Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 2

Ну, например, как получилось, что евреев так много в науке? В том числе и в Сибири, и на севере России? Человек поднимает литературу по специальности, выходившую в 1920–1930-е годы (для чего, кстати, нужно официальное разрешение работать в спецхране, и получить его не так-то просто)… И убеждается: раньше евреев в его специальности было еще больше! Почему так? Почему было так много в первые десятилетия после революции, а потом стало все меньше и меньше?

Человек начинает задавать вопросы — и быстро убеждается, что почти никто и ничего не знает. Самая убедительная версия состоит в грандиозной информации, что «евреи — умные люди», но стоит подумать — и оказывается, что деревенские-то вовсе не глупее, им «почему-то» меньше повезло.

Другая версия — они коренные городские, так сказать, «раньше начали». Но почему раньше, в 1920–1930-е, так много было евреев-начальников, евреев-интеллектуалов, а потом вдруг не стало? Если умные и городские, так и сидели бы…

Какая-то отвратительная тайна лежит в основе самого советского государства, и эта тайна притягивает сама по себе.

С одной стороны, к советской власти хорошо относилось большинство старших родственников и учителей этого послевоенного поколения. Даже люди, лично задетые советской властью — например, сосланные «кулаки» и их недавние потомки, — находили множество причин, по которым советскую власть необходимо любить.

Причем не у всех же есть родственники и семейные знакомые, как у автора… Возможности услышать голоса людей «белого стада горилл» у большинства подсоветских людей не было. Мало пропаганды, так еще и не узнаешь ничего, кроме веленного тебе начальством.

С другой же стороны — любой интересующийся легко находил совершенно чудовищные факты. В том числе и не только в архивах, а в рассказах старших — ведь даже в 1970 году еще живы были свидетели коллективизации, Гражданской войны, революции…

Пусть даже человек получит квалификацию инженера на крупном заводе в Красноярске или в Иркутске, а историей интересоваться будет в праздники и в отпуске, и в основном путем расспросов бабок и дедок. Он ведь и тогда узнает о стране много интересного…

По мнению В. А. Солоухина, «холодок в отношении к евреям» пошел, когда люди стали узнавать об их роли в революции и Гражданской войне. Мои наблюдения сделаны на другом материале — сибирском. Но принципиально они показывают то же самое.

Автор описывает естественный процесс, который он называет «отрастанием русской головы». Описывает его с таким откровенным удовольствием, что остается удивляться: а что, могло произойти что-то иное? Разумеется, не могло.

Если кто-то не ожидал этого или не понимал происходящего, причина тут может быть лишь одна: искренняя вера советского человека в чудеса, привычка олицетворять все естественные явления, видеть за ними столкновения людей. В Российской империи произошла революция? Это сделали Ленин и Троцкий, и вообще это жидомасонский заговор. Идет борьба между сторонниками немедленной мировой революции и превращения СССР в военный лагерь для завоевания мира? Это столкнулись Троцкий и Сталин. Коммунисты истребляют остатки интеллигенции? А это все дело в доносах. Вот не писали бы их друг на друга — и никого не спровадили бы в лагеря.

И, как всегда, никто никого не хочет понимать. Никто даже не пытается встать на сторону «другого» и начать договариваться, как решать общие проблемы. Все происходит глухо, неосознанно, бездумно. Или называется самыми фантастическими именами.

И земляне еще хотят, чтобы проблемы решались и чтобы им стало хорошо!

Глава 3

Евреи в русском СССР

Не то беда, что ты поляк:

Костюшко лях, Мицкевич лях!

Пожалуй, будь себе татарин, —

И тут не вижу я стыда;

Будь жид — и это не беда;

Беда, что ты Видок Фиглярин.

Еврейская политика в СССР в последние годы Сталина и после Сталина оставалась такой же неопределенной, как и в царское время… Даже еще более неопределенной.

В 1948 году приезжает в СССР, в свой родной город Киев, посол Израиля — Голда Меир. Находятся евреи, которые встречают ее умиленно и восторженно и сами просятся в Израиль. Сначала власти выпустили около двухсот человек — должно быть, от растерянности, недоумения; но спохватились быстро и начали закручивать гайки.

