Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн
В это время де-ла Гарди, когда Лесновольский от имени Замойского, объявил ему то, о чем мы выше сказали, увел войско от Пернова, после того как ему полюбовно были указаны границы; сняв осаду, он распределил войско по крепостям, собрав его с полей. Около этого же времени Замойский отправил к нему Эрнеста Вейера (Ernestus Veierus) и Михаила Конарского (Michaeles Konarscius) по делу о Вейсенштейне, чтобы объявить об уступке его Москвою королю и спросить, намерен ли он воспрепятствовать его переходу в наше владение. Тот на это отвечал, что его король сам пошлет к Польскому королю послов, чтобы переговорить по поводу этих спорных вопросов.
Вот таков то был исход войны, веденной Московским князем с меньшим мужеством, чем то, какое он показал во время прежних войн, или даже какое он обнаружил при ее начале, или наконец какого требовала старая слава об его могуществе. Во первых, он не сделал совсем никакой попытки остановить движение нашей армии, когда она встречала препятствия при переходе через леса и реки, хотя он весьма легко мог это сделать, прежде чем она [267] проникла в открытую Московию и в самое сердце государства; а кроме того многие находили удивительным, что он ни разу не дал своим (воеводам) полномочия и возможности вступить в битву с надлежащими силами. Я не могу положительно сказать, поступал ли он так потому, что рассчитывал, будто он может посылками своих посольств отнять время для действия и ослабить между тем напрасными издержками силы короля; или же потому, что, наученный неудачами прежних лет, он считал невозможным полагаться на (искусство) своих в открытом бою, или же тут было то, что обыкновенно делает Господь, отнимающий с начала разум и мужество у тех, кого Он хочет наказать за их злодеяния, то есть, что страх, постоянный спутник и мститель жестокости, не позволял ему надлежащим образом позаботиться о своих делах, ни мужественно за них взяться. Хорошо известно только то, что в начале был весьма удобный момент, когда, среди всех тех затруднений от лесов, болот и рек, он мог бы сильно обуздать стремление вперед нашего короля и войска, и что если бы он отважился на решительную битву, то едва ли мог бы понести больший ущерб, чем тот, какой он испытал на деле — вследствие того, что, постоянно сомневаясь в исходе и избегая всякого сражения, он в разных отдельных случаях и в разных местах противопоставлял своих нашим по одиночке, так что они были окружаемы многолюдством нашего войска. Известно, что во время опустошения Московского государства на весьма обширном пространстве от Днепра выше Стародуба и Радогостья вплоть до Чернигова, затем от реки Двины до Старицы и в сторону Новагорода до Ладожского озера, во время завоевания стольких крепостей и при сдаче многих, погибло около 300.000 человек, до 40.000 взято было в плен, так что повидимому на счет такого количества можно было бы вести не одну войну. Сколь велико было [268] число молодых людей, взятых в плен, можно заключить из того, что почти не было ни одного частного человека из дворян, который не имел бы одного и двух у себя в неволе, многие имели их больше; конечно, эта потеря по наружному виду была меньше выше упомянутой, но на самом деле была гораздо больше. Ясно, что, так как все почти юноши из некоторых провинций, особенно же Лукской, Заволочской, Псковской и Новгородской были уведены, то все эти местности, теперь населяемые только более взрослыми, сами по себе, при недостатке подростков, должны были бы обезлюдеть. На основании окончательного договора он потерял приблизительно до 18 городов и замков, бывших прежде под его властию, а именно: Дерпт, Феллин, Лаиш, Мариенбург, Кокенгауз, Пернаву, Вольмар, Румбург, Гассель, Новогродок, Мариенгаузен, Лудзень, Розиттен, Трикат, Берсон, Ландеск, Сесвег[61], Вейсенштейн, который, хотя занят Шведами, но не мог быть по праву требуем обратно, затем (утратил) местности, которые раньше взяты были королем и находились под его властью, именно: Полоцк и в том же княжестве Сушу, Сокол, Красный, Ситну, Озерище, Козьян, Нищерду, выше Витебска Велиж, составлявший наиболее древнее владение Москвы, область которого простирается почти на 120 миль; в Ливонии: Венден, Леноварт, Дюнебург, Пиркель, Салу, Киремпешь, Эльсен, Фабианов; между тем как царь сам получал обратно из земель, которые завоеваны были королем оружием: Луки, Заволочье, Остров, Невель, Холм, затем только крепостцы, разрушенные им самим, Красный, Красногород, Воронеч, Велий. Из всех этих потерь может быть самою важною была та, что, уступив все гавани на Балтийском море, Московский царь, уже и раньше отрезанный оружием Турок от судоходства по [269] Днепру, был как бы изгнан почти со всех морей, за исключением только Ледовитого, не имеющего никаких пристаней и весьма опасного; он как бы оттеснен был от всех торговых сношений с другими западными и южными народами в глубь Московского государства, и на него наложены были как бы оковы, мешающие ему двигаться в ту или другую сторону.
КНИГА VI
После замирения с Москвою, как рассказано в предшествовавшей книге, первою заботою короля было отправиться лично в Ливонию и Ригу для того, чтобы дать надлежащее устройство провинции. Как только он вступил в Ливонию 12-го дня марта месяца, то на следующий день прибыл к нему Замойский. Другие сенаторы, польские и литовские, в довольно большом числе уже раньше явились, чтобы сопровождать короля. К ним король вызвал письмом герцога Курляндского и сколь возможно большее число из ливонского дворянства и, посоветовавшись со всеми ими обо всем, что относилось к устройству той провинции, просил их письменно изложить свое мнение. Главнейшими пунктами, о которых они совещались, были следующие: возобновление храмов и восстановление (католического) бoгocлyжeния, восстановление епископа, разделение провинции на известные судебные округа, затем учреждение управления и общественной казны. Каждый выразил свое мнение об этом. Король хорошо знал, что его предки провинции, ими приобретенные, устраивали по своей воле без совета сословий; однако, чтобы сделать им приятное и в виду того, что все так или иначе оказали свое содействие и рвение для возвращения той [270] провинции, он предпочитал, чтобы главным образом и известное положение об ее устройстве было составлено с общего совета; и потому он отложил все дело до сейма; а тогда только назначил коммисаров
