Александр Гера - Набат-2
— Гриша, ничем не хочешь порадовать? Святослав Павлович рядом находится.
Григорий сразу понял, о чем речь:
— Еще с час возни, зато интересная уха получится, Игорь Петрович! Потерпите чуток.
— Посулил — жду, — согласился Судских. — Святослав Павлович, ты пока иди, а через час возвращайся. Гриша сулит пирог к чаю.
После ухода Бехтеренко Судских поразмышлял над информацией. Без лупы видно, что оппозиция из прежних правителей готовится дать бой новой власти. Обозленные неудачей на выборах коммунисты, новая русская олигархия и, само собой, люмпен-пролетариат, кому все едино, за кого горло драть за дармовую выпивку, — состав известен. Тетеньки, стучащие в кастрюли, не в счет. Своевременно распустив внутридельские дивизии, президент лишил оппозицию действенной силы. Остались эти неуловимые боевики. Переворота им не осуществить, но теракты могут оказаться почище переворота и спонтанного бунта. По информации Бехтеренко боевики — суперпрофессионалы. Иноверцы? Им чужды интересы тех групп, которые не связаны с ними, а обычные наемники работают в другой манере. Кто же они? Ответ напрашивался, но спешить Судских не хотел. Все они под контролем, и от малейшего движения Бехтеренко сразу сыграет аврал. Сына они не тронут до тех пор, пока не будут найдены книги. На божий плюс есть минус сатаны. По всем параметрам противник серьезный, шарахнет током крепко…
Может быть, не столь важно к текущему моменту, но Судских не упустил из виду неприметных на первый взгляд разрушительных действий в стране. Президент объявил кампанию за сохранность исторических памятников, издал соответствующий указ пресекать посягательства на российские древности, а виновных привлекать к суду. Потянули за ушко — и такие личности вытянули на солнышко! Расследованием занималось УСИ, вся подноготная виновных как на ладони! Одна оказия: письменных указаний по разрушению памятников никто не давал, только устные. Исполнители подтверждали, поручители отказывались. В серии очных ставок вину тех и других удалось доказать.
Что уничтожалось? Преимущественно памятники XII–XV веков. Книги ли, захоронения, могильные надгробия и плиты, древнейшая утварь — везде целенаправленная работа стереть с лица земли этот период Руси. Как сказал Лаптев в этой связи, по ковшичку из XV века с помощью спектранализа и виртуального обсчета можно очень многое узнать о хозяине и тех временах.
Особенно возмутительной была история с захоронением героев Куликовской битвы. Историки стыдливо отмалчивались о месте самой битвы, но обойти молчанием братские, могилы им не дали. Лаптев доказал: битва произошла на месте нынешней Москвы, а погибших воинов хоронили на территории нынешнего завода «Динамо». Старосимонов монастырь разобрали по кирпичикам в тридцатых годах, остались от него часть стены и три башни. В пору горбачевских глупостей завод активно перестраивался в коммерческую структуру, лишь бы выжить. Копались котлованы под какие-то мощности, и в них находили останки погибших. Их частью захоранивали заново сами рабочие, частью вывозили на свалку. Притом начальство только после возмущения рабочих дало команду изготовить ящики, куда и укладывали человеческие кости.
С той и другой стороны погибло более двухсот тысяч воинов.
Пересвета и Ослябю упокоили отдельно в церкви Рождества Богородицы, основанной в честь Куликовской битвы. В пору массовых субботников плиты с письменами на могилах знаменитых воинов уничтожали прямо на месте. Ветераны подтвердили: приказ об уничтожении отдавал лично Брежнев в 1960 году.
Судских вполне понятно удивился: почему именно Брежнев распорядился уничтожить надгробия с надписями на старославянском языке? Он был вполне веротерпим, и какое ему дело до каких-то плит, о которых он слыхом не слыхивал?
Но Брежнев в то время был Председателем Президиума Верховного Совета, и в его ведении находилось управление по делам вероисповеданий. Связь, хоть и косвенная, есть.
Кто подсказал будущему генсеку уничтожить захоронения?
С начала кампании по сохранению исторических памятников набралось преизрядно документов и писем от простых людей, кто, где, когда отдавал распоряжение уничтожить памятники. Письма проверялись и перепроверялись. Вырисовывалась картина, что с конца пятидесятых методично и незаметно уничтожаются предметы российской старины, и в первую очередь те, которые подлинно освещают древнюю русскую историю.
