Геннадий Бандиленко - История Индонезии Часть 1
Значение колонии как рынка сбыта возрастало. В 1872 г. отчасти под давлением собственной промышленной буржуазии, отчасти по настоянию Британии (отраженному в Суматранском договоре 1871 г.— см. ниже) Гаагой были отменены дифференциальные импортные пошлины, совершен переход к фритредерству. «Политика открытых дверей» во внешней торговле и экономике в целом [105], несомненно, объяснялась страхом голландцев чрезмерной неуступчивостью спровоцировать Англию на захват Индонезии. Последствия не замедлили сказаться: если в 1870 г. метрополии принадлежало 77% индонезийского экспорта и 41% импорта, то к 1913 г. уже только 28% и 33% соответственно. Между тем доля Британской империи в том же 1913 г. поднялась до 40% (как импорта, так и экспорта).
Естественно, победа частнокапиталистических методов хозяйствования и рост торговли вызвал развитие средств коммуникации. К 1900 г. общая протяженность железных дорог (в основном на Яве) составила 3,5 тыс. км, а в 1913 — 5,5 тыс. Основанная в 1888 г. КПМ (Королевская пароходная компания) к 1913 г. располагала уже 80 пароходами и монополизировала каботажное плавание. Сообщение метрополии с колонией обеспечивали 180 голландских судов. Совершенствовалась телеграфная, телефонная, почтовая связь.
Уступая ряд экономических позиций частному капиталу, колониальное государство отнюдь не устранялось от эксплуатации колонии и ее ресурсов. Оно по-прежнему доминировало в экономике. Крупнейшей статьей его доходов были земельная рента, земельный и подушный налоги. В 1897 г. они составляли 53 млн гульденов, а в 1913 г. — уже 103 млн, превысив половину поступлений. Отменив в 1864 г. ряд второстепенных монополий (на игорные дома, табак и т. п.), государство сохранило выгоднейшие — на опиум и ломбарды, которые принесли в 1897 г. 28 млн гульденов, а в 1913—62 млн[106]. Колониальное государство владело также железными дорогами, рядом промышленных предприятий, крупными ирригационными сооружениями, почтой и телеграфом, извлекая из всего этого немалые прибыли. Разработки олова на островах Банка, Белитунг и Сингкеп велась компаниями, где преобладал государственный капитал. Государственная НКК[107] первой получила концессию на нефтедобычу (1883), но потребность в массированных капиталовложениях продиктовала ее слияние с английской Шелл и образование на этой базе смешанной нефтяной монополии Ройял Датч Шелл (1907). Нефтедобыча (в основном на Суматре и Калимантане) стремительно росла: с 1 тыс. т в 1890 г. до 1.525 тыс. т в 1913 г. Государство практически было монополистом в добыче угля — также на Суматре и Калимантане. Выварка пищевой соли опять-таки составляла монополию правительства. Таким образом, роль государства в экономике оставалась пока доминирующей.
Внешние острова (карта на правом форзаце) до конца 70-х гг. были ареной не столько плантационного хозяйства, сколько горнодобывающей промышленности. Правда, на Молукках продолжалось производство тонких пряностей, но государственная монополия на гвоздику была отменена в 1864 г., а на мускатный орех в 1873 г., так как обе культуры утратили высокую прибыльность. Плантаций капиталистического типа там не создалось.
В 1863 г. в султанате Дели (Восточная Суматра) голландским частным плантатором были сделаны первые посадки табака, оказавшиеся многообещающими. В 70-х гг. весь этот район стал производителем высококачественного табака на экспорт. Рабочая сила, которая не могла быть мобилизована на Суматре вследствие неразвитости товарно-денежных отношений, в XIX столетии ввозилась по контракту из Южного Китая, а с начала XX в. с Явы, где уже образовалась резервная армия труда. Частые нарушения контрактов, вызванные жестоким обращением с рабочими и чрезмерной их эксплуатацией, с 1880 г. пресекались специальным уголовным законодательством (пунале санкси), действовавшим почти до второй мировой войны, невзирая на протесты в метрополии. На западном побережье Суматры и юго-западном Сулавеси началось производство копры, однако эту культуру на мировой рынок поставляли не плантации, а мелкие товаропроизводители.
В целом, по мнению Д. Бюргера, XIX век не внес крупных экономических перемен в жизнь Внешних островов. Натуральное хозяйство сохраняло там еще весьма прочные позиции. Говоря об общем воздействии либерализма на социально-экономическую жизнь населения колониальной Индонезии, трудно не согласиться с индонезийскими историками, подчеркивавшими, что к концу XIX в. имелись ясные симптомы того, что жизненный уровень индонезийцев, прежде всего на о. Ява, претерпел регресс.
