Владимир Понизовский - Заговор генералов
В фойе чувствовалась нервозность. Делегаты сбились в группки, шушукаются. На всех переходах топчутся юнкера с винтовками и тяжелыми патронташами. Сегодня караулы от другого, Михайловского училища. Костырева-Карачинского не видно.
Прокатился звонок, созывая делегатов в зал. Антон прошел в офицерскую ложу.
Сцена была уже заполнена. В центре стола восседал Керенский. Антон усмехнулся, вспомнив, как позавчера, после перерыва, когда записка офицеров дошла до президиума, юных адъютантов в аксельбантах будто ветром сдуло. "При трупе!.."
Министр-председатель позвонил в колокольчик. Предоставил слово Гучкову, военно-морскому министру в первом составе Временного правительства.
Гучков выступил весьма язвительно:
- Эта власть - тень власти, подчас появляющаяся со всеми подлинными и помпезными ее атрибутами, с ее жестикуляцией, терминологией и интонациями, от которых мы как будто стали отвыкать, и тем трагичнее этот контраст между жизненной необходимостью создания подлинно твердой, истинно государственной власти и между судорожными поисками и страстной тоской по власти!..
Керенский ерзал. Но слова Гучкова особенного впечатления не производили. Ждали иного. Партер, амфитеатр, ложи до самой галерки были наполнены гулом.
И тут - как шквальный ветер. Порыв. Тишина. Снова порыв - на сцене, справа, у трибуны, появился невысокий узкоплечий человек в генеральском мундире. Два Георгиевских креста на френче.
Министр-председатель встал:
- Граждане делегаты Государственного совещания! Господа! Временное правительство позавчера обрисовало общее положение армии и те мероприятия, которые намечены и будут проведены в жизнь. Вместе с тем мы признали необходимым вызвать, - он сделал ударение на последнем слове, даже повторил его, - вызвать верховного главнокомандующего и предложить ему изложить перед настоящим собранием положение на фронте и состояние армии. Ваше слово, генерал!
Керенский повел рукой в сторону Корнилова.
Генерал направился к трибуне.
И тут как прорвало: вся правая часть партера, офицерские и генеральские, дипломатические и гостевые ложи громыхнули аплодисментами, вскочили. Разразилась овация. Но вся левая половина партера - делегаты Совдепов и армейских комитетов, солдаты - осталась сидеть, и из этих рядов не раздалось ни одного хлопка. Подхлестнутая этим молчанием, правая часть ликовала. Доносилось: "Да здравствует генерал Корнилов!.. Слава главковерху!.."
Овация продолжалась несколько минут. Едва она начала спадать, как из офицерской, соседней с Путко ложи раздалось на весь театр, командно-громко:
- Солдаты, встать!
Зеленые гимнастерки внизу не пошевелились.
- Солдаты, встать! Изменники, хамы! Снизу, от гимнастерок, послышалось:
- Холопы!
Ложи будто взбесились:
- Это не солдаты! Встаньте!.. Изменники!.. Керенский в исступлении тряс колокольчиком. Наконец ему удалось утихомирить страсти:
- Я предлагаю собранию сохранять спокойствие и выслушать первого солдата Временного правительства с долженствующим к нему уважением и уважением к Временному правительству!
Зал замолк. Антону сверху было видно: Корнилов, не спеша поднявшись на трибуну, достал листки и положил их перед собой.
Взял первый лист, приподнял к глазам:
- Господа! Как верховный главнокомандующий, я приветствую Временное правительство, приветствую все Государственное совещание от лица действующей армии.
Голос его звучал размеренно и четко, слова вылетали отрывистые:
- Я был бы счастлив добавить, что я приветствую вас от лица тех армий, которые там, на границах, стоят твердой непоколебимой стеной, защищая русскую территорию, достоинство и честь России, но с глубокой скорбью я должен добавить и открыто заявить, что у меня нет уверенности, что русская армия исполнит без колебания свой долг перед родиной.
В зале повисла тяжелая тишина.
2
Генерал Корнилов не видел зала. Не воспринимал рева и клекота одной ее половины и мертвой тишины - другой. Его не возбуждали ни величественность момента, ни торжественный блеск позолоты и хрусталя. Он внутренне клокотал от ярости и лишь силой воли не давал этой ярости прорваться наружу разносным ли ударом кулака по кафедре или полновесной, матерной бранью. А стоили все эти скопом и того и другого!..
Вчера, ступив на московскую землю, он чувствовал себя триумфатором. Чувствовал и в час проезда от вокзала к Кремлю, и в момент коленопреклонения перед Иверской. И по возвращении, когда начал принимать в своем вагоне посетителей.
