Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.
Правда, прежде чем начать, фюрер совершил нечто абсолютно немыслимое: для того чтобы убрать с дороги Польшу, он подписал мирный договор с большевистской Россией.
Советская легенда о безумии и самопожертвовании
Нацистов умиротворяли всё: папа римский из страха, Британия по заранее обдуманному плану, а русские для того, чтобы выиграть время. Сталин тоже читал «Майн Кампф» (162) и не питал никаких иллюзий: он знал, что рано или поздно Гитлер пожалует и в Россию.
Россия начала выполнять свой первый пятилетний план в октябре 1928 года, на четыре года позже Германии, — именно оттуда Советский Союз импортировал большое количество капитального оборудования и машин. Крупп и самолётостроительная компания Юнкерса имели в антикапиталистической России свои заводы; так же как имели свои предприятия и такие корпоративные жемчужины, как «Стандард Ойл», восторженный поклонник фюрера Форд и ряд других английских и американских концернов, занимавшихся добычей золота и нефти. Для того чтобы оправдать такую ускоренную индустриализацию страны, Сталин воспользовался призраком агрессии с Запада и довёл дело до конца за счёт 25 миллионов крестьянских хозяйств — так называемых кулаков. Пять миллионов их были убиты, хозяйства уничтожены и коллективизированы. Экологические и экономические последствия таких невероятных жертв, не говоря уже о страданиях людей, были настолько тяжелы, что к 1930 году привели сталинскую Россию в такой безвыходный тупик, что только капиталистическая поддержка, спасение, пришедшее с Запада, позволила Сталину благополучно довести караван своей диктатуры до последней сцены предвоенного спектакля. Например, строительство днепровской плотины — величайшего воплощения таких спасительных вложений — финансировалось американцами, а возведением руководил один британский концерн (163).
Когда Гитлер пришёл к власти, Сталин принялся внимательно за ним наблюдать. Он с поистине нескрываемым и хладнокровным отчуждением взирал на преследование германских коммунистов — такова была заслуженная судьба сменяемых марионеток, служивших большевикам с начала двадцатых годов. В июне, когда Гитлер устроил чистку недовольных в своём логове, Сталин понял, что инкубация закончилась и что Гитлер — это тот сотворённый в Версале трубач, которому суждено вскоре повести свои орды в Россию.
В тот момент и Сталину пришлось умиротворять Гитлера. Британская игра была абсолютно прозрачной: так же как и в Первую мировую войну, она хотела, чтобы Россия за неё выиграла войну в Евразии, поглотив и пожрав Германию, как Белую армию, в бескрайних степях в ходе затяжного кровопролития. Болдуин так суммировал этот подход в своём разговоре с Черчиллем в июле 1936 года: «Если в Европе должна начаться война, то я бы хотел видеть противниками в ней большевиков и нацистов» (164).
Было ясно, что намечавшийся конфликт призван уничтожить Германию, а не Россию, как ошибочно предполагал Веблен. И СССР, мнимый противник англо-американской олигархии, сделает ей такое одолжение. Для этого, однако, надо было очистить путь от всяческих раздоров, от всякого рода устаревшей большевистской фразеологии — скажем, фразеологии Троцкого и всех ему подобных, кто хотел слишком скорых побед, кто хотел до времени перешагнуть границы России, согласованные с планами морских держав, прикрываясь избитыми лозунгами типа «мировая революция» и «социалистическое братство». Теперь был востребован не корпус доктринёров, но двуликих стратегов, каковые должны были отныне возглавлять Красную Армию и Политбюро ЦК. И Гитлер — своим поджогом Рейхстага и «ночью длинных ножей» — вселил в красного царя воодушевление.
Вследствие истребления кулаков и последующих катастроф большая часть армии, крестьянство, комиссары и 90 процентов партийного аппарата ополчились против сталинского режима (165).
Давление уже грозило достичь критической точки, когда 1 декабря 1934 года сталинская номенклатура решила действовать и обезглавить оппозицию. Взяв под контроль очередного «полезного идиота», чекисты Ленинграда должным образом «сориентировали» этого ничем не примечательного и якобы страдавшего «истерическими припадками» (166) студента по фамилии Николаев и направили его в коридоры Смольного института*.
