Артем Корсун - Серые кардиналы

Наиболее вероятным объяснением этого странного факта – «подчинения канцлера суровой воле прусских генералов» – было бы отсутствие этого факта. Скорее всего, «суровая воля генералов» – такой же изобретенный Бисмарком миф, как и «гранитная воля короля Вильгельма». В 1866 г. он настаивал на скорейшем мире – до того, как другие великие державы успеют вмешаться. В 1870-м он делал то же самое – и буквально топал ногами на Мольтке, требуя артиллерийской бомбардировки Парижа. Обстрел жилых городских районов по тем временам был мерой, неслыханной по жестокости – и в военном смысле, по компетентному мнению Мольтке, абсолютно бесполезной. Но Бисмарк настоял на своем. Ему был нужен мир – как можно скорее, и если для этого потребовалось сжечь Париж, его бы это, по всей вероятности, не остановило.

Когда после окончания австрийской войны Вене были предложены самые необременительные условия мира – это было сделано не из милосердия, а из дальновидного расчета.

При полном поражении Австрии главные преимущества получила бы не Пруссия, а Россия. Австрийцы не давали русским прорваться на Балканы – так не лучше ли оставить им достаточно сил для выполнения этой полезной для Германии функции?

Все эти соображения в случае Франции не имели силы. Ее нельзя было «переключить» на другой фронт, и если Австрия могла забыть Кёнигграц, то Франция Седана не забыла бы никогда. Если так, ее следовало максимально ослабить – отсюда требование колоссальной контрибуции. А поскольку следующая война неизбежна, следовало подготовить «поле боя» – отсюда аннексация пограничных провинций и захват крепостей вроде Меца.

Что же до неприятных следствий этого решения, то почему бы не переложить ответственность за это на военных, с которыми «не сумел справиться мудрый, но не всесильный» канцлер Германской империи, Отто фон Бисмарк?

Пятерка великих держав Европы считалась не совсем однородной – она делилась на две подгруппы: «центральных» держав – Франции, Австрии и Пруссии – и «периферийных» держав – России и Англии. «Периферийные» государства имели существенное преимущество – они были крайне трудным объектом для нападения. Англию защищало море и ее флот, Россию – огромное пространство и армия, опирающаяся на неисчерпаемые человеческие ресурсы.

Пруссия, став Германской империей, как военная сила заняла бесспорное первое место на континенте Европы. Тем опаснее стали для нее «периферийные» державы. То, что даже намек на согласие между Россией и Англией заставил Бисмарка немедленно отказаться от войны, было далеко не случайно. Германии был нужен дипломатический маневр – и вскоре для него подвернулся подходящий случай.

В апреле 1877 г. вспыхнула Русско-турецкая война. Ну, сказать, что она «вспыхнула» – это не совсем верно. Официально предлогом к русскому наступлению послужило жестокое подавление турками восстания в Болгарии – настолько жестокое, что его осудили европейские державы. Но, понятное дело, войну не готовят за несколько дней. Просто решено было воспользоваться моментом и начать военные действия тогда, когда это было максимально удобно с точки зрения общественного мнения – и европейского, и российского. С австрийцами предварительно сторговались, пообещав им «не создавать на Балканах большого славянского государства» и посулив им Боснию в качестве доли в добыче. Военная реформа, проведенная Милютиным в 1874 г., уже дала определенные плоды – турки были разбиты, в предместье Константинополя, местечке Сан-Стефано, был подписан победоносный мир.

Однако с ним не согласились ни Англия, посчитавшая, что русские слишком близко подошли к Константинополю, ни Австрия, не ожидавшая таких крупных успехов России и посчитавшая свою долю недостаточной.

Для России возникла ситуация, весьма похожая на ту, в которой она оказалась перед Крымской войной. В этот момент в дело вмешался Бисмарк – он предложил собрать в Берлине Общеевропейский конгресс с целью уладить кризис. В речи, произнесенной в рейхстаге 19 февраля 1878 г., он сказал, что Германия не станет третейским судьей державам Европы. «Наша роль скромнее – я мыслю ее как посредничество честного маклера».

Это вызвало немедленную реакцию чуткого к юмору Блейхредера. Герсон Блейхредер заметил своему патрону, что выражение «честный маклер» содержит в себе логическое противоречие. Даже если это легенда, она соответствует характерам обоих героев.

