Леонард Котрелл - Во времена фараонов
«Жизнь! Благоденствие! Здоровье!.. Жизнь! Благоденствие! Здоровье!» — раздается на тысячу голосов.
На бронзовые двери падают первые тени. Появляется процессия. Впереди идут жрецы в белых одеяниях. За ними медленно маршируют военачальники царской стражи в высоких, украшенных перьями головных уборах. Их юные лица решительны и серьезны. Золото блестит на обнаженном оружии. Наконечники их копий отражают солнце. Затем проходят опахалоносцы с огромными веерами из страусовых перьев. Наконец, в золотом паланкине, который несут на плечах двенадцать вельмож, появляется сам фараон. Как по мановению волшебной палочки, все присутствующие, за исключением жрецов и самых высокопоставленных чиновников, падают ниц.
Стройные жрицы, которых ведет Нофрет, медленно выступают вперед, трясут систры и поют:
Сколь великолепен он, вернувшийся с победой!Это Амон велел ему покарать князей Палестины.
Жрецы вторят низкими голосами:
Весь народ, весь народ дома Амона празднует,потому что Амон-Ра любит правителя…
Тутмос III — небольшого роста мужчина с пухлым женственным лицом. Ему уже за семьдесят, но годы, проведенные в суровых походах, закалили его тело и огрубили черты его лица. Его обнаженные загорелые руки — в перевязи мускулов, а его осанке может позавидовать юноша. Голову царя украшает высокая корона, которая на протяжении 1500 лет символизирует единство двух земель. На его челе двойной знак, олицетворяющий Верхний и Нижний Египет, — сокол и змея. В своих крепких руках он держит еще две эмблемы Верхнего и Нижнего Египта — крюк и бич. На Тутмосе длинная юбка из «гофрированного» льна, на ногах — изящные золотые сандалии.
Если бы мы чудесным способом могли перенестись в то время, если бы могли стать невидимками и раствориться в распростертой, поверженной ниц толпе,
быть среди них, но не быть ими, остаться с образом мышления, который не был их образом мышления,
то мы, вероятно, удивились бы и возмутились. Мы увидели бы только жалкого коротышку в непомерно большом головном уборе, окруженного нелепой помпезностью, ставленника продажного двора и циничных жрецов, которые эксплуатировали темные массы в своих личных интересах. Даже более терпимые из нас почувствовали бы сентиментальную жалость к миллионам трудящихся, которые строили памятники для царя, работали на его полях и проливали кровь в его войнах. «Народ фараона… — подумали бы мы, — бедняги».
Но мы были бы неправы. Древние египтяне испытывали совершенно иные чувства к своему царю. Чтобы мы могли понять их образ мышления, нам придется напрячь свое воображение.
Во-первых, царь был наделен главным образом религиозными функциями. Он был посредником между народом и теми невидимыми силами, которые управляли судьбами людей. Он был также представителем народа в более широком значении этого слова, чем вкладываем в него мы.
В царе воплощались здоровье и зрелось нации. За тысячелетия до описываемых событий, когда цивилизация только начала развиваться в долине Нила, царь правил до тех пор, пока был физически здоров. Когда его оставляли силы, его приносили в жертву. Этот обычай распространен среди многих примитивных народов. Со временем он был забыт, но его пережитки сохранились в форме праздника хеб-сед. Через определенные промежутки времени, каждые тридцать три года, царь участвовал в церемонии, которая символизировала обновление его здоровья и силы.[70] В частности, приносилась жертва на алтарь богов Северного и Южного царств. Например, во времена Джосера (2800 г. до н. э.) царь должен был пробежать определенное расстояние, чтобы испытать свои физические силы. На одном из самых замечательных барельефов Ступенчатой пирамиды Джосер изображен в ритуальном беге.
Для древних египтян царь не был человеческим существом, а был богом, сыном Амона-Ра. Он никогда не умирал, а соединялся со своим отцом Амоном. Он «восходил к его горизонту». Возьмем описание смерти Аменемхета I из «Истории о Синухете», цитированной в IX главе:
Взошел бог к своему горизонту, царь Верхнего и Нижнего Египта Схотенибра[71] был взят на небо. Он соединился с солнцем, причем (его) божественное тело слилось с создавшим его…
Верили ли сами цари в то, что они боги и сыновья богов? Я думаю, что да; если учесть атмосферу религиозного почитания и святости, которая окружала египетских царей с колыбели, вы тоже поверите в это.