* В царское время — учебное заведение для женщин благородного происхождения. Из здания Смольного Ленин руководил большевистским переворотом 25 октября 1917 года; позже в Смольном расположилась ленинградская организация партии большевиков.
Там Николаев и застрелил Сергея Кирова, старого товарища Сталина, ставшего теперь его главным соперником: дважды охрана останавливала Николаева, который, вооружённый, бродил вокруг Смольного, и дважды приказам свыше — его отпускали, до тех пор, пока не прогремел выстрел, убивший Кирова.
Сталин примчался в Ленинград так же, как незадолго до этого Гитлер примчался к догоравшему Рейхстагу, и разведка преподнесла ему «пожар» и «поджигателя» на блюдечке с голубой каёмочкой. Этот поджигатель, как потом лживо было объявлено народу, был лишь верхушкой огромной террористической сети, сплетённой бандой троцкистских вредителей и заговорщиков, сотрудничавших с германской реакцией, — это была заезженная вариация «террористической лжи», каковой, как правило, начинают дворцовый переворот наиболее консервативные и неразборчивые в средствах круги деспотического режима.
Через два дня после совершённого им убийства Николаев при загадочных обстоятельствах погибает в Ленинграде при перевозке в чекистском «воронке»; в это время первая волна чисток уже обрушилась на правящий аппарат советской власти; сотни человек были арестованы, подвергнуты тяжким пыткам и убиты; сотни тысяч были отправлены в Сибирь. И это было лишь началом пятилетней бойни, апофеозом которой стали безумные показательные процессы сталинской эры.
Не случайно первая часть этих театральных показательных процессов была начата Сталиным через несколько дней после вступления германских войск в Рейнскую область в марте 1936 года, — перед доведённой до белого каления и совершенно обезумевшей публикой бывшие аппаратчики сначала признавали свою вину, называя себя и других подсудимых протухшими изворотливыми червями, после чего их волокли к стенке. Глядя в лица солдат расстрельного взвода, они выкрикивали лозунги, прославлявшие Сталина и революцию, — точно так же как мятежные командиры штурмовиков, которые падали под пулями эсэсовцев с криками «Sieg Heil!».
Таким образом, старая ленинская гвардия была смыта в сточную канаву; одна её фракция за другой представала перед судом, оговаривая следующую и взваливая на неё фальшивые обвинения, заранее отпечатанные на бумаге, которые потом зачитывали тщательно подобранные на роли свидетелей инквизиторы. Пик британской политики умиротворения в 1937 году пришёлся на очередной пароксизм сталинского террора, который был всего лишь вторым кругом массового очищающего жертвоприношения, начатого Лениным после Гражданской войны для того, чтобы сделать вечно уступчивым и податливым захваченный большевиками российский муравейник.
Радек, как один из ближайших сподвижников Троцкого, тоже был обречён. Хитрый и ловкий пропагандист множества кровосмесительных русско-германских сделок, один из тех привилегированных соратников, сопровождавших Ленина в организованной Парвусом в 1917 году поездке через Германию, Радек был посажен на скамью подсудимых и тоже притворился преступником, сделав это, так же как и многие другие до него, только ради того, чтобы уберечь от расправы свои семьи. 23 января 1937 года, в ходе своих «признательных» показаний, в ответ на требование следователя рассказать о сети заговорщиков, Радек обронил имена Путны и Тухачевского.
Путна был малоизвестным генералом, но Тухачевский был живой легендой. Первый был представителем мозга Красной Армии; в то время Путна служил военным атташе при советском посольстве в Лондоне, в то время как второй был самым влиятельным командиром Красной Армии — прославленным Тухачевским. Он родился в Москве, в дворянской семье, в 1893 году. В Великой войне от участвовал как офицер царской армии. В 1915и 1916 годах он дважды попадал в немецкий плен„ но оба раза находил самые невероятные способы бежать, проявив при этом такое мужество и солдатскую доблесть, что слух об этом славянском Монте-Кристо опередил его возвращение в Россию. Тухачевский с глубочайшим отвращением наблюдал картину распада и разложения русских армии во время краткого интермеццо Керенского, и, когда большевики захватили власть, он стал одним из тех офицеров, которые, в отличие от белых, отбросили свои дворянские доспехи и надели красные звёзды, в душе смирившись с тем, что миру, который они знали и любили, не суждено вернуться и что Россию предстоит строить и созидать заново.
