Энтони Бивор - Сталинград
Обращение Гитлера к народу зачитал Геббельс, и то ближе к вечеру. Сталинграду было посвящено одно-единственное предложение: «Героическая борьба наших солдат на Волге должна послужить примером тем, кто делает все возможное ради свободы Германии, ради будущего нации и в конечном итоге для всей Европы». Впервые с начала войны Гитлер, пусть косвенно, но все же признал возможность поражения немецкой армии.
На следующий день Гитлер присвоил звание фельдмаршала четверым генералам, в том числе и Паулюсу. Возможно, таким образом он пытался нейтрализовать ощущение надвигающейся катастрофы. Паулюс расценил этот жест как приглашение к самоубийству. Не случайно на последнем совещании он бросил генералу Пфефферу: «Не имею ни малейшего желания стреляться ради этого богемного ефрейтора». По свидетельству другого генерала, Паулюс сказал буквально следующее: «Он думает, что я пущу себе пулю в лоб, но я не собираюсь оказывать ему такую любезность». В то время в немецких частях участились случаи «солдатского самоубийства». Некоторые офицеры выбирались из окопов и вставали на бруствер, что, разумеется, влекло за собой смерть от вражеской пули. Паулюс строго-настрого запретил подобную практику.
Гитлер вовсе не собирался щадить чьи-то там жизни. Ему требовалось создать еще один убедительный миф. Фюрер надеялся, что высшие офицеры последуют примеру адмирала Лютьенса, который, оказавшись в сложных обстоятельствах, покончил жизнь самоубийством. Надежды Гитлера на подобный исход после сообщения о смерти генералов Хартманна и Штемпеля только усилились.
Южная часть «котла» стремительно и неумолимо сжималась. К 30 января советские войска подошли уже к центру города. Немцы по-прежнему ютились в подвалах и развалинах зданий. На крыше одного из домов, где прежде находилось управление НКВД, развевался чудом уцелевший красный флаг. Немецкий пехотный офицер, усмотрев в этом знак капитуляции, яростно сверкая глазами, спустился в подвал. Там, при свете керосиновых ламп, врачи молча делали свое дело. Угрожая им автоматом, офицер крикнул: «Что здесь происходит? Никакой капитуляции! Война продолжается!» Видимо, у бедняги начались галлюцинации. В то время многие солдаты страдали нервными расстройствами, вызванными сильнейшим напряжением и недоеданием. Доктор Маркштейн только пожал плечами: «Это всего лишь перевязочный пункт». Обезумевший вояка не стал стрелять. Не говоря ни слова он, будто призрак, растворился во мраке.
В том же здании скрывался от вражеских пуль генерал фон Зейдлиц. Он предоставил своим командирам право самим решать, сдаваться в плен или не сдаваться. В отличие от него генерал Гейтц, командующий 8-м корпусом, сурово расправлялся с теми, кто пытался перейти на сторону врага. Он даже издал приказ стрелять в каждого предателя, независимо от его звания. Когда же большая группа немецких офицеров решила сдаться на милость победителя, Гейтц приказал открыть по ним пулеметный огонь. В той группе находились Зейдлиц, генерал Пфеффер и многие другие. Позже Зейдлиц утверждал, что в результате бессмысленной стрельбы Гейтца два офицера получили тяжелые ранения.
Однако Гейтц, денно и нощно твердивший своим солдатам, что сражаться следует до предпоследней пули, а последнюю приберечь для себя, сам и не думал поступать подобным образом. Один из офицеров его штаба утверждал, что Гейтц еще в декабре предусмотрительно заготовил белые флаги.
29 января 1943 года из штаба 6-й армии в ставку фюрера была отправлена радиограмма, в которой говорилось, что противнику сдаются лишь отдельные командиры и то только потому, что в их войсках кончились боеприпасы. Радиограмма заканчивалась следующими словами:
«Со слезами на глазах мы слушаем наш национальный гимн, и рука сама поднимается в нацистском приветствии». И снова чувствуется скорее стиль Шмидта, нежели Паулюса. Очень немногие солдаты были настроены столь же оптимистично. Один сержант записал в своем дневнике: «В ночь на 30 января все были заняты своими мыслями, всех тяготила гнетущая неопределенность, все страдали от болезненных ран и обморожений, думали о доме и своей дальнейшей судьбе». Офицеры опасались, что при захвате в плен русские расстреляют их в первую очередь, и спешно спарывали погоны и другие знаки отличия.