СУМАТРАНСКИЙ ДОГОВОР 1871 г. АЧЕХСКАЯ ВОЙНА (1873—1913)
Самостоятельность расположенного в устье Малаккского пролива султаната Аче (карта № 19) внушала серьезные опасения голландским колониальным властям в связи с развернутым империалистическими державами разделом мира. В Батавии считали, что без обладания крайним севером Суматры голландское владычество на острове останется шатким. Между тем суверенитет Аче был огражден от голландских посягательств договором 1824 г. Однако к 70-м гг. XIX в. интересы фритредерства стали первостепенными для англичан, и уже в 1863 г. их газета, выходившая в Сингапуре, писала: «Если голландцы гарантируют свободу торговли, мы позволим им взять всю Суматру». Голландцам пришлось согласиться с принципом свободной торговли, и в ноябре 1871 г. в Гааге был подписан так называемый Суматранский договор между Британией и Нидерландами. Его первая статья гласила: «Его Британское Величество снимает все возражения против распространения Нидерландского господства над любой частью острова Суматра». Это был смертный приговор суверенитету Аче. Год спустя голландцы отменили дифференциальную пошлину и передали Англии свою колонию Золотой Берег в Африке. Сделка двух колониальных хищников была завершена, и в марте 1873 г. Батавия развязала Ачехскую войну, неожиданно для нее продлившуюся 40 лет и ставшую важнейшим фактором внутриполитического развития Нидерландской Индии (НИ).
В конце XIX в. султан Аче обладал реальной властью лишь в пределах своего домена и оставался скорее сакральным символом верховной власти и единства государства, чем правившим монархом. В султанате не существовало единой административной и налоговой системы. Основной социальной ячейкой была соседская община. Общины объединялись в мукимы (приходы), возглавлявшиеся имамами, — изначально духовными лидерами, в дальнейшем—военными предводителями и наследственными феодальными владетелями мукимов. Феодальную аристократию представляли улубаланги, потомки военных вождей родо-племенных конфедераций, уже с XVII в. обладавшие военной, административной, судебной и фискальной властью и объединявшие под своим верховенством по нескольку мукимов. Это были практически независимые удельные князья, избиравшие султана на своих съездах. Объединения множества (до нескольких десятков) мукимов именовались саги и возглавлялись верхушкой аристократии — наиболее могущественными улубалангами, имевшими титул панглима (букв. — военачальник). Собственно Аче (Великий Аче) состоял из столицы Кутараджа, султанского домена и трех саги. Имелись саги также в Пасэе, Педире, Гайо, Аласе, прочих территориях султаната и на его вассальных землях. Традиционная (адатная) знать — имамы, улубаланги и панглимы — взимала оброк и пользовалась барщинным трудом крестьян-общинников.
К середине XIX в. в Аче резко усилилось влияние исламских клерикальных кругов: мечетских священнослужителей, хаджи, учителей духовных школ, шариатских судей {кади) и уламов (мусульманских богословов, авторитетов в области религиозной доктрины)[108]. Они были тесно связаны с деревенской верхушкой, чьи сыновья пополняли их ряды. Вертикальная мобильность среди уламов была неизмеримо выше, чем в феодальной адатной среде. В указанный период среди уламов широко распространилось пуристское учение ваххабизма, направленное против адатной знати, исповедующей традиционалистский ислам. Одновременно оно служило идейным выражением возмущения ачехских общинников ростом феодальной эксплуатации.
Видя неизбежность скорой войны с голландцами, правящие круги Аче тщетно обращались за помощью сначала к единоверной Турции, затем к США и Италии. Батавия немедленно использовала этот демарш как повод к войне. Дополнительным обвинением были утверждения, что султанат покровительствует пиратству. В марте 1873 г. голландцы потребовали у Аче признания сюзеренитета Нидерландов. Султан, при дворе которого боролись «военная» и «мирная» партии аристократии, отказал. В апреле голландская эскадра бомбардировала султанский домен с моря, а карательный корпус (3,4 тыс. штыков) атаковал его с суши. Встретив ожесточенное сопротивление и потеряв четверть живой силы и командующего войсками, интервенты отступили и были отозваны на Яву. «Военной прогулки», обещанной соотечественникам министром колоний фан де Пютте, не получилось.
