Евграф Савельев - Древняя история казачества
Связь новгородских областей с Доном сказывается, помимо исторических данных, еще в следующем: в говоре, тождественных названиях старых поселений, озер, речек, урочищ, архитектуре построек древних церквей, резьб иконостасов, народной орнаментике, нравах, обычаях, суевериях, свадебных обрядах, вечевом правлении, обособленном церковном управлении, антропологии жителей — воинов древнего Новгорода и Дона и проч. В церковном управлении новгородцы до XVI в. обособлялись от московских митрополитов, а потом патриархов; высшее и низшее духовенство избирали на вече, без согласия Москвы. Новгородцы также не приняли греческих строгих церковных уставов, а продолжали сохранять свой народно-вечевой суд над духовенством по своему древнему народному праву. Считая себя по культурности выше других народностей, в том числе и греков, они принимали христианство с большой осторожностью и упорством, а принявши, оставили много обычаев и обрядов из своего древнего языческого культа. Так, например, при обряде церковной свадьбы священник должен ехать впереди с крестом в облачении, а жених сзади с волхвом (знахарем, колдуном). Этот обычай был запрещен духовным собором в 1667 году.
Женщина-новгородка, помимо отца и матери, должна была говорить публично на вече «люб ей жених или не люб».
Венчались в церкви, хотя это считалось не обязательным, и около ракиты, как о том поется в былине о Дунае Ивановиче: «там они обручалися, круг ракитова куста венчалися».
Женились 4, 5 и 6 раз и также свободно разводились, передавая на вече публично жен другим.
Все эти и многие другие религиозные обряды и обычаи новгородцы целиком перенесли на Дон. Обособленность Дона в церковном отношении от Москвы всем известна. По словам протоиерея Гр. Левицкого, в 1687 г., после усмирения бунта Разина, на Дон впервые была прислана грамота с повелением поминать на большом выходе имя московского патриарха: до этого же донское духовенство, избираемое казачьим кругом, как и в древнем Новгороде, никакого отношения к московским владыкам не имело.
В 1762 году, после присоединения Дона к воронежской епархии, епископ Иоаким доносил Синоду, что «казаки под страхом наказания запрещают своим священникам слушаться распоряжений архиерея и судят их по своим обычаям в кругу; что войсковой атаман Иловайский прямо писал, чтобы архиерей не смел вмешиваться в духовные дела казачьих приходов, так как причты их определяются с утверждения «казачьяго круга и старшин»».
В 1765 г. воронежский епископ Тихон доносил вновь Синоду, что в 3-х черкасских благочиниях 58 духовных лиц самовольно определены кругом, без его благословения и что эти беспорядки исправить нет никакой возможности. В том же году и тот же епископ вновь доносил, что казачьи церкви не ведут венечных записей и что атаман Иловайский набил колодки на протопопа черкасского собора за то, что тот осмелился власть своего владыки поставить выше веча, т. е. войскового круга.
Браки на Дону, по словам Евл. Котельникова, В. Д. Сухорукова и свящ. Пивоварова (1818–1840 гг.), исстари состояли в церемонии, происходившей на майдане, где собирался казачий круг. Жених и невеста в сопровождении родственников являлись на майдан (площадь), где жених публично спрашивал невесту: «люб ли он ей?» Дав утвердительный ответ, невеста в свою очередь спрашивала жениха: «люба ли она ему?» После утвердительного ответа кланялась ему в ноги, в знак подчинения. После этой церемонии атаман и старики вставали с своих мест и поздравляли молодого князя и княгиню словами «в добрый час». Такая форма брака в понятиях казаков-вечников была так важна, что и после венчания в церкви должна была обязательно исполняться на майдане.
Развод производился с такою же легкостью и также на майдане, при публичном объявлении, что жена ему «не люба».
Такие браки и разводы просуществовали на Дону до половины XVIII в. Венчаться в церкви считалось не обязательным.
Церемония церковного брака тождественна с новгородской: впереди ехал верхом священник с крестом, за ним жених с знахарем-дружком, потом невеста с свахой и сверстники жениха с песнями и стрельбой. Жених и невеста, по древнему новгородскому обычаю, величались молодыми князем и княгиней.
Женились 4, 5 и более раз и также легко разводились. Хотя на Дон и послана была в 1745 г. 20 сентября грамота о воспрещении жениться от живых жен и четвертыми браками, но это нисколько не останавливало казаков следовать своему древнему обычаю жениться и разводиться с ведения и согласия круга{324}.