Результаты работы Берлинского конгресса принесли России мало хорошего. Территории на Балканах, освобожденные от турок, по большей части вернулись в состав Оттоманской империи, пусть и в виде автономных провинций. «Большая Болгария», созданная по договору с Турцией в Сан-Стефано, оказалась разделенной на три части, ни одна из которых не получила полной независимости.

После нелегкой войны, после трудной осады Плевны, после преодоления всех препятствий оказаться вынужденными отдать обратно почти все плоды победы – это оказалось для национального самолюбия России делом крайне болезненным. Князя Горчакова, еще три года назад воспеваемого Тютчевым в стихах, сейчас ругали – правда, не за «измену», как Нессельроде после Крымской войны, а всего лишь за «слабость». Доставалось и российским дипломатам, «отдавшим то, за что воины платили кровью», и европейским державам – и уж конечно, «честному маклеру», князю фон Бисмарку, которого поносили просто неистово.

Конгресс в Берлине, собранный в надежде найти какое-то общее решение балканской проблемы, открылся 13 июня 1878 года. Россию представляли граф Шувалов и старый канцлер, князь Горчаков. Князь был уже так плох, что в зал заседаний его вносили на руках, но он настоял на своем присутствии. Англия тоже придавала такое значение Конгрессу, что в Берлин прибыли и премьер-министр Великобритании Дизраэли, и министр иностранных дел лорд Солсбери.

Дело двигалось довольно быстро – Бисмарк, как председатель, настаивал на твердом расписании. Он собирался закончить Конгресс в 20 рабочих сессий. Кризис возник только раз, 20–21 июня, во время обсуждения вопроса о статусе Болгарии – столкнулись позиции Англии и России. Страсти накалились настолько, что Дизраэли через секретаря заказал себе поезд. Он покидал Конгресс без достижения договоренности – своего рода непрямой ультиматум. В итоге был достигнут компромисс, весьма близкий к английской позиции. Конгресс закончился ровно через месяц, 13 июля.

Война не началась – Англия выиграла ее без единого выстрела. Дизраэли в письме королеве Виктории, написанном во время Берлинского конгресса, сообщал ей, что на торжественном обеде у канцлера Германской империи князя Бисмарка ему было отведено почетное место, справа от хозяина дома. Князь, по воспоминаниям Дизраэли, был фигурой «раблезианской» – он очень много ел, очень много пил, а уж говорил и вовсе без остановки, и, по мнению английского премьера, наговорил много лишнего. Например, он сказал, что «нездоровье, приключившееся с ним сразу после франко-прусской войны, было вызвано вовсе не тяжким бременем государственных забот, как полагали, а невозможным поведением его суверена, Вильгельма I».

Что думал Бисмарк по поводу манер своего крайне воздержанного в еде и питье гостя – сказать трудно. Тем не менее, они явно понравились друг другу. Бисмарк (совершенно не страдающий юдофобией), в свойственной ему манере сказал после Конгресса: «Старый жид – это человек!» Особенно большое впечатление на него произвел тот факт, что Дизраэли не только выручил Турцию из большой беды, но и получил от нее в качестве «компенсации за защиту» остров Кипр.

Заботы канцлера Рейха, конечно, не исчерпывались внешнеполитическими делами. Ему хватало и внутренних проблем. И надо сказать, что с ними он справлялся не так удачно, как с внешними.

Программа «frее trade», принятая в первые три года единства Германии, за которую канцлер упорно держался, оказалась неверной, и ее пришлось заменить на осторожный протекционизм. Зато потом германская экономика начала расти как на дрожжах. К 1890 г. Германия по производству стали обгоняла Францию в два раза, Россию – вчетверо, правда, при этом все еще вдвое уступая Великобритании. Но Германский рейх, усердно копируя английские методы в производстве, банковском деле и в управлении, Англией отнюдь не являлся.

Пример этой разницы можно было бы продемонстрировать на примере банкира Бисмарка – герра Герсона фон Блейхредера (который за свои многочисленные заслуги по оказанию финансовой помощи был вознагражден возведением в дворянство, очень редким отличием, а уж для некрещеного еврея и вовсе уникальным), первого прусского еврея ставшего дворянином и фон Блейхредером. Конечно же сразу приходят на ум приснопамятные бароны Ротшильды, но говоря о том, что Блейхредер стал первым прусским евреем, возведенным во дворянское достоинство, нужно помнить, что Ротшильдам баронство было даровано все-таки в Вене, австрийским королевским домом. Так что никакого противоречия нет.