Владимир Наджафов - Пакт, изменивший ход истории
На документе два штампа: помощника гос-секретаря с датой 23 июля 1940 г. и Европейского отдела государственного департамента США от 25 июля 1940 г. Имеются пометы, относящиеся как ко времени происхождения документа, так и к более позднему времени — в последнем случае помета, указывающая на его рассекречивание в декабре 1979 — январе 1980 г. Слово «семерых» (членов Политбюро) подчеркнуто чернилами, а сбоку, на полях, приписано рукой: «По нашим сведениям, в то время в Политбюро было 9 членов и 2 кандидата в члены» и подписано: «Э. Пейдж» (3-ий секретарь посольства США в СССР в 1935, 1937–1938 гг., сотрудник Европейского отдела госдепартамента в 1938–1942 гг.).
Адресат письма ФБР — выпускник Гарварда, профессор права Колумбийского университета А. Берл-младший, входивший в президентской кампании 1932 г. в «мозговой трест» Ф. Рузвельта и назначенный им в начале 1938 г. помощником государственного секретаря США.
Предоставив в ноябре 1990 г. газете «Комсомольская правда» фотокопию этого документа со своими комментариями{830}, я, конечно, понимал малую вероятность такой встречи. Считался с тем, что обнаруженный документ вполне мог оказаться из хорошо известной по историографии Второй мировой войны серии «дезинформационного материала стратегического назначения». Но не мог не считаться и с тем, что он вышел из ведомства Э. Гувера, многоопытного главы ФБР, наделенного в то время также разведывательными функциями. (До войны США еще не имели нынешней разветвленной разведывательной службы, осуществляемой ЦРУ). Свои комментарии к публикации завершил выводом, что документ нуждается в подтверждении по материалам самых засекреченных советских архивов. Такого документального подтверждения как не было, так и нет. Хотя в 1999 г. появилась статья Г.А. Назарова под громким названием «А встреча все-таки состоялась!» со ссылками на архивные документы сомнительного свойства, но о них несколько позже.
В своих комментариях к публикации документа ФБР газетой «Комсомольская правда» я привлек внимание читателей к выступлению на сессии Верховного совета СССР 31 октября 1939 г. главы советского правительства В.М. Молотова, которое выделялось резким антизападным и откровенно прогерманским тоном. В одном случае он говорил об отношениях между СССР и Германией, что «на смену вражде… пришло сближение и установление дружественных отношений» между двумя странами. В другом — о наступлении «последнего решительного поворота в политических отношениях» между ними. Еще в одном — о том, что «крутой поворот в отношениях между Советским Союзом и Германией… не мог не сказаться на всем международном положении».
Предвосхищая и как бы подготавливая сталинское определение новых советско-германских отношений как «дружбы, скрепленной кровью» (из ответной телеграммы Сталина И. Риббентропу по случаю 60-летия советского вождя{831}),
В.М. Молотов превозносил общую, Германии и СССР, победу над Польшей, для чего, по его выражению, «оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны германской армии, а затем — Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора…».
Выгораживая нацистскую Германию, развязавшую всеобщую войну в Европе, В.М. Молотов говорил: «Теперь… Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира».
И, наконец, в адрес западных стран: «… не только бессмысленно, но и преступно вести войну за “уничтожение гитлеризма”, прикрываясь фальшивым флагом борьбы за демократию”»{832}.
Я также ссылался, наряду с прочим, на воспоминания маршала Г.К. Жукова, имевшего возможность (будучи начальником генштаба Красной армии) близко наблюдать Сталина в дни, предшествовавшие гитлеровскому нападению на Советский Союз 22 июня 1941 г. В своих «Воспоминаниях и размышлениях» Жуков писал о своем твердом убеждении: Сталин был уверен в том, что ему удастся избежать войны с Гитлером{833}. Если это так, что же давало Сталину такую уверенность? По логике вещей, говорилось в моих комментариях к публикации в газете, уверенность Сталину могло придать что- то не известное миру, но известное ему одному — тайная договоренность с Гитлером. Такая договоренность, о какой говорилось в американском архивном документе. Становится в этом случае понятной и та настойчивость, с какой он после начала советско-германской войны вновь и вновь повторял с нескрываемой обидой на своего бывшего партнера, что Германия «грубо нарушила пакт о ненападении» и совершила «неожиданное», вероломное нападение. Оценки, внесенные Сталиным лично во время правки им своей «Краткой биографии» в 1947 г.{834} Мне показалось странным и его стремление после взятия Берлина скрыть от мира факт смерти и захоронения трупа Гитлера.