Гриша Лаптев прокрутил множество документов и установил следующее: направление подловатсньких усилий сходились к трем деятелям из комиссии по делам церквей. Один умер, второй эмигрировал в Австрию, где погиб при странных обстоятельствах, а третий…
— Старший брат вашего старого знакомого, — докладывал Смольников. — Моисей Натанович Триф. Шестидесяти четырех лет. Эмигрировал из страны с первой волной, живет ныне в Швейцарии. Заметный товарищ.
— Почему ты акцентируешь внимание именно на брате Трифа? — спросил Судских. Взгляд Смольникова таил усмешку с намеком.
— В Шереметьево его задержали с вылетом, когда обнаружились в его багаже рукописи и машинописные копии. По заявлению в таможенном департаменте значится, что багаж досмотрен тщательно. Ничего особенного не найдено. Скорее не искали, поскольку поступило распоряжение свыше пассажира не задерживать. Копии и рукописи исторической ценности не представляют.
— Отчего же на твоем лице такая загадочность? — с улыбкой спросил Судских.
— А тут, Игорь Петрович, начинается исторический кроссворд. Докопался до рукописей дежурный, младший инспектор шереметьевской таможни Гущин Сергей Александрович, он и поднял шумиху. В архиве таможни я нашел рапорт Гущина, что начальник смены проявил поспешность, разрешив выезд Моисея Трифа, и он берется доказать это. Месяца не прошло, и Гущина уволили за служебную халатность. Я заинтересовался фактом и нашел Гущина. Сейчас он вполне респектабельный господин. После увольнения из таможни помаялся лет пять, потом уехал на Урал, в Свердловске работал в обществе «Знание», читал лекции и в горбачевскую пору стал депутатом местной Думы. Уважением пользуется. И вот что он поведал о делах давно минувших дней. Когда взялись перетряхивать багаж Трифа, одна из рукописных папок разлетелась. Собирая листы, Гущин незаметно припрятал парочку. Сразу читать времени не было, а на другой день он подал рапорт…
Смольников, если он накопал что-то, говорил медленно, будто боясь спугнуть удачу, и Судских поторопил:
— Что он обнаружил? Где листки? Не тяни, Леонид!
— В тот день, когда его уволили со службы, случилось другое неприятное событие — сгорела его квартира.
— Так я и знал, — разочарованно произнес Судских. — Листки, разумеется, сгорели, и весь рассказ бывшего лектора так же интересен, как сообщение Руцкого об одиннадцати чемоданах компры.
— А Гущин сделал фотокопии листков и хранил их в папке, которая в день пожара была при нем вместе с рапортом, — довольно говорил Смольников, протягивая Судских две фотокопии.
Судских с усмешкой покачал головой. Смольников неисправим.
Он вчитался в текст. Был он очень плох, в некоторых местах не просматривался, к тому же первая фотокопия делалась с очень старого оригинала на древнеславянском языке:
«…И так он бысть знамя Великага князя Гюрги на византийского святого Георгия, какия места несть в самой Византии и безборода и копье в руце и Великий князь Василий Иванович гневаться мах велико и бороду велел рисовать и прозывать князя Гюрги быв Георгием Победоносцем. Тогда поспешали сниток делахи где бысть знамя на денгах где князь Великий на коне имея меч в руце. Князь Иван Васильевич учини в руце копье и оттоле прозваша денги копейныя и сниток поднаша княгине Софье и бысть значима довольна и древлие буквицы исчезаха вовсе».
— Ты прочел это, Леонид? — оторвался от текста Судских. — Понял, о чем речь?
— Просветился, Игорь Петрович, — подтвердил Смольников. — Это докладная кому-то из правителей Руси о делах при дворе. Думаю, судя по стилю, от служащего церкви иерарху, Иван Третий повелел сделать оттиск для новой монеты с Георгием Победоносцем, заменив меч на копье, убрав славянский алфавит, и поднес оттиск жене своей Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора Константина XI. Она была очень довольна искоренением ненавистных славянских письмен.
— Верно, Леня, — кивнул Судских и задумался, припомнив Тишку-ангела: «Бойся красавиц, княже…». Софья была красива, умна и коварна, ненавидела все славянское, ревностно вытесняла русские обычаи и письменность.
Бойся красавиц, княже…
С ее приездом в 1472 году Русь провозглашалась преемницей павшей Византии, третьим Римом.
«Чего вдруг мы должны быть продолжателями рабовладельческого государства? — часто возмущался Судских. — Не по мне молоко капитолийской волчицы!»