Жизнь царей была наполнена ритуалами и символикой. Каждый час был расписан.
Все часы были строго расписаны для выполнения различных обязанностей. Предаваться удовольствиям не было времени. После подъема первым делом нужно было прочитать поступившие сообщения и продиктовать ответы. Затем следовали церемониальное очищение, возложение одеяний и эмблем, жертвоприношения. Перед этим актом верховный жрец в присутствии царя и свиты, окружавшей его, произносил молитву за здоровье царя, перечислял все его достоинства и проклинал все невольные прегрешения, возлагая всю вину на министров. Так осуществлялась критика государственных дел, которые благодаря могуществу жречества могли официально контролироваться ими.[72] Считается, что таким образом оказывали влияние на царя и проверяли его действия. Не установлено, кто выполнял обряд жертвоприношений — царь или верховный жрец, но это был царский ритуал, и он осматривал внутренности… Он заканчивал этот обряд передачей храму вина, масла или других жидкостей, предназначенных для жертвенного возлияния. Потом следовала проповедь, во время которой жрецы зачитывали указы, законы или отрывки из исторических событий, интерпретированные в духе времени.
Пище царя следовало быть простой и скудной. Это означало, что он соблюдает резким, чтобы сохранить свое здоровье ради благополучия страны. В Африке, когда царь слабеет, его убивают, чтобы предотвратить недуг страны. Из этого следует, что египетское жречество ведет свое происхождение от колдунов и магов, а не вождей…[73]
Когда судили государственных преступников, включая членов царской семьи, процедура происходила в строгом соответствии с существовавшей законностью. Царь не присутствовал. Со смертью своих подданных он не прекращал заботиться о них. Если при яшзни он давал им землю, то и после их смерти он награждал их землей для будущей жизни, чтобы можно было совершать жертвоприношения на могилах. «Таким образом, — говорит Питри, — царь содержал свою свиту не только при жизни, как наместник, но и после их смерти, когда они покоились в гробницах».
Я часто думал над тем, что страсть Тутмоса к войнам и любовь к военным походам моншо отчасти объяснить его желанием уклониться от ритуальных обязанностей и проявить свою индивидуальность военачальника.
Давайте же внимательно присмотримся к нему, когда он сидит, придавленный тяжестью короны. На его челе блестят царские символы — изображения кобры и сокола. Крюк и бич он держит у груди, точно в том положении, которое предписывает традиция вот уже 2000 лет.
«Жизнь! Благоденствие! Здоровье!» — кричат слуги фараона. Но когда носильщики несут Тутмоса через колонный зал к слабо освещенному святилищу, где он как верховный жрец должен совершить перед Амоном священный обряд, он знает, что он фараон.
Фараон приносит жертву золотой статуе Амона в сокровеннейшей части храма. В сопровождении жрецов, один из которых в маске сокола олицетворяет Гора, а другой в маске ибиса — Тота, он открывает двери в святилище, окуривает статую ладаном, окропляет ее водой из священного озера, преподносит ей корону и эмблему и ставит перед ней жертвенную пищу. Святилище освещается через небольшое отверстие в потолке. Издалека слабо доносится пение жрецов.
Тем временем огромная процессия, как блестящая разноцветная змея, извивается по украшенным улицам Фив и медленно приближается к храму. Поднимая пыль, маршируют колонны копейщиков. За ними следуют лучники, вооруженные длинными луками, перекинутыми через плечо. Колчаны болтаются на боку. Идут нубийцы, вооруженные палицами, чужеземные наемники: ливийцы, шардана, бородатые сирийцы. Длинной сверкающей вереницей громыхают колесницы. Блестит сбруя на солнце, качаются разноцветные перья на головах лошадей. Рев толпы то стихает, то возрастает, когда идут воины. Проезжают повозки с военной добычей, запряженные волами, и проходят вереницы ослов, нагруженные награбленным добром из городов Эркату, Тунипа и Кадеша: украшениями из золота и полудрагоценных камней, золотыми и серебряными сосудами, миррой, ладаном, вином и медом. Гонят скот: быков, телят, антилоп, газелей, каменных козлов… а за ними пленных — сотни жалких рабов, мужчин и женщин, которые тащатся за процессией, окруженные воинами.