На основании этих-то старых казачьих обычаев и Степан Разин, желая оградить казачество от влияния московского высшего духовенства, дабы оно своими анафемами не помешало выполнить задуманный им план, стал публично отвергать и церковный брак, и другие обряды веры, строго выполнявшиеся в московской Руси, по требованию древних византийских церковных уставов. Следовательно, в этой проповеди Разина из ряда выходящего ничего нет. Так смотрело на многие обряды веры большинство казаков до и после Разина. Казаки старого времени были глубоко верующие, искренне, без ханжества и за веру полагали свою жизнь. В этом вся история казачества. Искренно веровал и Разин, но у него, как у человека с большим размахом, с прямой и непосредственной натурой и при том озлобленного на всех московских бояр и высшее духовенство, которых он называл «рабовладельцами и палачами», все эти проявления характера выливались резче, как говорится — с плеча. Такова была его натура. Отвергая, по понятиям московских ханжей, церковь и ее установления, вернее — веками наслоившиеся обряды, Разин, однако, ходил на поклонение святым угодникам в Соловки, а в 1670 г. пред выступлением на Волгу, чтобы поднять знамя открытого бунта против социального строя России, заезжал в Усть-Медведицкий монастырь поклониться иконе Казанской Божией Матери, почитаемой чудотворной, и подарил два фунта жемчуга на ея убрус, что видно из монастырской записи. (Сообщение академика Е. Ознобишина. Дон. Обл. Вед. 1875 г. № 7).
Чтобы судить о жестокости и бесчеловечности Разина, а бесчеловечен он был только с воеводами и приказными дьяками, нужно наперед знать, насколько милосердней для народа были московские князья и бояре и высшее духовенство и даже сам «тишайший» царь, в особенности, если дело касалось внутренних политических вопросов. За «государево слово и дело», сказанное кем-либо из мести, корыстных целей или с испуга, мучили, пытали, резали языки, вздергивали на дыбы и четвертовали и большею частью людей невинных. Тогдашний строй московского правительства приводил в ужас всех иностранцев, посещавших Россию. «Удивительно, — говорит англичанин Флетчер, бывший в России в конце XVI в., — как люди могут выносить такой порядок и как правительство, будучи христианским, может быть им довольно».
От московских порядков, лицемерия и ханжества отворачивались и донские казаки и принимали все меры оградить себя от их пагубного влияния{325}.
Пришел в ужас и свободолюбивый Разин при виде бесправия и гнета русского крестьянства, низведенного московским абсолютизмом на степень скота, и решил перевернуть весь социальный строй России вверх дном и учредить «по градам и весям» казачий строй, казачий круг.
* * *Весной 1667 г. Разин кликнул всему голутвенному люду клич: «Братцы мои, голь кабацкая, пойдемте со мною на сине море зипуны добывать!» Встрепенулись засидевшиеся в Черкаске боевые орлы и стали расправлять свои крылья быстрые, спешно чистили оружие и снастили струги. Клич прошел по всем черкасским кабакам и откликнулся в соседних городках. Разин в союзе с запорожцами хотел сделать морской поиск по берегам Крыма и Турции, чтобы добыть себе славы и богатств. Узнав об этом, войсковой атаман, а с ним старшины и все домовитые казаки, встревожились; в Турции были царские послы, а с Крымом только что заключено перемирие; царь строго запретил задирать тех и других. Атаман решил применить вооруженную силу, но не пустить казаков в море. Видя это и не желая проливать братскую кровь, Разин завладел всеми стругами, бывшими в Черкаске, и двинулся вверх по Дону. Гонцы его известили об этом верховые городки. Партии ос л ушных казаков, всегда недовольных Главным Войском, стали стекаться к городкам Паншинскому и Качалинскому, расположенным недалеко один от другого. Здесь на высоких буграх, омываемых весенней водой, между pp. Иловлей и Тишанкой, Разин заложил свой стан. В первых числах мая казаки из р. Иловли перетащились волоком в р. Камышенку и появились на Волге. Весть об этом долетела до Москвы. Еще в марте царь прислал на Дон грамоту с приказанием разогнать скопище казаков в Паншине и Качалине и поступить с ослушниками по войсковому праву, но Корнила Яковлев, видя сочувствие большинства казачества к этому движению, не мог принять против Разина решительных мер{326}.