После 1953 года евреев старались не пускать на руководящие должности. Кто там был — тот досиживал свое, но новых старались не пускать. В конце 1960-х начали было опять выпускать желающих ехать в Израиль… А в 1971 году окончательно перестали пускать.

И давили, жали в том смысле, что не пускали то на престижную работу, то учиться, «закрывали» для евреев столичные институты и министерства. В этом занятии власть предержащих бывали приливы и отливы, но в целом тенденция ясна: для евреев сокращались возможности, правительство отводило евреям все меньшее место уже не только в аппарате управления страной, но и в любых областях жизни, кроме самых непрестижных и мало что сулящих: таких, куда никто сам особенно и не шел.

Хочешь окончить педагогический институт и стать сельским учителем? Пожалуйста! Но если хочешь окончить провинциальный пединститут, остаться при кафедре и быть ученым… Гм… Это можно уже не во всяком пединституте и не при всяких обстоятельствах. А если хочешь сразу поступить в МГУ, даже в Ростовский или Воронежский университет… Ну, не с фамилией же Хаимович туда поступать?!

Каждый из «народов СССР» можно смело назвать «жертвой политики». Но евреев — даже больше, чем других.

То есть политика властей СССР по отношению к евреям с 1953 года была политикой сдерживания. И при том была эта политика очень, очень непоследовательной… Такой же непоследовательной, как и политика Российской империи.

Одно время, во время хрущевской «оттепели», их начали довольно свободно выпускать из страны, давали эмигрировать. Потом, начиная с 1971–1972 годов, окончательно перестали выпускать. Поскольку многие хотели уехать, а их не отпускали, появились такие понятия, как «отказник» и «сидеть в отказе».

Что это такое? А вот: подает человек документы на выезд, заявляет, что хочет уехать из СССР. А ему отказывают — вот и «отказник». Раз он такая сволочь, не захотел жить на нашей советской родине, человека лишают буквально всего, и в первую очередь работы. Чем прославился бывший директор Эрмитажа Б. Б. Пиотровский, так это своим отношением к «отказникам»: у него они работали и получали зарплату, даже когда «компетентные органы» очень прозрачно намекали — этого пора начать травить. Но в большинстве учреждений царили иные нравы, обычно «отказника» увольняли, жить ему становилось не на что, а выпускать его не выпускали.

Нищенствовать, сидя на чемоданах и год и два, жить за счет подачек друзей и знакомых по обе стороны границы — это и называется «сидеть в отказе».

Поскольку в конце концов «отказников» практически всегда выпускали, разве что если не были они связаны с государственной тайной, понимать этот «отказ» можно только одним способом — «отказ» был способом наказать того, кто хочет уехать, создать максимум трудностей, да еще и показать пример того, как плохо приходится отъезжантам.

Смотрите, как он наг и беден,Как презирают все его.

В результате множество людей преисполнялось сочувствия к евреям — к гонимому племени.

Сразу после войны стало очевидным: в СССР «религия не может больше цементировать национальное сознание евреев. Еврейское национальное сознание может формироваться лишь в живой атмосфере развивающейся советской национальной культуры и — не или — в обстановке свободных связей с еврейством в Израиле. Если это окажется неосуществимым и теперешнее положение сохранится на какой-то продолжительный исторический период, перед советским еврейством, как национальностью, встанет опасность гибели» [174, с. 423].

Впрочем, внимательными людьми уже в 1920-е годы писалось, что «все молодое поколение русского еврейства духовно вымирает, все основы национально-еврейской культуры втоптаны в грязь. И будем же правдивы: вся эта разрушительная работа произведена руками не Калинина, Ленина и Рыкова, а разных еврейских коммунистов, из пресловутой евсекции. …С уничтожением иудаизма, как религии и национальной традиции, еврейство исчезнет бесследно, как исчезло еврейство Александрии и оставшееся в Испании после декрета 1422 г. Большевистское марранство не менее трагично, чем католическое марранство» [123, с. 214].