Но вот тут как раз и началось. Нет, осечка произошла не на Каледине: атаман остался верен своему слову. От имени всего казачества, всех двенадцати войсковых округов, подтвердил, что поддерживает главковерха полностью и во всем. Однако уже в разговоре с Алексеевым Корнилов почувствовал: старый генерал начинает крутить. Понять штабиста можно: завидует такому быстрому возвышению бывшего своего подчиненного, еще год назад одного из сотен неизвестных командиров. Тогда Корнилов предложил прямо: не желает ли Алексеев стать военным диктатором?
- Нет, Лавр Георгиевич, - ответил тот, - я стар и не подхожу для руководства насильственным переворотом. Руководящая роль могла бы принадлежать вам. - И добавил: - Хочу между тем сообщить, что министр-председатель усиленно ищет вам замену и даже предлагал мне пост главковерха, так что время хотя еще и не настало, но уже на исходе.
- Почему не настало?
- Я солдат, а не политик, выслушайте мнение более осведомленных.
Объявившийся за ним следом Пуришкевич дергался, взмахивал руками, на руке взблескивала браслетка, кричал:
- Россия исстрадалась по твердой власти! Нынешнее правительство - это сонм двенадцати спящих дев!.. Я живу мыслью сейчас только об одном! Надо бить в набат с колокольни Ивана Великого!..
Значит, и Пуришкевич с главковерхом, но в данный момент от него мало толку.
О деле заговорили двое последующих - Путилов и Вышнеградский.
- "Общество экономического возрождения России" предоставит в распоряжение "Союза офицеров" два миллиона рублей, - сказал Путилов. - Мы готовы идти на любые жертвы, чтобы помочь вам, генерал, восстановить порядок. На вашей стороне сочувствие всех промышленно-финансовых кругов. Но...
- Что "но"?
- Мы, купцы, прежде чем вкладывать капиталы в дело, примеряем семь раз - такая уж наша натура: не верь чужим речам, верь своим очам.
- Я денежной выгоды не ищу, господа, - оскорбился генерал.
- Вы не так поняли, ваше высокопревосходительство, - смягчил Вышнеградский. - Мы сами готовы отдать последние рубахи... Но одних денег нынче мало. Вчера против нас выступила вся фабричная Москва. Сегодня вы готовы один на один выступить против нее? С какой силой вы выступите?.. Вам мы поверим и на слово. Но готовы вы сказать это слово сегодня?
Об этом он не подумал: он считал, что его имя просто будет объявлено. Кем?..
Путилов и Вышнеградский поняли его затянувшееся молчание.
- Пока работный люд собран в цехах заводов и фабрик, он - сплоченная сила, - развил план Путилов. - Когда же он выброшен за ворота - это просто темный сброд. Мы решили пойти на крайние жертвы. Однако для этого потребуется время.
И они изложили план организации всероссийского локаута, уже начавший исполняться.
- Мы их обуздаем, - заключил в унисон с Путиловым Вышнеградский. - Что же касается денег, они будут в вашем распоряжении, когда вы скажете свое слово.
После парада, устроенного "балерине" на Ходынском поле, изволил пожаловать к главковерху и командующий Московским округом Верховский. Корнилов принял его с сомкнутыми губами.
- Ничего не предусмотренного программой Государственного совещания произойти не может, - сказал, прямо глядя в лицо генерала, Верховский. Ибо весь гарнизон на стороне революции. Солдатская масса чрезвычайно дорожит свободами, полученными после крушения самодержавного строя. Оренбургский казачий полк, направленный к Москве без моего ведома, я приказал остановить в пути. Министр-председатель одобрил мой приказ.
Корнилов готов был кликнуть своих текинцев: арестовать и выпороть изменника!.. Ожидавший своей очереди на прием профессор Милюков окончательно развеял надежды главковерха на Москву:
- Вы, глубокоуважаемый Лавр Георгиевич, - верховный главнокомандующий, а Керенский - "верховный главиоуговаривагощпи". Толпа еще верит его словам. Мы, ваши преданные и верные друзья, взвесившие все "за" и "против", пришли к выводу: рано. И не так нужно еделать. Не самому наносить удар, а ответить сокрушительным контрударом!..
Это было примерно то же, о чем говорил в свое время Савинков. Вот бы с кем следовало посоветоваться! Единственный человек, на твердость которого Лавр Георгиевич может рассчитывать. Но его в Москве не было. Зато речь Керенского уже опубликована во всех газетах. А в ней: "...и какие бы и кто ультиматумы мне ни предъявлял, я сумею подчинить его верховной воле и мне!.." Мразь! Штафирка! Осмелился так говорить о верховном главнокомандующем!..