Важным для меня аргументом в пользу публикации документа ФБР, каким бы он не казался подозрительным, служила тайна, которая сопровождала советско-германские отношения как перед Второй мировой войной, так и в ее начале. «Сталин и Молотов — писал А.Н. Яковлев в аналитической записке в Политбюро ЦК КПСС — окутали непроницаемой тайной контакты, а затем и переговоры, которые велись с Германией»{835}.
Стоит напомнить о том, как и советская, и германская стороны пронесли через всю Вторую мировую войну тайну секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. В ходе войны с СССР И. Риббентроп, гитлеровский министр иностранных дел, подписавший вместе с В.М. Молотовым пакт о ненападении, распорядился уничтожить секретный протокол и его копии; чудом протокол на немецком языке сохранился в фотокопии. На Нюрнбергском процессе над немецкими военными преступниками сталинское руководство приняло все меры, чтобы там не всплыли какие-либо вопросы, относящиеся к двусторонним советско-германским отношениям на первом этапе мировой войны (1939–1941 гг.), когда эти отношения характеризовались не иначе как «дружественные». А о чем говорит то обстоятельство, что впервые в нашей стране признание факта подписания секретного протокола к пакту о ненападении 1939 г. произошло спустя только полвека, в 1989 г., в связи с работой Съезда народных депутатов СССР? А сохраняющаяся до нашего времени советская традиция сокрытия политической подоплеки советско-германского пакта? А вновь и вновь появляющиеся сведения о переписке Сталина и Гитлера перед советско-германской войной? Я имею в виду, например, публикацию одного из таких писем официальным органом — «Российской газетой». Федеральный выпуск № 4688 от 20 июня 2008 г. Список остающихся «белых пятен» в истории взаимоотношений сталинского Советского Союза и гитлеровской Германии этим не исчерпывается.
Что же представляется наиболее сомнительным в истории с документом ФБР? Спорной выглядит, в частности, ссылка на заседание Политбюро 28 октября 1939 г. с выступлением Сталина перед его членами. Во-первых, Сталин занимал такое положение в руководстве страны, что трудно представить его отчитывающимся перед Политбюро, с которым он уже мало считался. Во-вторых, сам факт проведения заседания Политбюро в этот день под вопросом. Что же касается упоминания в протоколах Политбюро его решений за это число (пункты 160–169), то теперь установлено совершенно определенно, что такие решения оформлялись задним числом, без формального созыва заседаний. И, конечно, в этих пунктах нет никакого упоминания о тайной встрече{836}. Добавим, что согласно протоколу № 8 решений Политбюро, между 10 и 29 октября они принимались им ежедневно{837}.
Не удалась моя попытка пополнить сведения о письме Э. Гувера по архиву ФБР. Будучи в Вашингтоне (март 1995 г.), запросил Информационный отдел ФБР о материалах, относящихся к обнаруженному документу (источник поступления и т. п.). Пришел официальный ответ, что ведутся соответствующие поиски по Центральному каталогу ФБР. Повторный ответ, полученный уже в Москве, гласил, что поиски ничего не дали, но оговаривал мое право (ограниченное 30 днями, истекшими к моменту получения ответа) на дополнительный запрос. Не представилось и случая продолжить поиски, охватив ими бумаги А. Берла (адресата документа), хранящиеся в Библиотеке Ф. Рузвельта (Гайд-Парк, штат Нью-Йорк).
Теперь о публикациях, в которых имеются косвенные подтверждения документа ФБР.
В книге Э. Радзинского о Сталине документ ФБР дополняется свидетельством старого железнодорожника о таинственном составе, прибывшем во Львов 16 октября 1939 г., к которому охрана никого не подпускала, об остановленном движении поездов. Уместны, думается, и рассуждения автора о записях в Журнале регистрации посетителей Сталина, относящихся к нескольким дням середины октября{838}.
