Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века - Михаил Ильич Якушев
Осознавая возможность новых притязаний францисканцев, посол А.И. Нелидов поручил новому генеральному консулу в Иерусалиме А.Г. Яковлеву выяснить, какими правами на христианские святыни в Иерусалиме и Вифлееме обладала каждая церковь и отдельное исповедание. С этой целью А.Г. Яковлеву предписывалось самым внимательным образом изучить положения трех фирманов от 1852 и 1853 гг., содержание которых легло в основу статус-кво христианских святынь Палестины. Российский генеральный консул писал послу о том, что хотя францисканцы и не получили прав на владение главной православной святыней в Вифлееме, исключительные права греков на нее к концу XIX века были утрачены, поскольку решение вопроса о ремонте Вифлеемской базилики из-за нерешительной позиции Иерусалимского патриарха взяли на себя уже османские власти (461, л. 107—114об). Кроме того, в Петербурге посчитали целесообразным закрепить де-факто права каждого из трех монастырей (греческого, армянского и францисканского), а также других упомянутых в фирманах 1852–1853 гг. общин (коптов и сиро-якобитов), по крайней мере, в отношении трех главных святынь (храма Гроба Господня, базилики Рождества и Гробницы Богородицы).
Ежегодные потасовки в Вифлеемском храме Рождества между католиками и православными, вызванные прохождением православного духовенства через северные ворота, не прекращались. При министре иностранных дел графе М.Н. Муравьеве в Первом (бывшем Азиатском) департаменте МИД не сомневались, что претензии францисканцев будут только множиться, в результате чего было признано целесообразным для их нейтрализации провести серию дипломатических переговоров на высоком уровне в Петербурге, Константинополе, Париже и даже в Риме. По их итогам планировалось выработать документ, запрещавший нарушать статус-кво христианских святынь Палестины францисканцами и святогробцами. При этом граф М.Н. Муравьев рассчитывал на сближение между петербургским кабинетом и правительством Французской Республики, которое, в отличие от французских монархических кабинетов, отличалось светским, а не клерикальным характером. В 1898 г. министр иностранных дел России граф Муравьев предложил своему французскому коллеге Т. Делькассе52 приступить к многоступенчатому переговорному процессу. В качестве подготовительной меры генконсулам обеих держав в Иерусалиме поручалось вступить в переговоры друг с другом для сбора и сверки сведений относительно всех существующих по данной теме исторических документов и подготовки серьезной информационно-справочной базы для последующих этапов переговоров. С этой целью российский посол в Константинополе И.А. Зиновьев запросил в петербургском и московском архиве МИД копии документов по святоместному делу, полученных князем Меншиковым накануне Крымской войны. Его французский коллега маркиз де Монтебелло сделал аналогичный запрос в архиве МИД в Париже. Оба посла поручили своим генконсулам в Иерусалиме «путем беспристрастнаго и дружелюбнаго обмена мыслей» выяснить на месте «все обстоятельства дела, собрать документальные данные, архивныя справки, на коих обе спорящие стороны основывают свои права и притязания». Париж и Петербург стремились найти такое решение этой запутанной проблемы, которое удовлетворяло бы интересы православных и католиков (465, л. 244–246). В составлении плана Вертепа Рождества Христова и пояснений к нему А.Г. Яковлеву активно помогали патриарх Иерусалимский Герасим и его будущий преемник, тогдашний епископ Филадельфийский Дамиан (Касоти) (469, л. 315–325; 470, л. 341; 471, л. 343; 472, л. 346). В архивах Иерусалимской патриархии были собраны хатт-и шерифы, в которых подтверждались права православных на большую часть христианских святынь.
Подготовленный генеральными консулами в Иерусалиме информационно-справочный материал был представлен послам России и Франции в Константинополе. С этого момента в их распоряжении имелись все необходимые документы (такриры, тезкеры, нишаны Порты и султанские фирманы) касательно Святых мест. Окончательной целью франко-российских переговоров было достижение «полюбовного соглашения», которое было бы способно предотвратить трагические эксцессы между православными и католиками в Вифлеемском храме. Российский МИД считал возможным в рамках проводимого им курса на греко-латинское примирение принять предложение французского внешнеполитического ведомства и приступить к финальной стадии переговоров относительно «специальных подробностей “Вифлеемского дела” в Рим». Там, по словам российского посла в Париже князя Л. П. Урусова (1897–1903 гг.)53, можно было провести переговоры между двумя министрами-резидентами при Святом престоле Чарыковым (1897–1900 гг.) и Навенной «вдали от возбужденных страстей и местных влияний» (464, л. 236—237об; 465, л. 244–246). По замыслу графа Муравьева, российская сторона должна была на месте разъяснить «Ватикану Вифлеемския недоразумения в их надлежащем свете, указать на незаконные действия францисканцев и, по возможности, отстоять исконныя права Православных» (там же, л. 244–246).
Против этой точки зрения возражал российский министр-резидент Н.В. Чарыков, считавший, что Ватикан несомненно использует факт проведения франко-российских переговоров в Риме, чтобы попытаться вмешаться в их ход и изменить их формат: вместо двусторонних («один на один») на трехсторонние («один против двух»), когда перед российским представителем за стол переговоров сядет французский уполномоченный, из-за спины которого будет выглядывать папский кардинал Рампомг (466, л. 247—251об). Н.В. Чарыков предлагал вести переговоры в Иерусалиме, не опасаясь возможного давления францисканских монахов на французских переговорщиков. Он резонно полагал, что издержки давления Ватикана на светскую французскую делегацию в «логове папистов» – Риме – имели бы гораздо худшие последствия, чем влияние на переговорщиков францисканцев, временно проживавших в Иерусалиме «вахтенным методом» (до шести месяцев) и ощущавших себя «пришельцами» на Святой земле.
Парижский трактат (ст. 9) 1856 г. «нейтрализовал» довольно расплывчатые положения Кучук-Кайнарджийского договора, на которые пыталась опираться Россия в своей политике на православном Востоке. На Берлинском конгрессе 1878 г., который, по словам католика-францисканца Паскаля Бальди, был созван с целью «обуздать алчность России», заключившей ранее с Портой выгодный для себя Сан-Стефанский договор (807, с. 86)54. По настоянию Парижа и с согласия Порты в Берлинский договор (статья 62) было включено положение о том, что «права, предоставленные Франции, строго сохраняются за ней и, само собой разумеется, что status quo на Святых местах не может подвергнуться никакому нарушению», которое лишь подтверждало закрепленное в Париже (1856 г.) «положение вещей».
Правительство России, подписав Берлинский договор 1878 г., тем самым взяло на себя обязательство следить за его исполнением. Петербург рассматривал положение договора о сохранении статус-кво Святых мест как одно из прав, приобретенных российской дипломатией в результате русско-турецкой войны 1877–1878 гг. (435, л. 262–265).
По статье 62 Берлинского договора дипломатическим и консульским учреждениям держав предоставлялось право покровительствовать духовным лицам, паломникам и инокам, а также своим духовным, благотворительным институтам, функционировавшим в Османской империи. Однако это относилось к иностранным лицам и организациям,