А генералу Воронову в ту ночь снился кошмарный сон. Он проснулся от собственного крика. Ему привиделось, будто Паулюс удрал из «котла». Страшно даже подумать, какие формы мог принять гнев Сталина, если бы столь крупная добыча от него ускользнула. Воронов больше не ложился. Он немедленно отправился в штаб и в качестве меры предосторожности приказал артиллерийским батареям быть наготове.
Рано утром 31 января 64-я армия генерала Шумилова завладела центром Сталинграда. Подвалы забрасывались гранатами и обстреливались из огнеметов. Красная площадь была подвергнута интенсивному минометному и артиллерийскому обстрелу. Уцелевшие гренадеры Роске, оборонявшие первый этаж универмага, подвал которого служил Паулюсу штабом, в конце концов сложили оружие. В половине восьмого утра капитан Бер в Особом штабе Мильха принял радиограмму: «Русские у входа в здание. Мы сдаемся». Десять минут спустя из штаба 6-й армии поступила вторая радиограмма: «Мы капитулируем». В эту минуту старший лейтенант Федор Ильченко уже спускался в пропитанный вонью немытых тел подвал.
Официальное коммюнике в Германии сообщало: «В Сталинграде никаких изменений, дух его защитников не сломлен».
Чуть позже из штаба генерала Шумилова прибыли офицеры, чтобы обсудить со Шмидтом условия капитуляции. Паулюс в это время находился в соседнем помещении. О ходе переговоров его информировал полковник Адам. Возможно, это была лишь уловка, позволившая Паулюсу отмежеваться от позорных переговоров, но скорее всего, делами в 6-й армии заправлял действительно Шмидт.
Два часа спустя для принятия формальной капитуляции прибыл генерал Ласкин. Затем Паулюса, Шмидта и Адама доставили в штаб 64-й армии. Лица всех троих покрывала многодневная щетина, но кожа лица еще не приобрела того трупного оттенка, свойственного большинству окруженцев. На голове полковника Адама красовалась шапка-ушанка советского производства. По свидетельству Василия Гроссмана, он походил на дворнягу, вылезшую из воды. Операторы, стоявшие поблизости, тут же закрутили ручки своих кинокамер, чтобы запечатлеть на пленку это историческое событие.
* * *Немецкие солдаты, прятавшиеся в подвалах, сдались без единого выстрела. О своем намерении сдаться немцы оповещали криком: «Гитлер капут!» Красноармейцы, немного знавшие немецкий язык, отвечали: «Паулюс капитулирт!», но чаще русские кричали просто: «Фриц, комм, комм!»
Ворвавшись в госпиталь, находившийся в театральном подвале, советские солдаты первым делом выгнали наружу тех, кто мог самостоятельно передвигаться. Немцы наивно надеялись, что русские окажут медицинскую помощь оставшимся раненым, но в Красной Армии действовали по принципу: «Если враг не может идти, значит, он должен быть уничтожен на месте».
Лишь в одном случае гнев победителей и отчаяние побежденных создали взрывоопасную смесь. В здании, где раньше располагалось управление НКВД, один немецкий офицер в упор застрелил русского майора, а потом застрелился сам. Немцы с ужасом ожидали кровавой расправы, но по прошествии некоторого времени ярость советских бойцов поутихла, и пленных пощадили.
После падения «сталинградской твердыни» остатки 6-й армии оказались в таком неопределенном положении, что судьбу каждого отдельного солдата или офицера уже невозможно было предсказать. Взять хотя бы такой факт: намеренно или случайно красноармейцы подожгли госпитальный барак, расположенный возле аэродрома. Все раненые, разумеется, погибли. В самом Сталинграде двум офицерам Люфтваффе, которых вели под конвоем по лестнице, удалось бежать. Летчики выпрыгнули в оконный проем и приземлились у надворного туалета. Когда из-за угла появились русские, один из немцев проявил находчивость и знание человеческой психологии. Он велел своему товарищу спустить штаны и сесть. Красноармейцы посмеялись и не стали в них стрелять.
Группы Особого отдела НКВД охотились за перебежчиками и «фашистскими собаками», под которыми подразумевались эсэсовцы, гестаповцы и полевые жандармы. Был случай, когда нескольких рядовых немецких солдат ошибочно приняли за гестаповцев, отвели в сторонку и расстреляли из пулемета. Перебежчиков из числа бывших красноармейцев расстреливали на месте. Любой солдат, одетый в неполную германскую форму, мог стать жертвой недоразумения. Вот. свидетельство батальонного командира из 297-й пехотной дивизии: «Русские солдаты остановили нас и приказали стать к стенке. На мне не было мундира и пилотки, поэтому меня приняли за советского дезертира. К счастью, наш доктор знал немного по-русски, и я остался жив».
