родольфини рабочих и слуг, шедших с его армией. Некоторые из них в крайнем случае могли быть употреблены в качестве стрелков. Количество их он исчислял в 170 000 человек! Вероятно, и во Пскове было значительное количество таких «едоков». Точную цифру их установить невозможно, так как документы того времени не дают сведений о них. Что касается польского войска, то источники, к которым я уже прибегал, дают более точные сведения. У Батория было 21 102 человек, из них около половины конницы. По другим сведениям у него было 18 940 чел. и 10 000 литовцев.

Это было немного для осады города, походившего на Париж. Гейденштейн, правда, говорит о 24 000 конницы, продефилировавшей под удивленными взорами псковитян. Но, очевидно, у него двоилось в глазах, как и у Ивана, уверявшего, что «Батура» поднял на него всю Италию. Ко времени, указываемому Гейденштейном, в лагере Батория оставалось только 6 469 человек польской и 674 венгерской конницы. Участие Италии выразилось в присылке нескольких инженеров, а из французов было 1 или 2 офицера, в том числе капитан Гарон, «человек маленького роста, хороший музыкант и очень храбрый», по словам Пиотровского. Он, «плавая, как лягушка», измерял своей шпагой рвы города. Вероятно, это был смельчак гасконец.

Силы этой было недостаточно, чтобы взять первоклассную крепость, решившуюся упорно защищаться. Принимая во внимание средства, которыми располагал Баторий, можно усомниться, что он рассчитывал вести продолжительную осаду. Его артиллерия состояла не более чем из 20 орудий. Пороху едва хватило бы на первые недели. Возможно, что король думал принудить к сдаче город голодом, но и сам он не был склонен простоять под стенами города всю зиму. Он боялся, что дух войска может пасть при виде необходимых приготовлений к зимней стоянке. Недостаток в деньгах и позднее выступление в поход присоединились к невыгодным условиям, разбившим его планы и нарушившим расчеты. Но его гений решил исход войны.